земле, в мире материальном, энергии сугубо материальны и никак не связаны с тем, тонким миром. И лишь человек, в котором есть и от духовного, и от материального мира — наши душа и тело, человек, существующий на стыке этих двух миров способен к генерированию новых энергий. Ты генерируешь либо энергию любви, либо энергию антилюбви. Понимаешь? Если ты пнешь мячик, ты создашь сугубо материальную кинетическую энергию, которая через несколько секунд иссякнет и перейдет в потенциальную. Но когда ты злишься, ревнуешь или гневаешься, ты не просто испытываешь эмоцию, ты в этот момент создаешь и выплескиваешь в пространство, во Вселенную негативную энергию антилюбви. Точно так же, когда ты любишь, когда сострадаешь, то генерируешь позитивную созидательную энергию, которая выходит за рамки материального пространства в тонкие миры. И на них уже не распространяется закон сохранения энергии, который мы все знаем из уроков физики. Он, если ты помнишь, касается лишь механики. Как Ломоносов говорил? «Сколько чего у одного отнимется, столько к другому присовокупится». Энергий, производимых человеком, это не касается. Ведь если кто-то любит, то у другого от этого любви меньше не становится. Воспроизводимые человеком энергии лишь накапливаются.
— Ты сказал — антилюбви? А это что такое?
— На самом деле это чисто моё слово, я сам его придумал. Дело в том, что во Вселенной существует не только созидательная сила, но и сила разрушительная, и они находятся в постоянном противоборстве. Я не знаю, почему, но так есть. Как есть верх и низ, право и лево, вперед и назад, и так далее. В этом мире всегда и во всем есть две противоположные стороны — черное и белое… Вспомни символ Инь и Ян. Мне кажется, это просто графический, визуальный образ данного принципа. Так вот, если первую, созидательную силу, мы называем Бог, то другой, разрушительной, люди придумали много разных имен, но лично я предпочитаю для ясности говорить просто — антибог. И если первый являет собой созидательную и светлую энергию любви, то второй — разрушительную и темную энергию антилюбви. Попросту говоря, это силы добра и зла. Обе они питаются энергиями, которые генерируем мы с тобой. Если ты излучаешь любовь, добро, то помогаешь Богу, питаешь его своей созидательной энергией, делаешь Его сильнее, а значит и этот мир лучше. А если ты злишься, ненавидишь, то соответственно генерируешь во Вселенную энергию разрушения, энергию антилюбви, а значит, питаешь и делаешь сильнее антибога, разрушаешь наш мир. Эти энергии работают, каждая делая своё дело — либо созидая, либо разрушая.
— Слушай, что-то мне с трудом во всё это верится… — Артем с сомнением покачал головой. — А может, просто живем мы тут, да и всё? И нет никакой такой энергии любви или, как ты говоришь, антилюбви? Как-то мудрено всё получается. Может, есть просто земля, на ней жизнь — люди, животные, травка растет, рыбы в воде, птицы в небе. Родился, жизнь прожил, помер. И всех делов…
Дядя Гена вздохнул и сел верхом на плетеный стул, положив руки на его спинку.
— Кто-то, наверное, скажет, что всё именно так, как ты говоришь. Но тогда вообще вся наша жизнь не имеет никакого смысла, кроме как стать удобрением для этой травки. Не знаю, Артем, не могу я этого принять, что-то там, в моей душе противиться такому подходу. Я как-то разговаривал с одним человеком, так он вообще предположил, что человек энергию действительно генерирует, но Бог его использует только лишь как соответствующего биоробота и всё. То есть, нет никаких перерождающихся душ, да и вообще никакой души нет, а есть просто человек — биогенератор энергии, которого Бог для этой цели поселил на землю, а со смертью просто выбрасывает как отработанный материал, и всё, — дядя Гена снова пожал плечами. — Ну что ж, это вопрос веры. Ты верно сказал — «мне не верится». Здесь каждый сам делает свой выбор. Только не могу я принять того, что все великие учения, принесенные на нашу планету через Моисея, Сократа, Иисуса, Будду, Мухаммада это всего лишь красивые сказки. Что были даны они Богом человечеству просто так, от нечего делать.
— Ну почему от нечего делать? Именно для того, чтоб энергию любви вырабатывали. Потому и оставил Ноя с семейством, а не утопил всех. Предыдущие плохо справлялись, больше на антибога работали, вот и сделал потоп, в надежде, что мы будем лучше.
— Нет, всё равно не могу я поверить, что Бог создал человека для такой вот эксплуатации — производи энергию, а потом на помойку. Я верю, что Бог, это любовь, а любовь на такое не способна. Я верю, что потом Бог всех, кто трудился для него, к себе примет. Вот так вот…
Дядя Гена снова встал и подошел к зеркалу, висевшему в простенке между окнами.
— Вот так вот посмотришь на себя и думаешь: а сколько ещё осталось этому телу? Ну лет двадцать, плюс-минус пять, если раньше ничего не случится. А потом что? Не будет ни этого носа, ни этих глаз, ни рук, ни ног, ни ушей. Ничего не будет… Зароют на два метра в землю и всё? Корми червей.
— Ну ты совсем какие-то мрачные вещи говоришь. — У Артема снова разболелась голова. То ли от того, что опять напомнила о себе вчерашняя травма, то ли от мыслей, вызванных разговором с дядькой.
— Почему мрачные? Это жизнь. «Мементо мори», как говорили в Древнем Риме — «Помни о смерти». Я не знаю ни одного, кто жил бы вечно. Как говорится — все там будем, и об этом помнить надо постоянно. Иначе разбазаришь свою жизнь ни на что, забудешь, зачем живешь. Так вот, ты согласен быть лишь кормом для червей? Лично у меня в душе что-то противится такой мысли. Я хочу после себя ещё что-то оставить кроме определенного количества атомов. И я имею в виду не какие-то творения, типа написанных книг, музыки или скульптуры. Я хочу после себя оставить в этом мире энергию любви. Понимаешь? Мне это кажется гораздо более важным. — Он посмотрел на племянника, потиравшего себе виски. — Что, болит? Давай я ещё чаю сделаю, покрепче.
Он вышел в прихожую и поставил кипятиться воду.
— Я с душицей да с белоголовником заварю, — сказал он оттуда.
Минут через десять дядька вернулся, неся большой заварник и чайник с кипятком.
— А ты принеси с кухни халву с зефиром, — попросил он племянника. — Посидим, пополдничаем с тобой чайком с вкусняшками.
Прибежала с улицы кошка и улеглась посреди комнаты, там, куда ещё светило