Вместе с польскою революциею явилась и первая холера в Россию.
( К этому времени относится след. письмо П. к Лукутиным.
"Январь 1831 г. Я, бывало, часто в моем ребячестве залезу ножонками в большие калоши покойного батюшки и думаю, когда-то они будут мне впору, когда-то я выросту. Но вот пришлось вырости, т. е. достигнуть того, чего желал я, так скажу по опыту, что теперешнее мое положение удовлетворить меня не может: все чего-то ищешь, строишь какие-то воздушные замки, множество видишь тропинок, а куда итти, зачем? - не знаешь. Но довольно, чувствую, что надоедаю вам этими бреднями. Делаю переход и как бы вы думали к чему?-к холере. Из письма, полученного мною от матушки, я узнал, что вы и все ваше семейство, слава богу, здоровы. Теперь, сколько я знаю, бояться уже более нечего. Наши немцы также было вздумали учредить комиссию против нее из лекарей, но, кажется, она не состоялась. Здесь ждут 16 января гвардию, и готовится военный госпиталь на 150 человек. Берлинские и другие газеты полны политических новостей, но вы знаете, я до них не охотник, и потому особенного на сей счет ничего не могу сказать. Кажется, с неделю тому назад г. Мойер, которого из всех немцев я наиболее уважаю за его добрую и благородную душу, прислал мне листок из какой-то германской газеты, в котором разбирались два вопроса: имеют ли поляки право требовать отделения их владений от России? И ежели не имеют, то есть ли у них достаточная для этого сила? Оба вопроса разобраны и на оба отвечено: нет, в заключении же все это происшествие сравнено с Эзоповой баснею: Крестьянин и змея. Вот вам все, что я узнал, да и то поневоле, из этого листка. Но кто против русских? [Нынче с Севера идет к нам свет]. Сколько у нас проявилось романов, сколько новостей литературных. Мы еще не совсем онемечились и часто находим случай читать и русские книги - единственное напоминание о милой родине" (Архив В. И. Семевского).
Мы только слушали и ждали. Наконец, она добралась и до Дерпта. Первый случай встретился между нами; один из нас, некто Шрамков, из Харьковского университета (фармаколог), странный ипохондрик, чернолицый, желтоватым оттенком, вдруг, к вечеру, занемог чисто азиатской холерой, и ночью, чрез шесть часов, богу душу отдал.
Мы, медики, были неотлучно при постели больного; растирали, грели, делали, что могли; привели двух профессоров: Замена (терапии) и Эрдмана (фармакологии). Ничего не помогло. Замен даже, кажется, струсил немного, и ушел как-то очень скоро,- но Эрдман, старик, остался вместе с нами. После того холера появилась в инвалидном лазарете, в конце города.
Вообще, однакоже, она была умеренная и продолжалась не более шести недель (в октябре). Я, пришед домой, поутру, от покойника Шрамкова, вдруг как-то внутренне струсил, почувствовав какое-то неприятное ощущение тоски и страха прямо под ложечкою. Мне казалось, что меня скоро начнет рвать или же что я упаду в обморок. Я взял тотчас же теплую ванну, принял несколько опийных капель, напился чаю, согрелся и заснул.
Встал здоровым. Уже на другой день я стал ходить в инвалидный лазарет и почти ежедневно вскрывал холерные трупы.
("Я помню,-писал П. в 1865 г.,-как в 1832 г. [описка: 1831], увидав цианотическую холеру в первый раз у одного из моих товарищей [Шрамкова] и оставаясь при его постели до самой смерти (он был болен всего часов 10), я целых 2 дня не мог справиться с разыгравшимся воображением; как только я вспоминал о виденных мною муках, тотчас же являлось тягостное ощущение под ложечкою с наклонностью к тошноте и головокружению. Хотя я и очень хорошо знал, что это была игра воображения, но также хорошо чувствовал, что стоило только ему дать волю, чтобы у меня сделалась настоящая рвота" )..
В это время прибыли в Дерпт, из Москвы и Петербурга, два французские врача: Гемир Лорен, сделавший кругосветное путешествие, и другой еще, имени которого не помню. Оба они присутствовали при моих вскрытиях в лазарете; увидев их (т. е. вскрытия холерных) едва ли не в первый раз, тотчас же принялись записывать найденное и очень были изумлены, когда я, желая отличиться и похвастаться перед иностранцами, принялся препарировать узлы сочувственного нерва, солнечное сплетение, и т. п.
Французы не ожидали, что русский в состоянии, будет легко и скоро обнаружить пред ними для исследования почти все главные узлы груди и живота. Они выразили мне свое удовольствие тем, что начали приглашать в Париж. (Здесь кончается фактический рассказ П. о его учении в профессорском институте. Дополню этот рассказ данными, извлеченными мною из сообщений профессоров министерству просвещения (в архиве последнего) о ходе учебных занятий П. Профессорские отчеты посылались в министерство по окончании каждого полугодия через попечителя округа и военного генерал-губернатора барона М. И. Палена (1779-1863), которому через несколько лет пришлось оказать П. существенную услугу.
В "Ведомости об успехах, прилежании и поведении студентов профессорского института" за сентябрь-декабрь 1828 г., посланной Паленом в Петербург 27 февраля 1829 г., про П. сказано: "У проф. Эрдмана, на испытании, оказал в физиологии и патологии хорошие сведения; при диспутах и частных беседах можно было заметить, что он имеет живой разум и любовь к наукам. У проф. Мойера слушал вторую часть хирургии, науку о хирургических операциях и посещал хирургическую клинику прилежно; доказал на испытаниях свои успехи в оных науках и, под надзором г. профессора, сделал искусно многие анатомо-хирургические препараты. У доктора Вахтера слушал вторую часть анатомии непрерывно и с примерным прилежанием. У г. Раупаха слушал преподавание о немецком языке внимательно и с непрерывным прилежанием и оказал рачительные успехи. Профессором Франке был испытываем в греческом языке, что может переводить легкие места из Якобовой хрестоматии и знает некоторые правила грамматики. Занимается с великим прилежанием".
31 июля 1829 г. Пален послал министру "Ведомость" за первую половину года. Здесь про П. читаем: "У проф. Ердмана посещал преподавания не всегда равно примерно; в патологии, на испытании, оказал токмо посредственные успехи. Как на диспутах, так и везде, были в нем недостатки в надлежащей точности понятий и выражений и в их порядке. У проф. Енгельгардта токмо редко посещал преподавания о минералогии, и по сему, на испытании, видны были в нем смешение понятий и совершенное незнание умозрительной части науки, но лучше сведения о некоторых минералах. У проф. Мойера слушал непрерывно и прилежно преподавания о хирургии, занимался преимущественно практическою анатомиею, упражнялся в операциях над трупами и пишет сочинения о некоторых частях хирургии. Ему недостает токмо телесной ловкости. У г. Раупаха занимался сочинениями на немецком языке с успехами. Общее замечание медицинского факультета: Пирогов подает основательные надежды, но не столько для хирургии, сколько для анатомии, и при том должно ему заметить, чтобы он с большим прилежанием занимался вспомогательными науками и учился правильному мыслению. Мнение директора: Поведение благонравное, но не всегда рассудительное. Упущение некоторых преподавании могло произойти от болезненных припадков, которыми несколько времени был обдержим г. Пирогов. Он весною имел лихорадку".
"Ведомость" за второе полугодие 1829 г. сообщает, что П. "проф. Франке был испытываем в греческом языке и доказал, что с помощью словаря может понимать технические выражения главной своей науки. У проф. Ердмана слушал общую терапию и, хотя не занимался ею с особенной любовью, однакоже оказал нужные и хорошие сведения. Впрочем, сие не может быть для него упреком, ибо все его прилежание обращается на главную науку - хирургию. У доктора Вахтера весьма примерно занимался анатомическими препаратами и оказал хорошие сведения. У проф. Ратке слушал физиологию и патологическую анатомию: на испытании оказал в первой науке весьма хорошие, во второй - хорошие знания. У проф. Мойера примерно слушал хирургию и оказал отличные знания. Сверх сего весьма ревностно занимался в хирургической клинике, награжден за подробный и основательный ответ на заданный от медицинского факультета вопрос золотой медалью и часто принимал участие в диспутах. Его ревность и успехи заставляют надеяться, что он приобретет отличные знания в анатомии и хирургии. Примечание директора: отлично прилежен и тихого поведения".
Министр Ливен сообщил 1 марта 1830 г. (No 181) попечителю, что он доложит этот отчет государю, и просил благодарить всех воспитанников, особенно же Пирогова. Через несколько дней, 19 марта, князь Ливен представил "всеподданнейший отчет", в котором выражал надежду, что Пирогов и Иноземцев будут "отличными профессорами", добавив: "впрочем, одно только будущее время может решить все, чему примером служит студент Пирогов, который в первой половине прошедшего года аттестовался не так хорошо, а во второй оказал такие успехи, что удостоился получить золотую медаль за решение задачи медицинского факультета, которое найдено было превосходнейшим против прочих представленных". Согласно этому докладу, П. продолжал жить в клинике, причем И. Ф. Мойер "доставлял ему обеденный стол и лечил его во время болезни".