Да, она действительно стала ему дорога. Нежно и робко предлагая свою дружбу, она нашла путь к его сердцу, несмотря на его намерение держаться от нее на расстоянии и не увлекаться. Все благие намерения полетели к дьяволу. Опять он уничтожал то, к чему прикасался.
Джеймс уловил движение позади себя. Он обернулся и увидел, что Верити садится. Лицо ее было белым как мел, волосы растрепаны, юбки все еще задраны выше бедер. Его взгляд притянуло к себе темно-красное пятно на бледно-желтом муслине платья. Вид этого пятна еще больше распалил его гнев. Ему хотелось кричать, что-то бросать, на кого-то кидаться с кулаками.
– Что за игру вы со мной затеяли, мадам? – спросил Джеймс. – Зачем вы прятали свою девственность под фальшивым замужеством?
Верити отвела глаза и тихим, дрожащим голосом ответила:
– Вы ошибаетесь. Мое замужество было настоящим, и я не была... д-девственницей.
Неодолимая злость охватила Джеймса. Он дернул ее юбки с такой яростью, что Верити отпрянула, как будто боялась, что он ее ударит.
Джеймс показал ей испачканный кровью подол.
– А как вы объясните вот это?
Верити вырвалась и поправила юбки.
– Это не то, что вы думаете, – сказала она. – Это просто мои... мои дни. Я была... замужем. Это было у меня не в первый раз.
Джеймс не понимал, почему Верити лгала. Она, бесспорно, была девственницей. Проклятие, почему она играет с ним в эту игру?
Он встал и только тут заметил, что его кресло перевернуто. Он поднял его, поставил спинкой к огню и сел. Он смотрел, как Верити поднимается и оправляет юбки. Пятно сзади выделялось как маяк. Узел на затылке ослаб и мягко качался. Длинная прядь волос выбилась из него и неопрятно спадала Верити на левое плечо. Платье у ворота было порвано. Верити выглядела как женщина, которую изнасиловали.
Джеймс больше не в силах был смотреть на то, что он натворил.
– Пожалуйста, уходи, – буркнул он.
Верити медленно, ни слова не говоря, пошла к двери. Судя по тому, как она шла – неуклюже, осторожно, – ей было еще больно.
– Подожди, – сказал Джеймс, и Верити остановилась.
Он не мог позволить ей уйти обиженной, сбитой с толку, униженной. Он заставил себя произнести слова, которые должен был сказать.
– Я сожалею о том, что случилось. – Его голос звучал невыразительно и грубо, но это было все, что он был способен выдавить из себя в тот момент, не развалившись на части. – Обещаю, что впредь такое не повторится. Клянусь, что больше не прикоснусь к тебе.
Верити расправила плечи, гордо, как часто это делала, подняла голову и выплыла из комнаты с достоинством герцогини. Он молился Богу, чтобы по дороге ее никто не увидел. Несмотря на гордую осанку, она выглядела ужасно. Проклятие!
Джеймс поставил локти на колени и уронил голову на дрожащие руки. Он подумал, что никогда в жизни не был более несчастным, но это было неправдой. Большую часть жизни он провел, страдая по собственной вине. Просто это была новая глава в его бесславной истории: трусость, убийство, а теперь вот еще изнасилование.
Было ли это изнасилованием? Верити не сопротивлялась. Она даже ни разу не попросила его остановиться. Насколько он мог вспомнить, она была так же возбуждена, как и он, хотела этого не меньше, чем он.
Но она была девственницей.
Черт побери, что же ему теперь делать? А если она забеременеет? От этой мысли Джеймс вздрогнул. Предложить ей выйти за него замуж? Но она не свободна. Несмотря на те двести фунтов, она все еще была официально замужем.
Была ли она вообще когда-нибудь замужем? Если была, то почему до сих пор оставалась девственницей? У Джеймса голова пошла кругом от мыслей о тайных сговорах и обманах, о ловушках, об интригах, плетущихся для того, чтобы втянуть его... во что? Если здесь был какой-то хитроумный план, то в нем не было никакого смысла. Расселл удрал с двумя сотнями фунтов почти два месяца назад. Кроме того, никто не мог знать заранее, что Джеймс окажется в тот день в Ганнислоу или что он сделает то треклятое предложение. Если его заманивали в ловушку, то почему ждали до сегодняшнего дня?
Конечно, Верити надо было дождаться его первых действий. Он однажды уже почти сделал это, и в тот раз она была так же готова и согласна, как сегодня вечером.
Джеймс поднял голову и громко выругался.
– Нет, нет, нет!
Он бил кулаком по подлокотнику кресла с такой силой, что на руке вскочила шишка. Нет, он в это не верил. Он сочинял небылицы, чтобы снять вину с себя. Он не знал, почему она лгала, но не верил, что Верити была лживой по своей природе. Она была самым открытым человеком из всех, кого он знал. Все в ней было искренним, начиная со страха, испытанного ею на аукционе и в последующие дни, и кончая утешением, которое она ему предложила сегодня.
Джеймс встал и начал ходить по комнате. Почему она лжет? Почему пытается притворяться, что он не лишил ее девственности, ворвавшись в нее, как разъяренный бык? Почему она делает вид, что он не причинил ей боль? Джеймс подошел к столу, где на блюдце стояла полная чайная чашка. Чай, который принесла Верити. Она, вероятно, как раз принесла питье, когда увидела его. В каком виде? Съежившимся от страха перед огнем?
Джеймс взял отвратительное варево, и неожиданно его пронзило понимание. Верити всегда старалась облегчить страдания независимо оттого, что это было: зубная боль у кого-то из жителей деревни или бессонница у него самого. Ему не нравилось думать о том, что она могла увидеть сегодня вечером, когда он тут сражался со своими демонами. Однако она предложила ему себя как средство облегчить его мучения. Она отдала себя легко, не задумываясь. Она была слишком обеспокоена его болью, чтобы позволить ему узнать о своей собственной. Она защищала его, делая вид, что он не причинил ей никакого вреда.
Джеймс повернулся и швырнул чашку с блюдцем на каминную решетку, где они раскололись на мелкие кусочки. Как он был себе омерзителен за то, что натворил! Что теперь можно сделать, чтобы исправить зло, причиненное этой милой женщине, которая пыталась лишь помочь ему в момент слабости? А он еще со злостью накинулся на нее, как будто это она сделала что-то дурное.
Верити преподнесла ему в дар свою девственность, и он наконец понял щедрость этого поступка. Ему почти разбило сердце – если допустить, что оно у него еще есть, – осознание того, что Верити для него сделала, и он всегда будет чтить ее за этот бескорыстный дар.
Он будет относиться к этому как к подарку. Он никогда, никогда больше не попросит Верити об этом. Он сделал достаточно для того, чтобы подорвать ее чувство собственного достоинства. Он не будет разрушать его дальше.
Что же ему с ней делать, если она живет с ним под одной крышей, ест за одним столом, ездите ним вместе верхом и каждый вечер приносит отвратительный на вкус отвар? Пожениться они не могут...