Маатхас, похоже, расценил внезапно скомканное окончание фразы молочного брата схожим образом и чуть шагнул вперед, заслоняя Бансабиру. Хабур уже в мольбе вскинул ладони: и в мыслях не было обвинять никого ни в чем. Напротив, кажется, Хабур всерьез рад за него, Сагромаха — вон, как глаза светились.
— Стало быть, у гонцов Каамала три часа форы и наиотличнейшие лошади? — Бану прищурилась.
— Боюсь, что так, — кивнул седоусый Хабур. Бансабира отстранилась от Сагромаха. Со строгостью в лице подошла к окну.
— Кого ты послал? — не оборачиваясь, спросила Гистаспа.
— К Яфуру пару человек из своих мечей, по тракту к Дайхатту отрядил Ри.
Бансабира почти незаметно повела головой в сторону генерала: странный выбор, не говоря о том, что Гистасп самовольно влез в сотню Серта.
— Из всех крепких конников он самый худой, — объяснил генерал.
«Но даже он может не нагнать этеровского гонца», — услышали все в повисшей тишине покоя.
Мать Воздаяния, вздохнула Бану. Ни Юдейра, ни Рамира, чтобы подключить силы разведки, а Варна еще никто не знает. Ему нужно, по меньшей мере, полгода, чтобы наладить сообщение с теми, кого оставили напоследок Юдейр и Рамир, и еще полгода, чтобы восполнить пробелы там, где, лишенные знакомых предводителей, дезертировали несколько человек.
Бансабира, не стесняясь, нахмурилась, провела ладонью по лицу, уперлась ладонями в оконную раму.
Именно сейчас отчаяннее всего нужна была рука из тени. А у неё даже тени не оставалось.
Со злостью Бансабира закусила губу. Видимо, предопределение все же есть, и её — в том, чтобы никогда не потакать желаниям. Нет смысла винить в чем-то Маатхаса: собственная слабость Бансабиры привела к таким последствиям. Не уступи она, Этеру не за что было бы ухватиться.
Любовь превращает в размазню — она знала это всю жизнь. И именно поэтому, должно быть, так сильно и так по-особому восхищалась Гором.
Танша набрала полную грудь воздуха, сжала зубы.
— Итак, мне придется положиться на удачу? — без вопросительной ноты спросила она у собравшихся. — Что на недоумка, посланного Этером, свалится звезда с неба или его конь угодит в яму на дороге? Сорвется в обрыв, потонет в Бенре? — спросила без единой эмоции в лице. — Этер предлагает мне ждать благоизъявления или возмездия судьбы, — потерла губы, — которую выбрал для меня. Ранди Шаут тоже пытался навязать судьбу, которую выбрал для меня, — усмехнулась танша и примолкла.
Связать Ранди Шаута ей последовательно помогли сначала Рамир, потом Юдейр.
Рамир и Юдейр.
Рамир и Юдейр…
Неужели она, как и Сцира Алая, ничего из себя не представляет без помощи мужчин, скрытых временем Матери Сумерек? Неужели все, чего она достигла, добилась только этими, чужими руками, и теперь нет ничего, что осталось бы в её собственных?!
От осознания никчемности Бансабира была готова взвыть.
— Я возьму сына. Гистасп, распорядись об обеде и позови Руссу, — ровно велела она, медленно оборачиваясь.
— Слушаюсь, — со скучающим видом отозвался генерал, отдал ребенка матери и вышел. — Пойдемте, тан, — позвал он, уходя. — Я провожу вас.
Маатхас глянул на Бансабиру. Ничего, кроме невозмутимости, в ней не было.
— Я приду вечером.
Женщина кивнула: едва ли Сагромах виноват в чем-то, кроме её утомленного счастьем тела.
И — яды Шиады! — воспрявшей души.
* * *
Сагромах отправился в отведенный покой и, что случалось редко, попросил Хабура оставить его наедине с самим собой.
Никогда прежде Маатхас не встречал людей, которые бы так пугались собственной доброты, счастья, удовольствия. С ней никогда не было легко, и даже минувшей ночью — сейчас Сагромах мог вспоминать с улыбкой — Бану долгое время умоляла погасить свечи, чтобы тан не видел шрамов, щедро рассыпанных по всему телу. Как ей приходится раз за разом разжевывать ему свои замыслы, так и ему постоянно приходится объяснять ей, что любят — не за красоту тела. Любят целиком, всего человека, до донышка, до каждого несовершенства и недостатка.
Вроде шрамов, которые он целовал один за другим, заставляя женщину в его руках расслабиться — и растаять.
Он потратил полночи и больше половины сил, чтобы Бансабира смогла, наконец, довериться ему и особенно — себе. И хотя он всерьез опасался, что после двух раз силы его иссякнут — в конце концов, он давно не юнец — в некотором смысле Сагромах гордился собой. Он явно намного опытнее и мудрее в вопросах, в которых, как раньше он привык думать, лучше понимают женщины.
Что ж, чем не очередное доказательство, что он влюблен в самую необычную из них? Он научит её не видеть зла в любви, как научил не чураться, не важничать, звать себя по имени. Тан улыбнулся, вспомнив, с какой нежностью Бану растягивала длинное «Сагромах» и как прерывисто, бессвязно выдыхала краткое «Са».
Многое опять идет вкривь и вкось, но главное в любом поединке — не сдаваться, даже если мышцы в руке немеют на последнем взмахе меча.
* * *
Бансабира, облаченная в военную форму, в которой чувствовала себя увереннее, сидела у окна, не различая, как медленно сумерки сменяются ночью. Няня возилась с Гайером, которого в присутствии в чертоге Этера, танша боялась отпустить от себя и на шаг.
Однако на ночь все-таки приходилось оставлять его из-за Сагромаха: невозможно ночевать с ними обоими. Поэтому и сегодня Гайера приютили Тахбир и Итами, в которых Бансабира не сомневалась.
* * *
Сагромах пришел, молча сел рядом с Бану, пододвинув себе стул. Накрыл лежащие на коленях женские ладони своей. С момента обнаружения ситуации с гонцами, минуло двое суток. Маатхас знал, что прошлую ночь Бансабира не спала: она изводилась, не могла наслаждаться близостью (хотя Сагромах, как мог старался, несмотря на страшную боль во всех мышцах), а потом, кое-как заснув, ворочалась, просыпалась, и уже в половине пятого сидела у окна, как сейчас.
Её было не утешить и не поддержать, и Маатхас спросил первое, что пришло на ум, чтобы хоть как-то разговорить женщину.
— Зачем ты отослала Руссу из чертога?
Спросил просто так, но, судя по тому, как внутренне подобралась Бану, попал в какой-то живой угол.
— Этер не только намеревался убить Гайера: он всерьез пытается пустить обо мне сплетню, будто Гайер сын Руссы. Не нужно ему никаких лишних поводов взболтнуть еще что-нибудь, — Бансабира даже не посмотрела на Сагромаха, отвечая сдержанно и сухо. — К тому же, случись что со мной, Русса окажется в числе первых претендентов на наследование.
— Русса же бастард.
— Не совсем.
Маатхас вскинул лицо, слегка потянув Бану на себя.
— Что это значит?
Бансабира изучающе поглядела на мужчину — изнурительно долго. Потом поднялась и достала из секретера стола широкий свиток.
— Подойди, — мягко позвала тана, разворачивая пергамент. Маатхас приблизился, наскоро прочел записи и уставился на танскую печать Яввузов.
— Сив, мать Иввани, происходит из лаванов. Они подготовили бумагу сегодня утром.
Маатхаса, судя по выражению лица, мало занимала родословная невестки дома Яввуз.
— Это как понимать, Бансабира? Ты признала его законным братом?
— Нет, конечно, — невозмутимо отозвалась танша. — Там сказано совсем другое.
— Что его «родство с покойным таном Сабиром Яввузом, — начал зачитывать текст Сагромах, — по прозвищу Свирепый, не подлежит ни сомнению, ни обсуждению, и потому, при утрате прямого наследника по своей линии я, действующая тану Бансабира Яввуз, признаю Руссу Яввуза законным преемником».
Сагромах несколько секунд кусал губы, потом оглянулся на Бану, стараясь спрашивать сдержанно. Конечно, ему приходило в голову,
что в брачном договоре Бансабира попросит его не лезть в дела Пурпурного дома (и себя наверняка ответно ограничит во влиянии на Лазурный дом, с усмешкой сообразил тан), но чтобы настолько радикально выглядели её решения, и предположить не мог.