Одним из способов помощи малоимущим офицерам являлся запрет на использование в мундирах бархата — материала дорогого и к тому же непрочного в носке (Указ 1735 года). Разумеется, и до этого указа никто не обязывал офицеров шить бархатные мундиры, но ведь часто бедные стремились подрожать своим состоятельным однополчанам, что приводило их к еще большей нужде. Фельдмаршал Миних оставил бархат лишь артиллерийским офицерам, да и то лишь на воротниках и «малых» обшлагах.
Делали офицерскую одежду дорогой и галуны, которые ткались из золотых нитей. Клался позумент по борту, по обшлагам, по воротнику, по фалдам и клапанам карманов и даже по шляпам. Выглядел мундир красиво, если учесть вызолоченные пуговицы и шарф, но ведь в такой одежде требовалось не просто щеголять на смотрах и парадах, но и находиться в походах, на учениях. Требовалось сохранить дорогой мундир как можно дольше, чтобы не вовлечь себя в новые траты, и поэтому с 40-х годов офицеры должны были заводить еще и так называемые повседневные мундиры, или «убогие». Золотые позументы заменялись на «убогом» мундире гарусным триковым галуном, и сукно, шедшее на пошив повседневной одежды, было более дешевым.
Не были избавлены от необходимости приобретать позумент за свой счет и унтер-офицеры, чей «заработок» являлся в сравнении с обер-офицерским куда более скромным. Правда, урядники носили меньше галунов: у сержантов — по три на обшлаге, у каптенармуса — два, а у капрала только один галун. К тому же делались унтер-офицерские позументы не из золота, а из серебра и золотились. Есть сведения, что Петр Великий требовал у унтер-офицеров «на позумент против рядовых излишних трат не вычитать», но документы свидетельствуют, что артиллерийские урядники в 1728 году были обязаны приобретать на свои деньги позумент на галуны «равного для всех фасону на мундиры и шляпы». Насколько же затруднительной для них становилась эта покупка, видно из того, что они просили начальство организовать приобретение позументов подрядом на всех сразу, что, конечно, было удобней и дешевле. Свою просьбу унтер-офицеры объяснили тем, что «токмо расплатились с долгами».
Позументы, однако, подобно пуговицам, являлись «долговечным» элементом обмундирования, и надо полагать, траты на их приобретение не были частыми. О долговечности позументов свидетельствует тот факт, что в лейб-гвардии Конном полку серебряные позументы унтер-офицеров, умерших на службе, поступали в распоряжение полка, их отдавали на Монетный двор «для выжиги» металла, и как-то удалось «выжечь» серебра на 343 рубля, которые поступали в распоряжение полковой церкви. Долго хранились в полковом храме предметы утвари, приобретенной на эту сумму.
Что до гвардейцев, то, если в «рядовых» полках начальство следило за искоренением чрезмерных трат на одежду, в привилегированных полках роскошество в мундирах даже поощрялось, потому что придворная служба, для которой гвардейцы часто привлекались, не только позволяла, но и требовала одежды не просто богато украшенной, но даже сшитой по последней моде. Эполеты с золотыми или серебряными кистями украсили плечи российских обер-офицеров при Екатерине II, но далеко не во всех полках.
Теперь нам предстоит узнать, где и кем шились мундиры, и документы периода Северной войны свидетельствуют о том, что пошив одежды производился в основном в мундирных канцеляриях. Например, в 1710–1712 годах группой вольнонаемных мастеров-портных (121 человек) было изготовлено 12 552 кафтана, 9358 камзолов, 15 979 епанчей и 1550 картузов. Шитье мундиров оплачивалось так: за кафтан портному платили 15 копеек, за камзол — 8 копеек, а пошив штанов стоил всего 4 копейки. Стоимость же всего мундирного комплекта, включая обувь и амуницию, равнялась в начале века 5 рублям 10 алтынам 4 деньгам и высчитывалась она из 11-рублевого солдатского жалованья, которым располагал рядовой в год, постепенно, примерно по 40 копеек каждый месяц. А во второй половине века мундиры «строились» уже за счет казны.
Доставка мундиров из канцелярии в полки обставлялась строгими правилами. Во-первых, во избежание подмены в пути все мундиры клеймились «государевой» печатью, кроме того, готовая продукция имела еще и клеймо изготовителя или подрядчика, а в некоторых случаях (на кожаных штанах) ставилась и его личная подпись. После клеймения одежда заворачивалась в рогожные циновки, предохранявшие от сырости, готовые кипы перевязывались веревками, концы которых опечатывались, «чтоб из оного каких блуден и чему перемены не учинилось». Кстати сказать, и рогожи и веревки эти никогда не выбрасывались — «тара» или продавалась, давая полковой казне прибыток, или отправлялась в мундирные канцелярии назад.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Транспортировались мундиры в полк на подводах, подряженных в Ямском приказе. Подводчиков снабжали детально разработанной инструкцией, где намечался маршрут следования обоза и говорилось, что «везти нужно денно и нощно с великим поспешением и збережением, а на Москве на помещиковы и ни на чьи дворы с тем вышеписанным строевым платьем не заезжать и остановки никакой не учинить». По приезде к месту назначения мундир сдавался полковым приемщикам, от которых подводчики для подтверждения полной и своевременной сдачи мундира получали «довозное письмо за их приемщиковыми руками». Получив «довозное» письмо, подводчики должны были отправляться в обратный путь незамедлительно, по дороге ни к кому не заезжать, а по прибытии в Москву сдать письмо начальству «безо всякого задержания». Нарушение инструкции влекло за собой суровое наказание: «за то тем подвотчиком от великого государя быть в смертной казни».
Однако уже в годы Северной войны предпринимаются попытки разместить мундирное производство в самих полках, где пошив мог бы осуществляться портными из числа солдат воинской части под непосредственным контролем полкового начальства. Еще в 1714 году был объявлен указ с требованием спрашивать у набранных рекрутов, «кто из них умеют портному и сапожному мастерствам, и отсылать таких в военную канцелярию к строению мундира». Портные из солдат получали жалованье в два раза меньше обыкновенного оклада рядового — всего 50 копеек в месяц, но в середине века им шли и своего рода премиальные, которые назывались «задельными» деньгами и предназначались для восполнения личных затрат портных на приобретение игл, ниток и свечного воска, шедшего на изготовление свечей, так необходимых портным, работавшим в плохо освещенных помещениях. Часть «за-дельных» денег шла в пользу тех военнослужащих, которые были вынуждены заменять на караулах и работах своих товарищей-портных — освобождать последних от полковых обязанностей никто не собирался. «Задельные» деньги не были регулярными дачами, потому что и иглы, и нитки, и воск закупались «к делу» мундиров одновременно с приобретением основного материала — сукна.
В 1718 году была сделана первая попытка полностью передать в полки мундирное производство, но новая система настолько не оправдала ожиданий, что уже в следующем году приказали: «… ради нынешних походов и наступающей кампании (готовились к Персидскому походу. — С. К.) шить мундир по-прежнему в мундирных канцеляриях прежними казенными портными мастерами». Но первая попытка не испугала армейских администраторов, и уже в 30-х годах «мундирные и амуничные вещи готовят в Комиссариате и при полках». Все чаще сукно и другие материалы везут прямо в полки, где ткань перемеривают своими, полковыми, аршинами, железными, «верными», которые с обеих сторон имели клеймо во избежание чьей-либо злокозненной попытки укоротить измерительный инструмент, чему препятствовать должна была еще и толстая медная проволока, вделанная в аршин на всю его длину. Вторая половина века знает основной способ пошива мундиров — при полках, силами полковых портных. Только во время войны портные-солдаты должны были занять свое место в строю, а мундирное производство передавалось гарнизонным мастерам из военнослужащих и лишь в самом крайнем случае вольнонаемным.
С уверенностью можно говорить, что стиль воинской одежды, господствовавший в России (да и везде в Европе, пожалуй), следовал гражданской моде и был далек от того, чтобы исходить из требований удобства. Мода вообще не считается с естественными запросами человека, стремящегося носить практичное, удобное платье. Не считается мода к тому же и с эстетикой — стиль, которому вчера все поклонялись, сегодня кажется уродливым, безвкусным. Прекрасно понимал все это Г. А. Потемкин, написавший в 1738 году: «Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением. Платье, чтоб быть солдату одеждою, а не в тягость, всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно — плод роскоши, требует много времени, и иждевения, и слуг, чего у солдата быть не может». Исходя из главного принципа — одежда служит солдату, а не солдат одежде, — Потемкин подал Екатерине записку, вскоре высочайше утвержденную, и вскоре (1783–1786 годы) большая часть полков российской армии, исключая, правда, гвардейцев и гусар, обрядилась в новую форму, где стиль определялся утилитарным назначением каждой вещи. Что же нового мог предложить всесильный фаворит?