Джилли постучался и вошел. Маледикт поднял взгляд: он сидел в кресле, водрузив ноги в туфлях на каменную плиту под очагом, и улыбался. Рядом на подлокотнике лежала какая-то безделушка.
— Ты слышал колокола сегодня утром? — спросил Маледикт. — Как чудесно под них просыпаться.
— Я все пропустил, — ответил Джилли. — Мэл…
— Ворнатти? — спросил Маледикт.
— Теперь ему все известно, независимо от того, слышал он колокольный звон или нет. Вести принесла Ливия, а Мирабель дополнила их сплетнями. Барон в бешенстве. — Джилли расхаживал по комнате, не находя себе места, и наконец взял миниатюрный портрет, что лежал рядом с Маледиктом. — Он хочет видеть тебя немедленно.
— И прервать визит Мирабель? — Поднявшись, Маледикт отобрал у Джилли портрет и спрятал в кармане камзола. — Или, того хуже, доставить ей удовольствие понаблюдать, как он меня чихвостит? Нет уж, Джилли. Ворнатти подождет.
— Критоса нашли в Развалинах, — продолжил Джилли, садясь в освободившееся кресло Маледикта.
— Ничего удивительного. — Схватив меч, Маледикт принялся атаковать тени нетерпеливыми выпадами и уколами. — Ты же не думаешь, что Критос шел по улицам, никем не замеченный? Всякие падальщики наверняка поработали маленькими ножиками и удостоверились, что у него больше ничего не осталось. А покончив с ним, они зашвырнули его труп как можно дальше от своей территории, не желая, чтобы Эхо вдруг заявился к ним на порог. Развалины — вполне подходящее место. Там крысы докончили бы дело, сняв с него кружево, сапоги и волосы — все, что осталось после падальщиков. Даже если бы он начал гнить, прежде чем его нашли, быть может, кто-нибудь из твоих суровых дружков-моряков покромсал бы его на наживку для рыб…
— Заткнись, — попросил Джилли; он снова почувствовал, как в животе зарождается тошнота — и взбалтывается, смешиваясь со страхом перед карой, уготованной Ворнатти.
Маледикт застыл, вычертив в воздухе дугу, подобную взмаху крыла.
— Я там родился, Джилли.
Так сидели они почти в полной тишине, когда из коридора донесся звук шагов. Маледикт поднялся, чтобы запереться изнутри на щеколду, но опоздал: дверь распахнулась. Вошла Мирабель, на губах ее играла улыбка.
— Маледикт… — Она протянула к нему руки. Джилли, стараясь не бросаться в глаза, наблюдал, как заиграли мышцы на теле Маледикта — словно он не мог решить: бежать или бороться.
— Леди…
— Зачем же так официально? — лукаво спросила она. — Ведь совсем скоро мы станем одной семьей.
Маледикт выгнул спину, как разозлившийся кот.
Мирабель мелодично рассмеялась и снова протянула запястье, демонстрируя блестящую змейку драгоценных камней. Изумруды, отрешенно подумал Джилли. Старый негодяй подарил ей изумруды — под цвет глаз.
— От твоего столь щедрого опекуна, — пояснила Мирабель. Она чуть наклонилась, чтобы Маледикт мог по достоинству оценить браслет. — Рассчитываю получить остальную часть комплекта по возвращении из деревни. Ожерелье, серьги, кольцо…
— Вы заблуждаетесь, — проговорил Маледикт. — Женщина, которая не способна отличить свадебный подарок от безделушки для шлюхи…
Зеленые глаза Мирабель потемнели, но, прежде чем она успела заговорить, Маледикт продолжил — тоном столь же изысканно язвительным, как в тот вечер, когда он столкнулся с Де Герром:
— Или же вы хотите сказать, что он попросил вашей руки? Что Ворнатти смог сползти со своего кресла и встать перед вами на колени? Сомневаюсь.
Мирабель с трудом удержала на устах улыбку.
— Лучше подумай над своим поведением, Маледикт. Барон в высшей степени недоволен тобой, а я не менее элегантна и красива, чем ты.
— Только намного старше, — пробормотал Маледикт. Джилли поморщился.
— Я смотрю, ты не расположен любезничать, — заметила Мирабель. — Быть может, лекция твоего опекуна поспособствует усвоению хороших манер.
Сделав едва заметный реверанс Маледикту, она повернулась и вышла, кокетливо покачивая юбками.
Глядя вслед Мирабель, Джилли пропустил мимо ушей часть слов Маледикта, однако приглушенный гнев в них все же привлек его внимание.
— Ты купил тот браслет для Ворнатти и не сказал мне?
— Нет, — поспешно ответил Джилли. — Нет, Мэл. — При виде черной ярости в глазах Маледикта он сдержал слова, которые вертелись у него на языке: что, скорее всего, это сделала Ливия, к тому же прикарманив несколько медяков.
— Как по-твоему, он благоволит к ней достаточно, чтобы жениться? — Несмотря на гнев, перехватывавший горло, давивший шелковой удавкой кравата, Маледикт ухитрялся говорить спокойно.
— Ты же сам сказал — это подарок для шлюхи, безделушка, которую Ворнатти использует, чтобы она плясала под его дудку. И невысокая цена за то, чтобы заронить в тебе сомнения — бьюсь об заклад. Он рассержен, Маледикт. Но он не идиот.
— Если бы он вознамерился жениться на Мирабель, это бы доказывало обратное, верно? — проговорил Маледикт. Кровь отхлынула от его щек, мышцы рук обмякли. — Жениться на женщине, которая уже убила одного мужа и планирует наставить рога следующему, когда и до венца-то еще дело не дошло.
— И все же, — сказал Джилли, — я бы на твоем месте отправился к нему прямо сейчас и принял наказание. Ублажи его, если можешь.
— Ублажить его? — переспросил Маледикт. — Он же подарил ей драгоценности!
— Мэл, прошу тебя! Он рассержен. В прошлый раз все закончилось тем, что я ночевал в конюшне, хотя тебе пришлось всего лишь выполнять мои обязанности. А на сей раз он разозлился еще сильнее, а я всегда расплачиваюсь… — Джилли умолк, не вполне уверенный в причине горечи, прозвучавшей в его голосе.
Глаза Маледикта широко распахнулись.
— Я отправлюсь к нему сей же миг.
* * *
В спальне Ворнатти чувствовалась какая-то угнетенность, словно звон траурных колоколов заставил все вокруг замереть в тишине. Маледикт оглядел комнату другими глазами — глазами, устремленными в неясное будущее. Ворнатти, страшный, как пугало, сидел, сгорбившись, в кресле перед холодным очагом и дремал; однако Маледикта не обманула иллюзорная беспомощность. Он взглянул на кровать — роскошное нагромождение пуховых перин, бархата и льна; скользнул взором вверх по столбикам балдахина до потолка с непристойным плафоном, изображающим совокупляющихся купидонов.
Маледикту невольно показалась забавной неувядающая похотливость Ворнатти — старик словно час за часом доказывал себе, что он — мужчина в расцвете лет. Впрочем, улыбка была несмелой. Хотя Маледикт пренебрегал критикой барона, предпочитая потакать собственным капризам, он все же страшился чрезмерно его разгневать, опасаясь мстительности и крутого нрава старика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});