Читать интересную книгу Сын - Филипп Майер

— Времена меняются.

— Ничего не меняется. Когда война закончится, мужчины вернутся, а с ними все вернется на круги своя.

— Ну это мы посмотрим, — повторила она.

— Здесь, — бабушка взмахнула рукой, словно отбрасывая прочь не только Джинни, но вообще все: этот дом, землю, доброе имя, — здесь, во всех четырех округах, не найдется семьи богаче моей, но они все еще кривят лицо, когда я прихожу на выборы.

В комнате повисла тишина. Джинни вдруг осознала, что долгие годы мечтала именно об этом — чтобы бабушка относилась к ней как к другу, но сейчас это было уже ни к чему. Надо бы радоваться и гордиться, а ей лишь неловко. Неловко, что бабушку застращал ее собственный сын, неловко, что она жалуется на собственный пол; сочувствие странным образом обратилось в злость — бабушка должна занимать видное положение в обществе, принимать участие в решении важнейших проблем, потому что если не она, то кто же? Это слабость, вся семья — слабаки; она ощутила, как страхи и уважение, копившиеся годами, в одночасье вспыхнули и пропали. Джинни решительно выпрямилась, оправила платье. Да, она будет одинока всю свою жизнь, но сейчас ее вполне устраивала такая судьба.

— В этих краях ты не найдешь мужа, который понимает, что на дворе середина двадцатого века. Ты отдаешь себе в этом отчет?

— Ты хочешь сказать, меня ждет твоя судьба?

— Совершенно верно. Выйдешь замуж за человека, похожего на твоего отца или на братьев. За того, кто предпочитает жить здесь, и станешь просто его бокогрейкой.

— Этого никогда не будет.

— У тебя нет выбора, Джинни.

Двадцать один

Дневники Питера Маккаллоу

10 марта 1916 года

Вчера Панчо Вилья вторгся в Нью-Мексико, убито двадцать человек. Сегодня у каждого белого на поясе пистолет или винтовка за плечом, даже если просто вышел в магазин.

Германия пообещала прислать подкрепление мексиканским войскам, если те решатся пересечь границу. Город неистовствует, мы всего в десяти милях от реки.

Я предпочитаю не умничать, что, мол, вряд ли кайзер пошлет войска в МакКаллоу-Спрингс, когда каждый день во Франции он теряет по десять тысяч солдат. Что численность американцев, погибших в Коламбусе, сопоставима с количеством застреленных теханос, которых каждое утро находят в канавах в Южном Техасе. Я молчу, потому что перед лицом новой угрозы всех вокруг охватило воодушевление; соседи, годами не разговаривавшие, внезапно стали закадычными друзьями, у жен появился новый повод не отказывать мужьям в супружеской постели, непослушные дети исправно готовят уроки и вовремя возвращаются домой к обеду.

За городом обнаружили тела четырех мексиканцев, подростков. Никто не знает, что это за мальчики и кто с ними расправился. Вакерос думают, что fuerenos[86], из внутренних районов Мексики, хотя совершенно не представляю, как это можно определить по раздувшемуся трупу. В газетах ничего не пишут. Будь это четыре мертвых мула, сразу началось бы расследование, но в данном случае дело ограничилось недовольным ропотом из-за расходов на похороны.

14 марта 1916 года

Новая кровь на наших руках. Чарлза увезли в Карризо. Он был в городе, закупал снаряжение, когда столкнулся лоб в лоб с Датчем Холлисом. Тот к полудню уже был пьян в стельку и перед толпой зевак принялся обвинять нашу семью в самых разных преступлениях (в которых мы, несомненно, виновны), включая организацию убийства Гарсия, чтобы завладеть их землями.

В короткой потасовке Датч взял верх; тогда Чарлз пошел к грузовику и вернулся с пистолетом. Датч то ли потянулся за ножом, то ли не потянулся (здесь все мужчины носят в кармане складной нож). Чарлз выстрелил в упор.

Капрал Гарца прибыл как раз вовремя, к финальному акту. Мадонна, вы бы это видели, его рука ничуть не дрогнула. Он, вероятно, полагал, что я должен гордиться.

Вернувшись домой, Чарлз оседлал коня и помчался в сторону Мексики. Мы с Полковником нагнали его в нескольких милях от реки и убедили вернуться.

— Все будет в порядке, — заверил я.

Он лишь пожал плечами.

— Мы разберемся.

Он молчал. Я почувствовал, как волна бессилия снова охватывает меня — отличительный признак моего существования, — похоже, все вокруг именно так обо мне и думают.

— Он получил по заслугам, — произнес Чарлз. — Он молол эту чушь по всему городу.

— Он потерял брата…

— Он потерял? А как насчет моего брата?

Пришпорив коня, Чарлз догнал ехавшего впереди Полковника. Они молча кивнули друг другу, все понимая без слов, прямо как отец и Финеас. Озноб пробежал по телу… это мне следовало бежать в Мексику…

Неужели он прав? Они с Салли мыслят одинаково… ранение приравнивается к убийству?

Дома нас уже ждал шериф Грэм. Чарлз даже побледнел от испуга. Грэм сказал, что торопиться некуда. Его, мол, мучит жажда.

Вечер мы провели вчетвером на террасе, потягивая виски и любуясь закатом. Трое непринужденно болтали, как бы получше уладить инцидент, а небо постепенно багровело, и это казалось символичным одному мне, поскольку я сидел в стороне от остальной компании.

Слушая, как они рассуждают о смерти Датча Холлиса, вы подумали бы, что произошел несчастный случай, удар молнии, внезапное наводнение, кара Господня. Но мой сын ни при чем. Вынужденный поступок, инстинктивное действие. Шериф кивает, поддакивает, накачиваясь нашим виски, а отец все подливает и подливает.

Можно было бы вмешаться и напомнить, что история человечества представляет собой непрерывное развитие, движение вперед — от животных инстинктов к рациональному мышлению, от природного невежества к приобретению знаний. Детеныш пумы, выпущенный в дикую прерию, вырастет образцовым взрослым зверем. Но человеческое дитя, брошенное в лесу, превратится в дикаря, неспособного жить в нормальном обществе. Впрочем, всегда найдутся те, кто настаивает на обратном: мы, де, жертвы инстинктов, как волки.

Сгустилась тьма, все убедились в праведности моего сына, и Грэм увез Чарлза в Карризо — сошлись на том, что для приличия Чарлзу лучше провести ночь в тюрьме. Гленн держится отстраненно. Он в замешательстве от поступка Чарли, по меньшей мере.

15 марта 1916 года

Пошел проститься с Датчем Холлисом, пока его не похоронили. Тело поместили в сарае Грэма, обложив блоками льда. Небритый, немытый, лицо и одежда забрызганы свернувшейся кровью, и, как у всех покойников, кишечник автоматически опорожнился. Совсем недавно, лет двадцать назад, он был карапузом, тянувшимся к матери… мальчишкой, стремившимся стать мужчиной… Я вспомнил, как он играл на скрипке, дуэтом с братом, в гостях у Мидкиффов. Я вглядывался в темное пятно прямо над бровью — сложнейшая машина, непоправимо разрушенная; здесь обитали слова и музыка… и мы положили этому конец.

В распахнутом вороте рубахи что-то блеснуло, медальон… Я взял его в ладонь, но в темноте не мог толком рассмотреть. Я рванул цепочку, обрывая, голова Датча дернулась. Я поспешно вышел.

Вернувшись домой (сердце бешено колотилось всю дорогу, как будто совершил тяжкое преступление, как будто настоящим злодейством было не убить его, а похитить медальон), не нашел внутри ничего — ни фотографии, ни записки, ни пряди волос. Медальон был пуст. Отнес его к Гарсия и похоронил там, вместе с остальными жертвами, и все время чувствовал себя преступником, заметающим следы. Есть те, кто рожден охотником, и те, кто рожден быть жертвой… Я всегда знал, что принадлежу к последним.

16 марта 1916 года

Чарлз вернулся, но ему запрещено покидать те четыре округа, где расположены наши владения. Он расхаживает по дому, гордо вскинув голову; мне отчего-то трудно на него смотреть. Судья Пул заверил, что никаких обвинений предъявлено не будет. Для верности они с шерифом и отцом навестили тех, кто войдет в состав коллегии присяжных.

Хотел бы написать, что разрываюсь между надеждой на наказание и желанием оправдания. Но нет. Я хочу одного: чтобы его оправдали. И хотя его грехи многочисленны… это мой сын, которого я сам вырастил.

Поехал за покупками, глубоко надвинув шляпу, все время боялся встретиться с Эстер Холлис, матерью Датча и Билла, но, к огромному облегчению, вспомнил, что она скончалась несколько лет назад.

Никого, похоже, убийство особенно не тревожит, и менее всего — мексиканцев. Coraje[87], говорят они, жара, пыль, оскорбления. Даже у лошадей бывает. А для внука великого патрона, человека темпераментного, coraje вещь закономерная. Особенно когда клевещут на его семью. Да еще публично… По чести говоря, это единственный разумный поступок в такой ситуации.

А тем временем оба брата Холлиса постепенно обращаются в прах. Невозможно поверить, что мы действительно созданы по образу и подобию Божьему. Слишком много в нас от рептилий, от пещерного человека с его дикими повадками. И ведь найдется немало тех, кто не прочь туда вернуться. Стать рептилией. Змеей, притаившейся в засаде. Нет, они, конечно, не говорят змея, им больше нравится лев, но разница-то невелика, разве только внешне.