собирали доски, палки и бревна, что прибило к берегу — часть пойдет на крышу нашего домика, часть — в костер. Потому что кто же тушит костер, когда есть хворост? Он должен до последнего гореть!
А я отогревался после неудачного заплыва за крабами. Из-за легкого волнения вода была мутноватой, и никак не удавалось их разглядеть. Но судя по обломкам панцирей, которые крабы сбрасывают, линяя, они тут были в немалом количестве.
В принципе, можно было не идти в такую даль, к самому мысу, а сделать, как изначально предлагала мама: отправиться на пустырь. Но тут все по-другому: сосны спускаются к самому обрыву, тянет смолой и лесом, нагретым солнцем, и я отлично понимал людей, готовых претерпевать трудности, тащиться в горы, чтобы испытать единение с природой и радость от созерцания.
Брат с сестрой принесли очередную партию досок, и Наташка полезла делать крышу, а Борис, воровато оглядевшись, шмыгнул ко мне, снова огляделся и зашептал с таким видом, словно собирается подбить меня на ограбление банка:
— Пашка, прикинь, там нудисты! Две бабы… — Он аж слюной подавился, кашлянул, — голые! Совсем голые!
— Где? — просил я, скользнул взглядом вдоль берега и никого не увидел.
— Там! В такой же каменной штуке. — Залившись краской до кончиков ушей, он покосился на мамины ноги, торчащие из домика; дед боялся обгореть на солнце и полностью спрятался в тень. — Давай типа за дровами сходим туда?
— Что вы там шепчетесь? — спросила Наташка, закончившая громоздить доски на крышу. — Помогли бы лучше.
— Идем?
Наверное, раньше мне было бы интересно, я ощущал бы себя разведчиком, и нервы щекотал бы не столько вид голых женских тел, а факт, что мы причастны к запретному. Но так случилось, что я дамских прелестей насмотрелся и потому сказал:
— Иди один.
Он шумно сглотнул.
— Не… Сам — не.
Я развалился на солнышке, слушая звон цикад. Гораздо интереснее было поймать краба, зажарить на углях, м-м-м! Как долго об этом мечтал я-взрослый! Вот так беззаботно лежать, и чтобы пахло жареным мясом, дымом, и кожу пощипывало от соли.
Согревшись, я снова взял ласты, маску с трубкой и гарпун на резинке, потопал в воду, сел на камень, поплевал на стекло, чтобы не запотевало, ополоснул водой, экипировался и занырнул. Качнулись навстречу бурые водоросли, прыснули в сторону мальки, а я погреб на глубину, всматриваясь в камни, где на водорослях могут кормиться крабы.
Все-таки вода тут мутноватая, плавает взвесь, которую намывает многочисленными реками. Взрослому мне доводилось охотиться в Крыму — прозрачность воды не сравнить. Но, как говорится, другого моря у меня для вас нет, спасибо сегодня хоть что-то видно.
Мне не везло, ни кефали не попадалось, ни горбылей под камнями, только россыпь серебряной хамсы. Вот когда плывешь без гарпуна — даже пеламида встречается, а тут рыба как будто знает, что на промысел вышла ее смерть, и бьет в свои рыбьи колокола: «Шухер, пацаны! Опять плывет по наши души кожаный мешок!» — и пусто.
Ни краба завалящего, аж зло берет! Всплыть. Выдохнуть. Вдохнуть. Нырнуть. Проплыть над камнями. И так много раз подряд. Я доплыл аж до официального нудика, развернулся назад, сделал нырок, и перед моим лицом махнул хвостом… Осетр⁈
От неожиданности я чуть воды не нахлебался. Вынырнул, вдохнул, набрав побольше воздуха, натянул резинку рогатки.
Он неторопливо плыл подо мной, изгибая тело, покрытое чешуями, похожими на драконьи пластины, стелился над камнями. Я натянул резинку, прицелился.
Вода оптически увеличивает предметы, и казалось, что это рыбина килограммов на десять, и с ней придется побороться, на самом же деле она размером с предплечье вместе с кистью. Справлюсь. Зато как все удивятся! И пацаны на базе обалдеют, когда расскажу.
Но память подсунула рассказы Куприна, как балаклавские рыбаки выходили на промысел белуг, которые могу весить больше ста килограммов и способны опрокинуть ял. Да и обычный взрослый осетр весит, как барашек. Это еще детеныш, он даже еще не размножился ни разу.
О, как хотелось спустить резинку! Но одновременно и хотелось, чтобы осетр вырос. Вдруг это вообще маленькая белужка? Жаба расквакалась, что он все равно попадет в рыболовные сети, но я опустил руку и просто нырнул — а вдруг получится взять его руками? Вода-то теплая, в такой рыбы становятся медленными.
Осетр дернулся вперед, я усиленно заработал ластами, догоняя его, вытянул руки. Воздуха не хватало, пришлось всплыть для вдоха, и опять нырок. Черт, не выходит. Тогда я всплыл и погреб над рыбой, не выпуская из вида смутный силуэт, который начал сбавлять скорость.
Еще нырок. Хвать! Осетр был шершавым, колючим, и, вяло вырываясь, сдирал кожу с моих ладоней. Плевать! Я всплыл, издал трубный рев и, держа рыбу под собой, поволок ее к берегу.
— О-уо! — орал я через трубку. — О-уо!!!
Борька первым обратил внимание на мое странное поведение, побежал к деду, и они вдвоем рванули мне навстречу, оскальзываясь на камнях и падая.
Наконец и мои ноги коснулись камней, я приподнял морду осетра, и Борис как заорет:
— Дед, деда, что это?
Дед подбежал ко мне, перехватил добычу и скомандовал:
— Полотенце тащи, быстро.
Рыба затрепыхалась, предчувствуя свой скорый конец. Я победно улыбнулся, глядя на исколотые до крови ладони.
— Рыбища, здоровенная! — задыхаясь от возбуждения, говорил Борис.
Мама отложила книгу и встала, Наташка с полотенцем рванула к нам. Спеленав осетра, как младенца, дед вытащил его на берег.
— Малыш еще совсем, — заключил он.
— Фу, какой страшный, — скривилась Наташка и пошевелила пальцами возле рта, — фу, какие наросты.
— Давайте зажарим! — с азартом выпалил Борис, тыкая пальцем в острую монструозную морду рыбины.
— Я монстров не ем, — припечатала сестра.
Мама схватила меня за руки, посмотрела на кровоточащие ладони.
— Господи, а я перекись не взяла.
Сняв маску, я сказал:
— Море залечит. Боря, я не для этого его тащил. Так бы просто пристрелил. Жалко его, он детеныш. Дед, ты в осетрах разбираешься, это обычный или маленькая белуга?
— Не знаю. — Он потряс осетра, как спеленатого ребенка. — Тут чуть больше двух кило. Что делать будем?
— Зажарим!
— Отпустим, — предложил я.
Осетр разевал белесый рот и не подозревал, что это еще не конец, а именно сейчас решается его судьба.
— Выброси, — высказала свое мнение Наташка.
— Курица закончилась, — задумчиво проговорила мама,