бесить всех. Ничего особенного они не делают, но нога аж дергается, так хочется дать под зад. И сами ведь не понимают, чего весь мир на них ополчился. И если взрослые сдерживаются, дети — клюют. Жаль, никак не объяснишь, что они не так делают, потому что — всё.
Может, это оттого, что Тимофея просто не научили правильно общаться? Вот наша компания и покажет ему, как нужно, он ведь только с неадекватной бабкой контактирует. Дома у них, наверное, как в анекдоте:
'— Тимоша, тебе пора домой!
— Бабушка, я замерз?
— Нет, ты хочешь кушать'.
И таз пирожков на!
Таким засюсюканным детям в жизни будет сложнее, чем детдомовским. Но что делать, когда хочется его прибить, потому что раздражает!
Возле дома дед сказал нам:
— Вы идите, а у нас с Тимофеем мужской разговор.
В подъезде Наташка подтолкнула меня в спину и прошипела:
— Ну спасибо, братец, за то, что подложил нам свинью!
Борис рассмеялся, аж пополам сложился и затопал.
— А-ха-ха, где б я еще так поржал! Свинью-у-у! А-ха-ха! Надо Яна попросить, чтобы повыл и шуганул жирного.
Мама нас встретила и сразу же попыталась усадить за стол и накормить, но мы были взмыленными, и предпочли душ. День выдался богатым на события: сперва осетр, потом визит отца, который вдруг решил проведать детей. Ну раз нашлось на нас время, значит, на работе у него все хорошо. Потом ушу. Хотелось побольше узнать про это направление, но вряд ли есть книжки в сельской, и уж тем более в школьной библиотеке. Все-таки классная штука была, то есть будет — интернет.
Я подошел к окну и посмотрел на улицу: дед все еще разговаривал с толстяком, учил его уму— разуму. Ведь по-хорошему, его надо жестко перевоспитывать. Закрыть в комнате и заставлять общаться то с одним, то с другим человеком, потом разбирать ошибки и повторять урок. Глядишь, так и выработается правильная модель поведения.
Мама встала рядом, тоже посмотрела на деда.
— Как прошла тренировка?
Я ушам не поверил — она интересуется нашими делами? Точнее — неужели ей теперь есть дело до того, что интересно нам, а не только до того, что положено делать хорошим детям?
— Очень круто, — ответил я, — дед у нас — настоящий мастер. Видишь, Тим никак от него отлипнуть не может.
Из ванной вышла Наташка, брякнулась на стул.
— Уф, загонял. Ноги не держат, даже жевать сил нет. И опять «Санта-Барбару» пропустили.
Мама оперлась на подоконник и поделилась с сестрой:
— Ничего там нового не было. А я на аэробику записалась. У нас в клубе женщина ведет.
— Вот это круто! — обрадовался я. — Это ты большая молодец. Ната, а ты в театральный не хочешь? В городе должен быть какой-то кружок.
— Хочу! — закивала она.
Мама поддержала:
— Драки, конечно, хорошо. Но помнишь, как ты тогда учительницу играла. Все плакали.
Наташка задумалась и перед тем, как я ушел в ванную, сказала:
— Да. Ты права, схожу на кастинг.
Я осторожно посоветовал:
— На твоем месте я сперва поучился бы. Талант талантом, но любой профессии надо учиться. А то будешь всю жизнь играть в эпизодах. Да, хочется всего и сразу, учиться не так интересно, зато эффективно.
Она задумалась, а я отправился в душ.
Когда освежился, все уже сидели за столом, в том числе дед, и мама рассказывала:
— Я смотрела новости, и знаете что? — Я напрягся, прошел к своей тарелке за отдельным столиком.
— Что? — спросил дед, зачерпывая жаркое.
— Обмен денег продлили до октября! Ельцин приказал. И менять будут не тридцать пять тысяч, а сто.
Дед чуть не поперхнулся, обернулся и посмотрел на меня, я сделал вид, что не заметил его внимание.
Мясо у нас закончилось, и в вареной картошке, обильно присыпанной зеленью, были лишь его прожилки. Завтра предстоит поход к бабушке, она наверняка пустыми не отпустит. А еще было жутко интересно посмотреть, как там мой будущий мопед.
Глава 18
Далеко идущие планы
Бабушка встречала нас на остановке, вычислив, на каком рейсе мы приедем. Помахала рукой, и, будто повинуясь ее жесту, дверцы «Икаруса» сложились, выпуская нас на свежий воздух.
— Шеф! — хрипло воскликнула бабушка и как-то сразу помолодела. — Сколько зим, сколько лет!
— Эльза! — улыбнулся дед, сверкнув золотым зубом. — Как была красавицей, так и осталась!
Они крепко, по-мужски, обнялись, похлопали друг друга по спине.
— Как же я рада, что ты приехал!
— Вы так хорошо знакомы? — удивилась Наташка.
Дед объяснил:
— Эльза и Николай помогали милиции, были бригадмиловцами, это как ДНД. Работали в моем подчинении.
— Тю, — скривился Борис.
Дед щелкнул его по носу, бабушка объяснила:
— После войны вылезла куча отребья, было много беспризорников, у которых разрушило дома, а родителей убило, мы им помогали. Ну и хулиганов гоняли, конечно. Нас боялись, мы были силой. Но главное — мы верили в то, что будет лучше, и становилось лучше. — Ее голос тускнел с каждым словом. — А сейчас все рушится, люди убивают себя сами, и снова отребье и беспризорники, хотя нет войны, и некому это остановить.
— Вон у нас Пашка бригадмиловец, — усмехнулась Наташка. — Собирает бездомных и убогих.
— И пресекает домашнее насилие, — огрызнулся я, посмотрев на нее недобро, она прикусила язык.
Мы направились к дому, ненадолго воцарилось молчание. Я думал о Светке и Иване, которых невольно заставил вести правильный образ жизни, и теперь они пытаются заработать честно. Понятное дело, получается плохо. Только задумался о них, и, что говорится, сердце заболело. Я не могу взять их на иждивение, потому что пока едва свожу концы с концами и скоро времени не будет вообще, а им есть хочется уже сейчас. Когда похолодает, им понадобятся теплые вещи. Нужно что-нибудь придумать, вот только что? Вернуть их в детдом, где было плохо? Не вариант, они могут счесть это предательством.
И снова проснулась детская обида, что мне больше всех надо, когда никто палец об палец не ударит, чтобы помочь сиротам, в том числе государство. А мне теперь выгребать за всех, когда своих проблем по горло.
Ничего не придумав, я нарушил молчание:
— В Союзе, ведь правильно было. С перегибами, но — правильно. Поддержи друга, помоги слабому.
— Хорошими делами прославиться