— Это вы, мисс Гранвилл? Я надеялась застать вас.
Невысокая медсестра, по виду — ирландка со здоровым румянцем на щеках, сказала:
— Доктор Кэри навещал вашу сестру. Он хотел поговорить с вами и просил сообщить ему, как только вы вернетесь.
— Спасибо, — поблагодарила Салли.
Медсестра набрала номер.
— Мисс Гранвилл пришла, сэр. Хотите поговорить с ней? Очень хорошо, сэр.
Она передала трубку Салли.
— Здравствуй, Дэвид.
— Ты уже пообедала?
— Да, я купила пару сандвичей.
— Я собирался предложить тебе сходить поесть куда-нибудь. Мы могли бы отправиться в то кафе, где обедали как-то раз.
— Но, Дэвид, я полагала, что должна быть с Энн.
— Как раз наоборот. Ей дали успокоительное, пусть она немного поспит.
— О, ну в таком случае, — неуверенно произнесла Салли, — …но я обещала ей вернуться.
— Ты можешь заглянуть в палату. Я буду ждать тебя у главного входа через три минуты. Не заставляй меня ждать слишком долго.
Салли улыбнулась. Таким тоном Дэвид разговаривал с ней давным-давно, когда он был уже школьником и командовал младшей мисс Гранвилл.
— Я постараюсь не опоздать… сэр, — ответила Салли немного насмешливо и услышала, как Дэвид хмыкнул на другом конце провода.
Салли совсем забыла, что к Дэвиду в больнице нужно обращаться «сэр». Разговор с медсестрой напомнил ей об этом. Было что-то забавное в этом обращении. Салли вдруг вспомнила, сколько раз детьми они вцеплялись друг другу в волосы.
Поблагодарив медсестру, Салли пошла в палату Энн. Она тихонько повернула дверную ручку и заглянула в комнату. Шторы были задернуты, но Салли разглядела, что сестра спала. Голова ее была немного повернута, губы приоткрыты. Энн была очень красива.
Тихо-тихо Салли прикрыла дверь и на цыпочках отошла. Найдя медсестру, она спросила:
— Моя сестра спит. А когда, вы думаете, она проснется?
— Не раньше трех часов. Не спешите, если хотите прогуляться, мисс Гранвилл.
Салли спустилась вниз, где ее ждал Дэвид.
— Она спит? — спросил он.
— Да.
— Так и должно быть. А теперь перестань кудахтать как наседка и успокойся.
— Ты и с пациентами так разговариваешь?
— Нет, только с некоторыми.
Они вышли из здания. Солнце светило прямо в лицо Салли, и Дэвид огорченно сказал:
— У тебя усталый вид.
— Я действительно немного устала: не спала всю ночь.
— Нельзя, чтобы еще и ты заболела, Салли.
— Не заболею. Я просто беспокоюсь за Энн.
— С ней все будет хорошо. Не волнуйся.
— Оставь ты свой покровительственный тон!
Дэвид взглянул на девушку и усмехнулся:
— С большим трудом вспоминаю, что ты уже взрослая, и я не могу тебя отшлепать!
— Вот именно, не можешь, — с притворной застенчивостью ответила Салли. — И не будь таким самодовольным, хотя одна медсестра и сказала, что половина персонала влюблена в тебя по уши.
К удивлению Салли, Дэвид покраснел.
— Медсестры слишком много болтают! Все это чушь.
— А я думаю, что так оно и есть, — со смехом возразила Салли. — У тебя такой виноватый вид!
— Ты не знаешь, какими бывают медсестры, — резко ответил Дэвид. — Некоторые — просто ангелы, а другие только и заняты сплетнями о врачах.
— Особенно о тебе! — дразнила Дэвида Салли.
— Если ты будешь продолжать в том же духе, — пригрозил Дэвид, — я запрещу тебе приходить в больницу.
— Тебе понадобится взвод вооруженных солдат, чтобы удержать меня.
Когда они пришли в маленький уютный ресторанчик, Дэвид, невзирая на протесты Салли, заказал обед и для нее.
— Тебе это необходимо, Салли.
— Ладно, — сдалась она. — Постараюсь поесть. Проще сделать то, что ты велишь, чем спорить с тобой.
За обедом они поговорили о многом. Дэвид подробно рассказал о своей работе с сэром Хьюбертом.
— Он хочет, чтобы я оставил работу в больнице, а Дрейсон и все остальные и слышать об этом не желают. Нам сейчас катастрофически не хватает врачей, и они убедили сэра Хьюберта, что никак не могут обойтись без меня. Так что я сейчас дежурю каждый день с утра, а дважды в неделю — после обеда. Все остальное время, включая вечера и ночи, я провожу в лаборатории. Это потрясающе интересно и, знаешь, Салли, думаю, есть кое-какие результаты.
— Расскажи, — попросила Салли. И Дэвид пустился в объяснения, которые она либо вообще не понимала, либо понимала совсем немного, но по воодушевлению и горящим глазам старого друга Салли понимала, насколько все это важно для него.
К концу обеда Салли с удивлением обнаружила, что с удовольствием все съела.
— Мне нужно возвращаться, — сказал Дэвид, посмотрев на часы. — Тебе стало лучше?
— Гораздо лучше. Спасибо тебе, Дэвид.
Салли сказала это очень серьезно, и Дэвид понял, что она благодарит не только за обед.
Уже дойдя до больницы, Салли вспомнила, что собиралась позвонить Элейн, и спросила Дэвида, нельзя ли это сделать из больницы.
— В моем распоряжении небольшая квартирка. Ты можешь позвонить оттуда. Энн еще будет спать, так что можешь посидеть там, если хочешь. А у меня консультация, нужно спешить.
Он долго вел Салли по коридорам, пока ей не начало казаться, что они заблудились. Но тут Дэвид толкнул дверь, на которой висела табличка с его фамилией.
— Мы здесь все очень современные. У многих докторов есть квартиры при больнице, хотя и совсем крошечные.
Квартирка оказалась действительно крошечной, но довольно уютной. В ней была маленькая прихожая, маленькая спальня, ванная комната и очень маленькая гостиная. Салли сразу заметила, что мебель привезена Дэвидом из дома. Она узнала старые бархатные шторы, кресло с темным пятном на подлокотнике, вышитую матерью Дэвида скатерть. Книжный шкаф был до отказа набит книгами. На полу тоже стопками лежали книги; на каминной полке тускло поблескивали серебряные кубки, явно давно не чищенные. Дэвид получил их в университете, за победы в соревнованиях по бегу и плаванию. Фотографии в основном были групповые: футбольные и крикетные команды. Над камином в золоченой раме висела большая картина, нарисованная маслом. Салли и раньше видела этот пейзаж: нарисовал его отец Дэвида. Работа эта не была шедевром, но для тех, кто любил Корнуолл, живо напоминала золотистый песок его пляжей, крутые скалы и безбрежное, волнующееся море. Салли в восхищении замерла перед картиной.
— Как бы я хотела оказаться там!
Она прошептала это очень тихо, но Дэвид услышал.
— Тебе так не хватает всего этого?
— Очень! Я ненавижу Лондон!
— Да, ты всегда была частицей той жизни. Надо было отцу нарисовать там и тебя, бегущую к морю.