удивлялись, как это было сделано….
— Слушай, Маша! Я слышала, что Махно ярый антисемит. Это правда?
— Кто тебе это сказал, Нина? — ответила Вера и громко рассмеялась.
Ее симпатичное личико в обрамлении красивых и пышных локонов, показалось Нине необычно привлекательным.
— Это Петлюра, был антисемитом. Это он вешал и убивал евреев, а Махно наоборот. У него целые подразделения из евреев. Ты знаешь, во время встречи батьки с Лениным, тот предложил ему влиться в состав Красной армии и посулил ему даже должность красного комбрига, а потом и командующего армии, однако, батька отказался от этого предложения по идейным, как он говорил, соображениям. Батька у нас ужас, какой идейный, он враг любой государственной власти.
— Странно, противник власти, а служит власти…. Я что-то тебя не поняла, Маша?
— Погоди, Нина. Завтра Махно прибывает в город, я тебя непременно познакомлю с ним. Думаю, что он тебе непременно понравится.
Допив чай, девушки стали готовиться ко сну.
***
На одном из путей узловой станции стоял вагон штаба красной бригады. Был поздний воскресный вечер. Из станционного поселка доносились пьяные песни. В вагоне было темно и душно. Только в одном из купе, за свечкой, сидел у стола начальник штаба и изучал полученные еще днем директивы командования армии. Услышав скрип, он оторвался от бумаг и посмотрел на дверь. В дверях стоял мужчина. Тень падала на его лицо, и сразу было трудно догадаться, кто это.
— Варшавский! — вскликнул начальник штаба. — Как вам удалось проникнуть в вагон?
— Вы правы, ваше высокоблагородие, это действительно я — поручик Варшавский.
Начальник штаба нахмурился. Визит поручика, был для него неожиданным, и сейчас он пытался отгадать, с какими намерениями тот прибыл. Судя по тому, что офицер рисковал своей жизнью, его появление носило важный характер.
— Что вас привело сюда, поручик?
— Я пришел, чтобы спросить вас полковник Константин Николаевич, на чьей вы стороне? Не мучает ли вас по ночам совесть офицера?
Не спрашивая разрешения, Варшавский сел за стол и положил перед собой револьвер. Бывший полковник мельком взглянул на оружие и, встав из-за стола, подошел к окну.
— У меня больная жена и трое детей, — тихо произнес Константин Николаевич. — Два года назад меня вызвали к Троцкому. Как он узнал о моем существовании, я не знаю. Мы долго разговаривали с ним, и ему удалось убедить меня поступить на службу в Красную армию. Поймите меня правильно, поручик, я не оправдываюсь…. Просто так получилось. Выбора у меня не было, в заложниках у них была моя семья.
Варшавский сидел, молча, он просто не верил полковнику. Он был не из тех людей, которых можно было словами уговорить изменить присяге и перейти на сторону врага.
— А вы кого представляете, поручик. Я не думаю, что лично ваше любопытство привело вас ко мне.
— Я не буду скрывать, господин полковник. Я представляю военную организацию бывших офицеров. Поэтому перейду сразу к делу….
Снаружи вагона послышались мужские голоса, загромыхали шаги по приступкам, а затем уже внутри вагона. Варшавский побледнел и, схватив револьвер, приготовился стрелять в первого, кто переступит порог купе.
— Уберите оружие! — приказал ему Константин Николаевич. — Если выстрелите, спасения уже не будет.
В купе вагона вошли политкомиссары — Седой, Крюгер, командир бригады, бывший прапорщик, с туповатым на вид лицом.
— Это кто у тебя в гостях? — спросил полковника, командир бригады.
— Мой старый знакомый из Москвы. Направляется в штаб армии, — соврал Константин Николаевич.
Крюгер, молча, сел.
— И потом, Константин Николаевич, вот что я хотел вас спросить. У меня решительно не хватает времени на все. Скажите, отчего бы вашим помощникам не шифровать служебные телеграммы? Это для них полезно с одной стороны, а с другой, таким образом, они всегда будут в курсе всех наших дел.
Крюгер посмотрел на Варшавского, поглаживая свои густые, белесые усы. Его серые, как сталь глаза словно буравили Евгения.
— Вы правы, товарищ. Это правильное решение.
Переговорив накоротке, все они вышли из вагона и сели в автомобиль.
В автомобиле Крюгер обратился к командиру бригады:
— Что скажешь, комбриг? Вот зашли, поговорили с ним и что? Работает твой начальник штаба на износ, все на нем держится. Да и начальник ВЧК говорит, что ты без него, как без рук.
— Не знаю, я специально вас пригласил, чтобы вы разобрались в нем. Если бы я имел данные на него, я бы сам арестовал его без разговоров. Только чувствую я: не из наших людей он. Зачем он так много работает? Не по совести он у нас, а по принуждению. Да и этот его приятель из Москвы, явно офицер. Ты видел, как он смотрел на нас? Он явно противопоставлял нас себе. Думаю, что он тоже враг, хоть и служит у нас.
— Что ты ко всем цепляешься. Специалист, как специалист, ни лучше и не хуже других. Таких сейчас в армии много.
— Арестовывать его нужно, враг он, сердцем чувствую.
После того, как уехали комиссары, Константин Николаевич и Варшавский вышли из вагона. Недалеко от железнодорожной стрелки темнела фигура часового с винтовкой за спиной.
— Лавров! — окликнул его полковник.
— Я, товарищ начальник. Ну, как, уехали?
— Так точно, уехали.
— Ваше благородие? Неужели это вы?
— Я, я, Лавров. Узнал, выходит…
— Как вас не узнать, ваше благородие.
Полковник, молча, улыбнулся.
— Вот что, Варшавский, — неожиданно произнес он. — Связь будем держать через Лаврова. Большое желание у меня есть поручик…
— И какое желание, господин полковник, если не секрет?
— Стравить между собой красных и ребят батьки Махно. Пусть повоюют между собой, а мы посмотрим, что будет дальше.
Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.
***
Нина ехала по делам на автомобиле в Эски-Керым. Это была ее первая служебная командировка. Помимо служебного задания, она хотела еще увидеть свою мать. С момента ее отъезда в город, она ни разу не была дома. В автомобиле, помимо нее, находился комиссар одной из бригад Красной армии. Мужчина был худым и высоким, с бритым лицом. Он сидел на переднем сидении и кутался в длинную кавалерийскую шинель, хотя было жарко.
Машина мчалась, и жаркий ветер шевелил волосы. Иногда между горами мелькало лазурное море, которое искрилось в лучах солнца. Нина смотрела на море и чувствовала, как смывалась с ее души чадная муть, осевшая от впечатлений последнего месяца, и заполнялась она звоном солнца, каким дрожал кругом нее сверкающий воздух. В степи шел сенокос, трещали косилки, по дорогам скрипели телеги с сеном.
Спутник Нины вполголоса разговаривал с водителем, обрывая фразы, чтобы она не