Зах продолжал поощрительно кивать – он был слишком увлечен, чтобы позволить Тревору замолчать. В привычном Французском квартале, в своем уютном уголке киберпространства Зах полагал, что видел самые дикие вещи, может, даже совершил парочку сам. Но он никогда не встречал никого, кто прошел бы через такое, никого, кто перенес бы такую травму и остался подраненным среди живых.
Наконец поток слов иссяк; Тревор умолк, глядя в никуда сквозь блестящие от воды ветви ивы. Сквозь заросли виднелся угол побитого временем фундамента дома, серый, но светлее, чем затянутое тучами небо. Зах смотрел, как одинокая капля дождя пробирается по позвонкам Тревора. Наконец Тревор произнес:
– Не знаю, почему я все это тебе рассказал. Ты, наверное, все еще думаешь, что я сумасшедший.
– Может быть, – отозвался Зах. – Но тебя я в этом не виню.
Очевидно, никто ничего подобного раньше Тревору не говорил. Он даже не знал, как на это среагировать. Выглядел он настороженным, потом удивленным, и наконец осторожно попытался улыбнуться.
Зах же, думая, что Тревор, возможно, и впрямь безумен, все же начал проникаться к нему немалым уважением. С Терри, Викторией и Кинси было в кайф тусоваться, но если он хоть на какое-то время собирается остаться в Потерянной Миле, ему хотелось, чтобы его первым другом стал Тревор.
Правда, придется сублимировать влечение. Он уже делал так раньше, как только осознавал, что кто-то ему действительно нравится. Едва ли это будет сложно: если от Терри исходили не те феромоны, то от Тревора не исходило вообще ничего. Как будто он вообще был асексуален. Зах поймал себя на мыслях о том, сложно ли будет его научить.
Он глядел, как дождевая капля заканчивает свой путь по позвоночнику Тревора, чтобы исчезнуть за ремнем его джинсов. Сама впадинка на пояснице была усеяна бледно-золотыми волосками,слегка влажными…
Зах до боли прикусил губу и тут сообразил, что Тревор о чем-то его спрашивает.
– А?
– Я спросил, чем ты занимаешься.
– М-м-м… – После обнаженной искренности Тревора Зах не смог заставить себя солгать: – Ну, я вожусь с компьютерами. К своему огромному облегчению он увидел, как взгляд Тревора стекленеет. Это было выражение компьютерно неграмотных по собственной воле, обычно появлявшееся в сочетании с поспешным кивком, который говорил: “хватит, это все, что мне нужно знать, пожалуйста, не надо. Только не начинай о битах и байтах, и драйверах, и метрах памяти, и прочей невразумительной дребедени”. Зах сотни раз видел этот взгляд, даже радовался ему. Это означало, что не придется отвечать на неловкие вопросы.
Порывшись в кармане, он нашел последний заранее свернутый косяк, расплющенный и потрепанный, но более или менее целый.
– Ты не против? – спросил он.
Тревор покачал головой. Вытащив одну из подаренных Листом зажигалок, Зах поджег косяк.
Ноздри Тревора раздулись, когда мимо его лица поплыл ароматный дым.
– Лучше не буду, – сказал он, когда Зах предложил ему косяк, хотя Зах заметил, как пальцы у него дернулись, словно он хотел потянуться за ним. – Я вчера покурил травы и едва не потерял сознание. Я к ней не привык.
Зах собрал все свое немалое нахальство.
– Хочешь “паровоз”?
– А что это?
О Господи! Ну как объяснить, что таков паровоз, чтобы это не прозвучало очевидной уловкой, каковой это и является?Дальше этого дело не пойдет, честное слово, не пойдет, мне же он нравится, черт побери, но ведь нет ничего такого в небольшом сбое…
– Это… а… когда один человек вдыхает дым, а потом выдувает его в рот другому. Понимаешь, мои легкие фильтруют дым. И к тебе он попадает уже не такой крепкий. (Ну да, задави его наукой.)
Тревор помедлил. Зах пытался не соскользнуть в прикладную социологию, но сейчас ему казалось, что он чувствует, как из его мозга во все стороны огромными и радостными волнами исходит сила. Ему казалось, он способен уговорить абсолютно кого угодно абсолютно на что угодно.
– Давай же, – подстегнул он. – Трава пойдет тебе на пользу. Трава расслабляет, прочищает мозги.
Тревор поглядел на тлеющий косяк, потом покачал головой.
– Нет. Лучше не буду.
– Что?- не смог скрыть удивления Зах. Он знал, что Тревор скажет “да”, так же точно, как знал, что Лист подарит ему эти чертовы зажигалки. – Но почему?
Тревор изучал лицо Заха так напряженно, как не делали этого большинство его любовников на одну ночь. Зах почувствовал себя почти неуютно под изучающим взглядом этих удивительных серьезных глаз.
– Ты действительно хочешь, чтобы я это сделал? Правда?
Зах пожал плечами, но Тревор, казалось, заглянул ему в череп, в самые водовороты его изворотливого коварного мозга.
– Гораздо веселее курить с кем-то – вот и все.
Снова долгий испытующий взгляд.
– Тогда ладно. Я затянусь.
Заху подумалось, что Тревор вполне мог бы добавить: Но не слишком много себе позволяй, слышишь? Он осознал, что сердце у него бьется быстрее, чем обычно, ток крови ускоряется, а голова – будто наполненный гелием воздушный шар, что уносится в до боли синее, без единого облака небо. Никто его так не пронимал; так он предпочитал заставлять чувствовать себя других.
Глубоко затянувшись, он задержал дым, а потом наклонился и выдохнул долгую ровную струю дыма в открытый рот Тревора. Их губы слегка соприкоснулись. Губы Тревора были мягкими, как бархат, как дождь. Ленточки дыма свились в углах их ртов,кутали их головы бесформенной сине-серой вуалью. Зах не закрывал глаз и увидел, что Тревор глаза закрыл. Как будто его целуют. На фоне бледного пергамента век ресницы у него были темно-рыжие. Заху захотелось коснуться этих век губами, почувствовать на губах шелк ресниц, тайные движения пойманных в клетку глазных яблок на языке…
…прекрасно же ему удается сублимировать влечение, а?
Он потрясенно отстранился. Стоило ему решить, что кто-то его не заводит, и его просто больше не заводило. Во всяком случае, так это всегда было раньше. Он позволял себе иметь кого захочет, если у него не было веской причины их не хотеть, и либидо всегда отплачивало ему тем, что давало полный контроль
над собой.
До этого момента.
Откинувшись на влажную траву, Тревор закинул на лоб локоть. Зах увидел сосновые иголки, запутавшиеся в его длинных волосах, свежую грязь под ногтями, мельчайшие капельки воды, пойманные в тоненьких волосках вокруг сосков.
– Итак, – сказал Тревор, выдувая свой “паровоз”, – твои родители пытались тебя убить?
– Мой папа четырнадцать лет тузил меня почем зря. Мама в основном обходилась языком.
– Почему ты оставался? Зах пожал плечами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});