Читать интересную книгу Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни) - Рауль Ванейгем

Что станет с вещами, которые правят нами? Следует ли уничтожать их? В утвердительном смысле, лучше всего готовы к уничтожению рабов у власти те, кто всегда боролся против рабства. Народное творчество, несломленное ни властью сеньоров, ни властью боссов, никогда не приспособится к программным потребностям, к планированию технократов. Вы скажете, что в уничтожении одной абстрактной формы или одной системы меньше страсти и действенного энтузиазма, чем в убийстве ненавистных господ: это значит видеть проблему в ином свете, в свете власти. В противоположность буржуазии, пролетариат определяет себя не по классовому врагу, он несёт в себе конец классовых различий и иерархии. Роль буржуазии была исключительно негативной. Сен—Жюст отлично выразил её: «Республика состоит из полного уничтожения всего, что противостоит ей».

Если буржуазия довольствуется выковыванием оружия против феодализма и, следовательно, против самой себя, пролетариат, напротив, содержит в себе своё возможное преодоление. Это поэзия моментально отчуждаемая господствующим классом или технократической организацией, но всегда на точке взрыва. Будучи единственным носителем воли к жизни, поскольку он познал невыносимый пароксизм простого выживания, пролетариат сокрушит стену ограничений дыханием своего удовольствия и спонтанного насилия своего творчества. Вся доступная радость, весь возможный смех — он уже обладает ими. Он получает свою силу и страсть из самого себя. То, что он готовится строить уничтожит вдобавок ко всему прочему всё, что противостоит ему, как на магнитофонной ленте новая запись стирает старую. Сила вещей, пролетариат, упразднит себя как пролетариат, одновременно упраздняя вещи жестами люкса, некоей беззаботностью, изяществом манер человека, уже доказавшего своё превосходство. Из нового пролетариата выйдут властители без рабов, а не обусловленные гуманизмом люди о которых грезят левацкие онанисты, прикидывающиеся революционерами. Повстанческое насилие масс — это лишь один аспект творчества пролетариата, его нетерпеливости в самоупразднении, как и в исполнении приговора, вынесенного выживанием самому себе.

Мне нравится различать — и это специализированное различие — три доминирующие страсти в уничтожении овеществлённого порядка. Страсть к абсолютной власти, страсть направленная на объекты, находящиеся в прямой достижимости для использования людьми; без посредничества самих людей. Это означает уничтожение всех тех, кто привязан к порядку вещей, рабов, обладающих фрагментарной властью. «Мы уничтожим рабов, потому что не можем выносить их вида»[14].

Страсть к уничтожению ограничений, рвущую цепи страсть. Как говорит Сад: «Может ли дозволенное удовольствие сравниться с удовольствиями, объединяющими в себе самую пикантную привлекательность с разрывом социальных ограничений и нарушением всех законов?»

Страсть к исправлению неудачного прошлого, к возобновлению несбывшихся надежд в индивидуальной жизни, как и в истории подавленных революций. Как когда—то было законным казнить Луи XVI за преступления его предшественников, сегодня хватает дышащих страстью причин, поскольку месть вещам невозможна, стереть все следы болезненных для свободного духа воспоминаний, таких как расстрел коммунаров, пытки крестьян в 1525–м, убитых рабочих, преследуемых и застреленных революционеров, уничтоженных колониализмом цивилизаций, нищеты, которую неспособно упразднить ни прошлое, ни настоящее. Исправление истории, становясь возможным, обретает страстность: потопить кровь Бабёфа, Ласенера, Равашоля, Бонно в крови неизвестных наследников тех, кто, в качестве рабов порядка основанного на прибыли и экономических механизмах, подверг человеческое освобождение жестоким пыткам.

Удовольствие, получаемое от свержения власти, от бытия властителя без рабов и исправления прошлого занимает огромное место в субъективности каждого. В революционные моменты, каждый человек приглашается к созданию собственной истории своими силами. Дело свободы самореализации, переставая быть делом, навеки обручено с объективностью. Лишь такая перспектива позволяет появиться опьяняющим возможностям, головокружительным удовольствиям для каждого.

*

Надо избегнуть того, что старый порядок вещей обрушится на головы его разрушителей. Лавина потребляемого рискует затянуть нас в своё падение, если никто не позаботится о создании коллективных убежищ против обусловленности, зрелища, иерархической организации; убежищ, из которых начнутся будущие атаки. Формирующиеся сейчас микро—общества реализуют проект властителей прошлого, освобождая его от иерархических рамок. Преодоление «великого и ужасного сеньора» буквально применимо к достойному уважения принципу Китса: «Всё, что может быть уничтожено должно быть уничтожено ради того, чтобы дети были освобождены от рабства». Это преодоление должно происходить на трёх уровнях одновременно:

1° преодоление патриархальной организации;

 2° преодоление иерархической власти;

 3° преодоление субъективной деспотичности, авторитарного каприза.

1. — Наследственность содержит в себе магическую силу аристократии, энергию, передающуюся от поколения к поколению. Подрывая феодальное господство, буржуазия пришла, против своей воли, к подрыву семьи. Точно так же она действует по отношению к социальной организации… Эта негативность, как я уже говорил, в точности представляет свой самый богатый, самый «позитивный» аспект. Но буржуазии не хватает возможности преодоления. Что значит преодоление семьи аристократического типа? Следует ответить: образование последовательных групп, в которых индивидуальное творчество полностью вкладывается в творчество коллективное, усиливается им; в которых непосредственность реальной жизни приобретает энергетический потенциал, приходивший у феодалов из прошлого. Относительная слабость властителя, парализованная его иерархической системой постоянно напоминает слабость дитяти, воспитанного в рамках буржуазной семьи.

Дитя приобретает субъективный опыт свободы, неизвестный ни одному из видов животных, но оно часто остаётся в объективной зависимости от своих родителей; ему нужна их забота и опека. Отличие ребёнка от животного заключается в том, что ребёнок осознаёт изменения в мире, т. е. его поэзию, в бесконечной степени. В то же время, ему заказан доступ к тем техникам, которые постоянно используют против этой поэзии взрослые, например ставя детям ограничения. И когда дети наконец получают доступ к этим техникам, они уже утратили, под весом ограничений, то, благодаря чему их детство обладало превосходством. Вселенная старинных властителей подпадает под то же проклятие, что и вселенная детей: у них не остаётся доступа к техникам освобождения. Вследствие этого, они приговорены мечтать о преобразовании мира и жить в соответствии с законами адаптации к нему. В тот момент, когда буржуазия разрабатывает самые усовершенствованные техники преобразования мира, иерархическая организация — которая обладает правом на лучший тип концентрации социальной энергии в мире, не обладающем ценной поддержкой машин — кажется архаизмом, тормозом в развитии человеческой власти над миром. Иерархическая система, власть человека над человеком, мешает узнавать достойных противников, не позволяет осуществлять реальное преобразование своей окружающей среды, заключая субъект в тюрьму необходимости адаптироваться к этой среде и интегрироваться в существующее положение вещей. Вот почему:

2. — Для того, чтобы порвать социальный экран, отчуждающий наше видение мира, надлежит выдвинуть как постулат абсолютное отрицание любой иерархии внутри группы. Само понятие диктатуры пролетариата заслуживает внимания. Диктатура пролетариата стала большей частью диктатурой над пролетариатом, она стала учреждением. Теперь, как писал Ленин: «диктатура пролетариата — это безжалостная борьба, кровопролитная и бескровная, насильственная и мирная, военная и экономическая, педагогическая и административная, против сил и традиций Старого Мира». Пролетариат не может установить длительное господство, он не может осуществлять приемлемую диктатуру. Напротив, императивная необходимость сокрушить врага заставляет его концентрировать в своих руках крайне последовательную репрессивную власть. Значит речь идёт о прохождении через диктатуру, отрицающую саму себя, как партия, «чья победа должна стать её поражением», как сам пролетариат. Пролетариат должен, через свою диктатуру, вынести своё самоотрицание на первое место в повестке дня. У него нет иного выбора, кроме ликвидации в короткий промежуток времени — через кровопролитие или бескровно в зависимости от обстоятельств — тех, кто стоит на пути у проекта полного освобождения, кто противостоит самоупразднению пролетариата. Он должен уничтожить их полностью, как особо плодоносного червя. И в каждом индивиде, он должен уничтожать малейшую склонность к престижу, малейшую иерархическую претензию, восставать против них, т. е. против ролей, безмятежным импульсом к подлинной жизни.