class="p1">– Какие изыски, – протянул доктор Коун, подходя к прилавку с артишоками. Я толкала тележку позади него.
– А вы любите артишоки? – спросила я. Я забеспокоилась, что «изыски» могли быть плохим знаком. Коуны, чья дочка то залазила с ногами на обеденный стол, то писала на пляже, то раскрашивала пенисы в анатомической книжке-раскраске, казались радикальными противниками изысканности.
– Люблю. Мы просто никогда их не едим. В ресторанах их не подают. – Доктор Коун положил руку мне на затылок и потрепал волосы так, как обычно делал Иззи. Это оказалось так приятно, что я стояла, не шевелясь, несколько секунд, просто чтобы сполна прочувствовать вибрацию этого прикосновения.
Когда мы вернулись в пляжный домик, Джимми и Шеба сидели в обнимку на диване в гостиной и смотрели «Зеленые просторы»[29]. Мне никогда не приходило в голову, что люди, которых показывают по телевизору, тоже такое смотрят.
– Люблю этот сериал. – Я остановилась, держа в руках бумажный пакет с продуктами. Иззи остановилась рядом со мной. Она несла самый легкий пакет.
– Присоединяйся! – Шеба похлопала место рядом с собой.
– Мне нужно разобрать продукты, – сказала я.
– Мэри Джейн, – сказал доктор Коун. – Иди, посмотри телевизор. Я сам разберу.
Я внимательно посмотрела на него, чтобы убедиться, что он говорит серьезно. Они с миссис Коун платили мне деньги. Нормально ли было получать деньги за то, что я сижу на диване и смотрю «Зеленые просторы» с Шебой и Джимми?
– Вы уверены?
– Да. Присядь. Отдохни. Ты слишком много работаешь.
– Садись! – скомандовала Шеба.
– Ладно. – Я пошла на кухню, поставила пакет на стол, а затем вернулась к дивану. Шеба снова похлопала по подушке. Я села и поджала ноги под себя, повторяя ее позу.
– Обожаю мистера Хейни, – сказал Джимми.
– Я тоже.
Иззи вошла в гостиную и устроилась у меня под боком почти так же, как Шеба под боком у Джимми.
– Почему у них дома свинья?
– Это Арнольд Зиффель, – сказал Джимми. – Он им как сын.
– Почему эта леди так разговаривает?
– Ее зовут Эва Габор, – сказала я. – Она и ее сестра-близнец настоящие красавицы, и они приехали из другой страны. Из Венгрии, что ли.
– Настоящая сука, вот она кто, – проворчала Шеба. – В реальной жизни.
– Вы ее знаете?
– О да. Стерва и снобка. Огромные буфера. Накладные ногти.
– Зато Эдди Альберт, – Джимми указал на экран, – чертовски классный мужик. Любого может перепить.
– Вы что, знаете всех на телевидении?
Джимми и Шеба переглянулись, словно обдумывая мой вопрос. По телевизору началась реклама кукурузных хлопьев «Трикс». На экране белый кролик носился как угорелый с воплем: «Трикс – для детей! Трикс – для детей!»
– Знаешь, – наконец сказала Шеба, – я так долго вращаюсь в этих кругах, что действительно знаю практически всех. И Джимми столько лет разъезжал с гастролями, что тоже со всеми перезнакомился.
– Да. Люди хотят попасть за кулисы, принимают участие в турах, приезжают в отели на вечеринки, – Джимми пожал плечами.
– Больше никаких вечеринок, – сказала Шеба.
Началась реклама института контроля данных, технического училища. Мы смотрели с таким вниманием, как будто планировали подавать туда документы.
Та ссора между Джимми и Шебой оказалась подобна пожарному брандспойту, который мощной струей очистил все от лишнего хлама. Начиная с «Зеленых просторов», все казались счастливее и спокойнее, чем обычно. Джимми и доктор Коун проводили терапию на пляже, но делали это спорадически и непродолжительно. Они облюбовали местечко между двумя песчаными дюнами, которое гордо именовали Офисом, и расстелили там простыню, которую довольно скоро занесло песком.
Шеба, миссис Коун, Иззи и я вынесли шезлонги, полотенца и мини-холодильник к первой полосе сухого песка перед самой кромкой воды, в одну линию с Офисом. Когда я поворачивала голову, то видела Джимми, который грыз сладкий желтый попкорн и кивал, когда говорил доктор Коун, а иногда говорил, и тогда кивал доктор Коун. Время от времени он откладывал снэки и ложился на простыню, сворачиваясь на ней калачиком. Мне становилось не по себе, когда он так делал, но не было похоже на то, чтобы он плакал или мучился от боли.
Шеба и миссис Коун отказались от париков, так как пляж действительно был очень уединенным. Мы издалека замечали, когда кто-то появлялся на горизонте, и тогда Шеба надевала огромные солнцезащитные очки, которые скрывали все ее лицо от губ до бровей. Еще она надевала шляпу, под которой прятала свои роскошные черные волосы. Миссис Коун тоже часто надевала темные очки и шляпу, если это делала Шеба.
– На случай, если это кто-то, кого я знаю, – объяснила она мне однажды.
Мы с Иззи копались в песке, лепили куличики, купались и загорали. Иногда с Иззи ходили купаться Шеба и миссис Коун. В такие минуты я сидела на берегу и читала. На полке в гостиной я нашла книгу, которая называлась «Челюсти». В ней было о нападении акулы на пляже Лонг-Айленда, но сюжет не внушил мне боязни заходить в воду.
Когда Джимми и доктор Коун уходили из Офиса, они приходили валяться на пляже. Джимми любил купаться с Иззи. Он подбрасывал ее в воздух, ловил и снова подбрасывал. Доктор Коун читал книгу и часто дремал, низко надвинув бейсболку на глаза.
Каждый день Джимми в одиночестве отправлялся на прогулку, чтобы проветрить голову. Прежде чем уйти, он выворачивал карманы своих шорт – когда был одет в шорты, а не в плавки – и позволял доктору Коуну досмотреть его. После этого мы с Иззи шли в дом и готовили ужин. Мне нравилось проводить это время на кухне. После целого дня, проведенного на солнце и в воде, в теплой кухне, в тихом доме и в неподвижном воздухе господствовало умиротворение.
Каждый вечер после ужина я купала Иззи, а потом укладывала ее спать в нашей комнате. Как только она засыпала, я присоединялась к взрослым в гостиной или на крытой веранде. Они слушали музыку, Джимми бренчал на гитаре. Джимми и доктор Коун выпивали по чашке чая, а миссис Коун и Шеба – по бокалу вина, и по кругу пускали косяк. Доктор Коун, как и я, не курил, хотя однажды я видела, что он сделал затяжку перед тем, как отправился спать. А в другой раз я мыла чайные чашки, и из чашки доктора Коуна мне в нос ударил резкий запах. Очевидно, он только притворялся, что не пьет, чтобы Джимми не чувствовал себя единственным взрослым, не допущенным к алкоголю.
Во время этих посиделок в гостиной книга «Челюсти» всегда лежала у меня на коленях, но обычно беседа была настолько увлекательной, что