Под ногами черным серебром плещется вода. Кое-как иду, задерживая своей медлительностью Василия Николаевича.
Какая-то странная сегодняшняя ночь: то она обвеет тебя приятной негой, то вдруг окутает проклятым туманом. Где же наш отдых, сколько шагов, километров, часов до него?
Силы покидают меня. Хочу присесть, ищу под собою подходящую кочку и на этом думаю закончить мучительный путь, но совершается чудо: туман вдруг расступается, легкий ветерок подбирает с мари жалкие, его лохмотья. И снова над нами играют небесные светлячки, тайга дышит ночной, бодрящей свежестью, и впереди, совсем близко, ярко пылает костер.
Вот и лагерь.
Нас давно ждут. Накрыт "стол". Над огнем котел со свежим бараньим мясом, пахнет только что испеченными пшеничными лепешками.
-- Пугачева обнаружили, -- бросает сдержанно Василий Николаевич, пристраиваясь к костру покурить.
Все поворачиваются к нему, а Трофим, вытянув по-гусиному шею, с удивлением заглядывает в лицо Василия Николаевича.
-- Что ты сказал?
-- Пугачева обнаружили на гольце, привет тебе прислал.
-- Рехнулся ты, что ли, откуда ему взяться? -- и он вопросительно смотрит на меня.
-- Пугачев здесь в горах, километров сорок по прямой. Строит пункт.
-- Тогда совсем хорошо! Давайте заедем? Вот обрадуется!
-- Непременно, это наша обязанность. Да и повидаться надо с ним, как он там командует своими богатырями?
После чая долго не могу уснуть. В голове новые планы. А что, если с кем-нибудь уйти без оленей к Пугачеву? Надо ж захватить его на гольце, иначе заберется далеко -- не найдешь.
Меня сразу всего захватывает это решение. Я готов. Засыпаю с мыслями о предстоящем походе.
Сон был всего лишь короткой передышкой. Прибежали олени -- и с ними полчища гнуса. Улукиткан разжег дымокуры, и только тогда люди выбрались из пологов.
У меня болезненно распухли десны. Это серьезно осложняет решение идти к Пугачеву, заставляет на день задержаться на перевале. За чаем я рассказываю о своем плане, и мы сообща его разбираем. Кто-то один пойдет со мною. Остальные, во главе с Улукитканом, поведут караван вниз по Иваку до слияния этой реки с Утуком. Но если по пути найдут след Пугачева, -- свернут к нему, и там мы все встретимся.
Трофим усаживается за рацию. Вызывает штаб, просит радистов всех полевых партий следить за переговорами.
Я сообщаю о том, что в горах мало снега. Даю команду приступить к заброске грузов. И, наконец, разрешаю полностью разворачивать геотопографическую работу на Становом восточнее Ивакского перевала.
Мое сообщение как бы подытоживало наш тяжелый путь в эту дикую горную страну, через безбрежные пустыри, с вечно стылой землею, с кочковатыми марями. Мы достигли, чего хотели, но путь еще далеко не закончен.
-- Кто же пойдет со мною? -- обращаюсь я ко всем.
-- Конаться и попусту спорить не будем, очередь Трофима. У него новые сапоги, а мои ичиги не выдержат такого похода, -- говорит Василий Николаевич с явным сожалением.
-- Ты готов, Трофим? -- спрашиваю я Королева,
-- Да.
-- Предупреждаю, это будет тяжелый поход.
-- Я пойду. Даже с радостью. Пусть будет трудно, клянусь, не отстану.
-- Ну, коли так, собирайся, выступаем рано.
-- Нам, однако, подождать надо тут три-пять дней, может, не пройдешь, назад вернешься, -- говорит Улукиткан, обеспокоенный за нас.
-- Нет, ничего не случится. Вы тоже утром покинете перевал. И вам тоже предстоит трудная дорога, так уж поспешите, чтобы не ждать вас на устье Ивака. Ты меня понял, старик?
-- Как не понял!.. Все будет, как сказал.
Люди настроены оптимистически, и это сказывается на наших сборах. Все стараются помочь нам: напоминают, что надо взять, помогают укладывать.
Не исключено, что мы уже не застанем Пугачева на гольце, и тогда ограничимся только своим обследованием Станового. Это плохо. Если я не посещу сейчас подразделения, то позже кому-то из руководства экспедиции придется идти сюда, чтобы проверить работу Пугачева.
Итак, с завтрашнего утра мы полностью во власти суровой природы Станового, а уж она, конечно, не пощадит нас в трудную минуту!
Но мы ко всему готовы.
Берем один полог на двоих, гербарную папку, все необходимое для препарирования птиц, соль, карабин, бинокль, телогрейки, плащи, починяльную сумку, продовольствия на пять дней: на весь путь не взять, рассчитываем на баранов. Как мы ни были скупы при отборе вещей и продовольствия, все же котомки получились килограммов по двадцать пять. Это много, но мы утешаем себя тем, что их вес с каждым днем будет неизбежно уменьшаться.
Закончены сборы, сложены и вьюки.
Над Ивакским перевалом ночь. Спят вершины Станового, близкие небу, утомленные вечным безмолвием. Спит нагая земля. Спят звери, птицы, и только одна-единственная пташка пытается перекричать ручей, да костер тщетно борется с наседающим со всех сторон мраком. Лагерь засыпает. Звездное небо обещает назавтра солнечный день.
Итак, утро разделит нас: Улукиткан с Мищенко, Глебом и каюром Николаем Лихановым поведут караван на север, а мы с Трофимом уйдем на запад, чтобы среди моря вершин и бесконечных провалов разыскать отряд Пугачева и самим разобраться в сложном рельефе Станового, встретиться с его обитателями, собрать гербарий альпийской зоны.
Не преодолев смутного беспокойства, я уже укладывался спать возле костра, когда ко мне подсел Улукиткан. Лицо озабочено.
-- Помни, -- говорит старик, -- прямо на закат пойдешь, обязательно речку Утук увидишь, она в озеро Токо бежит, это не забывай, может, пригодится. Если что случится и до места не доберешься, назад ходи своей тропой. Новый след не делай, мы тут, на перевале, вам продукты положим. А заблудитесь по туману, упаси бог, не бегай туда-сюда, как на Джегорме, пропасть можно. Надо сразу садиться и ждать, пока солнце не увидишь. Это хорошо знай. Да смотрите, огонь не пустите, тут ему много работы...
-- Все твои заповеди, Улукиткан, мы будем свято хранить, ты только не беспокойся за нас, все обойдется хорошо.
-- Как не беспокойся! Худой человек тот, у которого сердце не болит за друга. Самому бы надо идти с тобою, да ногам не осилить горы. Стар Улукиткан, ой, как стар!
-- Напрасно ты горюешь, впереди у тебя еще длинная тропа и много удач.
Старик бросил на меня пристальный взгляд, и лицо его вдруг помрачнело.
-- Не говори так. Скала и та от времени падает. Из тайги донесся шум, треск, залаяли собаки. К лагерю табуном прибежали олени.
-- Однако, медведь, а то и волки близко, -- говорит старик, выбираясь из-под полога.
Он достал из своей потки кожаную сумочку с солью и, гремя пришитыми к ней когтями, ушел в темноту. За ним следом кучей ушли и олени. Оттуда еще долго слышалась его однотонная песня, охраняющая спокойствие стада.
Рано утром двадцать шестого июня мы только сняли палатки, как с перевальной седловины донесся торопливый стук камней -- это, заметив нас, куда-то на запад бежит стадо снежных баранов-самцов.
-- Идите их следом, -- говорит старик, обрадованно кивая головою в сторону удаляющегося грохота. -- Однако, у рогачей тут дорога, может, как раз к самому месту приведет.
Мы прощаемся. Глеб долго держит мою руку. Вижу, какие-то мысли тревожат его.
-- Говори, что у тебя? Бежать собираешься? Он отрицательно качает головою.
-- Вот видишь, как неладно у нас с тобою получается: расстаемся, может быть, надолго, и сказать нечего друг другу.
Глеб отводит глаза, опускает голову.
Караван уходит вниз и исчезает в провале. Мы с Трофимом поднимаемся на седловину. С нами Кучум. Идем следом рогачей, как советовал Улукиткан.
III. ТРОПОЮ СНЕЖНЫХ БАРАНОВ
I. В глубину неисследованных гор. Круторогие проводники. Темное пятно на снежнике. Одинокий крик ягненка.
Еще свежо, но яркий свет солнца распахивает дали. С чувством смутной тревоги и неуверенности мы с Трофимом покидаем Ивакский перевал. Тропа ведет нас выше, дальше на запад от седловины. Идем тяжело, спины под котомками уже мокрые. Далеко впереди, за разлохмаченной грядой отрога, замечаем стадо баранов. Может быть, действительно, их путь совпадает с нашим, и рогачи помогут нам добраться до цели?
Кому, как не этим чудесным прыгунам, жителям верхних скал и цирков, известны проходы по сложному лабиринту провалов! Кто, кроме них, знает надежные обходы опасных мест? Главное для нас сейчас не потерять стадо из виду, ведь тропа заметна только в узких местах.
Привязанный своркой к поясу, Кучум нервничает, неотрывно обнюхивает тропу, по которой недавно прошли бараны. Вот и узкий гребень, сложенный из развалившихся черных скал. Вдруг из-за него раздается беспорядочный стук. Мы бросаемся наверх, но уже поздно: в глубину провала вместе с грохотом падающих камней уходит то самое стадо, которое мы боялись спугнуть. Оно скрывается за изломом, и оттуда еще долго доносится гул скатывающихся камней.
Какая досада!
Задерживаемся на гряде. Надо взглянуть на предстоящий путь. Трофим усаживается на камень, достает бинокль, рассматривает местность. Я стою очарованный утренней панорамой. Перед нами обширное горное пространство, едва ли известное до нас кому-нибудь в своих деталях.