свои показал и шерсть вздыбил, а поджилки до сих пор трясутся с перепугу. Причем не у одного Янека. Думаешь, чего народ так шарахается? Все ждут, когда он появится! Лишнее слово сказать опасаются, потому что слишком уж рьяно он тебя защищает. И похоже, не накинулся той ночью ни на кого лишь оттого, что ты была рядом.
– Что-о?! – изумленно застыла я, искренне полагая, что ослышалась. – Как ты сказал: это из-за него от меня бегут, как от заразной?!
– Конечно, – кивнул Лех. – Даже дурак заметит, как он на тебя смотрит. Так что отпирайся – не отпирайся, а зверь идет только за тобой. Впрочем, не думаю, что он обычный зверь: таких здоровых просто не бывает в природе. Котяра матерый, в полной силе… будь осторожна, Трис. Может, он и человек заколдованный, а может, и в самом деле оборотень. Я в магии не силен, не могу точно сказать. Но знаю одно – пока ты здесь, он никуда не уйдет. А как только ты покинешь караван, и он нас больше не потревожит.
Меня мгновенно окатило морозом. Ну да, он ведь топает за мной от самого Тирилона, зачем-то прятался, следил… Но я думала, ему просто по пути, любопытно стало или какая еще блажь взбрела в голову! Я ведь его не звала, не искала и очень искренне не желаю видеть до сих пор! И в ту схватку не просила его вмешиваться. В конце концов, просто не знала, что он идет за мной по пятам! А поди ж ты… выходит, ему от меня что-то нужно?
– Вот и я о том же, – понимающе прикрыл веки Лех, а потом осторожно протянул широкую ладонь. – Хватит сидеть на мокрых тряпках. Иди сюда, тут сухо и тепло. Да и плащ у меня теплый, так что можешь спокойно поспать. Никто не потревожит.
– Какой сон? С ума сошел?! Думаешь, я теперь смогу?! А плащ на месте оставь, не то застудишь себе… короче, все застудишь! Да и не намерена я на твои прелести любоваться сверх необходимого. Так что сиди и не дергайся! И руки не вздумай распускать!
– Что я, дурак? – вполголоса пробормотал воин, выразительно покосившись на мокрый полог, и, уже помогая перебраться мне на сухую половину, зябко повел плечами. Опасно покачнулся, когда на особенно высокой кочке я неосторожно двинула его локтем под ребра и, потеряв равновесие, навалилась сверху. Наконец осторожно отстранился, ненадолго заглянул в мои глаза и тихо-тихо добавил:
– Хотя… почему бы и нет?
_________________________________
* Местный обычай – выпить за упокой души, чтобы та скорее добралась до небесных чертогов.
Глава 12
Через пару дней я привыкла к походному ритму жизни: подъем чуть ли не с рассветом, быстрые сборы, легкий перекус, затем – утомительная тряска на до смерти надоевшей телеге, потом – небольшая остановка, второй перекус, снова пыльная (или раскисшая – по обстоятельствам) дорога. Наконец вечерняя суета, разбивка лагеря, обязательная готовка и сытный ужин. И только потом крепкий сон, за которым наступало новое утро.
На меня, конечно, по-прежнему косились, стараясь лишний раз не задевать и не трогать. Но в целом караванщики оказались народом весьма общительным, отходчивым, жизнерадостным и, в общем-то, не злым. Меня никто ни в чем не упрекал, не ругал и не корил. Я тихонько ела в сторонке, помогала Зите с хозяйством, исправно занималась лошадьми, когда просили, но не больше. И только гораздо позже сообразила, что причина их поведения крылась вовсе не в том, что меня опасались, а в том, что я сама пожелала остаться в стороне. Мне просто предоставили свободу выбора. В чем довелось наглядно убедиться уже на третий день пути, когда на одном из привалов ко мне на колени бесцеремонно залез с каким-то вопросом маленький Лука, но никто из присутствующих даже не обеспокоился.
Мальчишка, кстати, оказался на диво подвижным, говорливым и на редкость неугомонным. Озорным, конечно, как и положено восьмилетнему сорванцу, хитрым, но совсем не гадким. Он охотно подражал старшим, обожал слушать всевозможные истории, без конца подбирал в лесу шишки, веточки и живых лягушек, а затем с детской непосредственностью совал взрослым под нос и громко интересовался, что да почему. В отличие от многих, я каждый раз терпеливо объясняла и не гнала маленького проныру, за что довольно скоро удостоилась обожающего взгляда и шумной компании на долгие вечера – кажется, Лука признал меня хорошей тетей, потому что с некоторых пор на привалах приставал только ко мне одной. И совершенно не боялся схватить за руку или потащить куда-нибудь в чащу, чтобы показать очередную диковинку.
Брегол при виде моего обреченного лица тихо посмеивался, старожилы снисходительно кивали, оставленные в покое родители благосклонно улыбались, а я до позднего вечера отдувалась за них за всех, занимая этого любопытного крольчонка всем, чем могла. Показывала деревья, говорила про травы, ловила бабочек и рогатых жуков, при виде которых пацан просто визжал от восторга. Безропотно водила его к реке и вообще совершенно неожиданно оказалась в роли заботливой няни.
И только поздним вечером, когда Лука начинал засыпать на ходу, у меня оставалось немного времени, чтобы заняться собой и Лехом.
Кстати, тот уже на третий день попытался самостоятельно встать. И довольно успешно сумел сделать несколько шагов, что вызвало на его жестком лице удовлетворенную усмешку, а на моем – негодующую гримасу. Остальные такой прыти удивились, но от осторожных расспросов Лех только отмахнулся и теперь что ни день настойчиво разрабатывал поврежденную ногу, стремясь как можно быстрее вернуться в строй.
О разбойниках мы больше не слышали, дорога была чистой и свободной. Завывания нежити по ночам тоже не раздавались, так что напряжение в караване постепенно спало. Кольчуги и шлемы никто, разумеется, снимать не спешил, но прежней настороженности больше не было. И немалый вклад в воцарившееся в душах людей ощущение безопасности внес снующий по лесу оборотень, которого мы, хоть и не видели, но буквально кожей чувствовали его незримое присутствие. А потому могли быть полностью уверены, что поблизости нет ни одного опасного существа.
Ширра появлялся в лагере только один раз, вечером – приносил какого-нибудь жестоко загрызенного зверя, небрежно подбрасывал к костру и, мимолетно оглядев присутствующих, так же стремительно