153. ОРФЕЙ ФРАКИЙСКИЙ
На пустой просцениум он вышел,Взял кифару — и народ услышалБезутешный стон Орфея-старца,Что в родимой Фракии скиталсяИ в тысячелетьях звал всё ту жеЭвридику из посмертной стужи:
«По всему гулял я миру,Плыл как дым, никем не зрим,Помню в пламени Пальмиру,Взятый варварами Рим.На границе вечной ночи,У Геракловых столбов,Океан слепил мне очи,Исцеляла их любовь.
Скрипки кавалера ГлюкаПронесли меня сквозь ад.Возникала тень из люкаИ звала меня назад.И царицей мне казалась,Шелком мертвенным шурша,И руками звезд касаласьЭта лживая душа.
Там, у шатких скал картонных,Среди пляшущих блудниц,В злых корчмах, в ночных притонахПеред ней я падал ниц.
Полон гибельной отвагой,Позабыл ее легко,Разрывал могилу шпагой,Хоронил Манон Леско.
Так повсюду, где бы ни был,Я в самом себе носилГибель, гибель, только гибельДа избыток тщетных сил.
Паруса мои вздувались,Помогал Зевес-Перун,Злые молнии сдавались,Лишь бы я коснулся струн.
Облака, деревья, камниКланялись мне по пути.Ноша тяжкая легка мне,—Но зачем ее нести?»
Милая! Зачем же в мирозданьеНам одним нет места для свиданья,Нет костра, нет очага, нет крова?Вся земля освещена багрово.Вся жилая часть вселенной в дыме.Стали мои сверстники седыми,Разбрелись по кабакам и цедятМутный яд, о молодости бредят.Все младенцы зябнут в колыбели.Все отцы от горя огрубели.Корабли недвижно спят на верфи.В тысячах могил роятся черви.
Только мы с тобой несемся в тучах —Две звезды бездомных, две падучих,Два разряда молнии ветвистой, —Мы несем любовь, а не убийство.
Но опять с тобой мы разминулисьВ сутолоке узких этих улиц.Я искал тебя, а нахожу яНе тебя, а Собственность Чужую.
И кричу тебе я глоткой хриплойИ ответа жду от немоты:— Милая! Еще не всё погибло.Дай мне знак. Откликнись. Где же ты?
1961
По дорогам Югославии
Пройдут мимо красны девки,Так сплетут себе веночки.Пройдут мимо стары люди,Так воды себе зачерпнут.
Пушкин — Караджич
154. АДРИАТИКА ВПЕРВЫЕ
Адриатика — Ядран —Блещет зноем, пляшет дико.Жар Ярила, цвет индиго,Южный брег славянских стран.
С маху время расколов,На густом меду настоян,Впрямь не медный, золотой он,Этот гул колоколов.
К пирсу жмутся корабли,Парусники давней эры, —Видно, турки-флибустьерыЗдесь добычу погребли.
Цезарский и папский РимСплетены двойным обрядомИ следят ревнивым взглядом,Чьею кровью день багрим.
Опоздал на сотню летДряхлый маршал Бонапарта.Габсбург мнет штабную карту,Рвет с мундира эполет.
Башни серые во мглу,Как гурты овец, шагают,И туристам предлагаютСувениры на углу.
Сколько крыльев, сколько ряс,Херувимов и монахов!Щелкнул цейсом, только ахнув,Парень в шортах, лоботряс.
А меж волн и облаков,Видимая вкось и прямо,Возникает синерамаДвадцати былых веков.
Время, время! Это ты,Странник, а не археолог,Книги сбрасываешь с полок,Рвешь их желтые листы,
Запираешь свой музейИ навстречу новым зорямБоевым встаешь дозоромНад могилами друзей.
Там, над скальной крутизной,Выше башен и гостиниц,Спит безвестный пехотинец.Даль синеет, блещет зной.
1963
155. АДРИАТИКА В ТУМАНЕ
Пробудись! В такую рань,Прошлых дней смыкая дуги,Бешеные виадукиКружат горную спираль.И оттуда, с тех высот,Словно сказочные духи,Мчат на выручку гайдуки,Опоздав лет на пятьсот.
Но не надобно чудес,Лишь одно уважь дерзанье, —Расскажи о партизане,За свободу павшем здесь.Кем он был? Подай мне знакВоркованьем твоих горлиц,—Серб, хорват иль черногорецТот неведомый юнак?
Легким парусом кренясь,Адриатика в туманеОтвечает — вся вниманьеК жизни каждого из нас:«Нет пощады молодымВ молниях военной ночи.С той поры мне застит очиНе туман, а черный дым».
Отвечает ветровойДикий голос бессловесный:«Его имя неизвестно,Заросло оно травой.Но его бессмертный прахЕсть бессмертие народа.И, как скальная порода,Не крошится он в горах».
Отвечает гребень скал:«Я над прахом крест воздвигнул,Тайну времени постигнул,Но напрасно я искал,Чьей рукой озелененБедный холмик, дом солдата.Стерлось имя, стерлась дата,Только алый цвет знамен,Только алой крови цветОстается в жизни вечной».
…Только этот человечныйПрозвучал в горах ответ.
1963
156. ГАВРИЛО ПРИНЦИП
Кем был он, этот школьник странный,Вдруг повзрослевший и так раноПроснувшийся? Как был он стар,Когда ступил на тротуар.И ошалел в базарном гаме,И неуклюжими ногамиУперся насмерть в шар земной,И приказал ему: «За мной!»А шар меж тем вращался мерноПодставив солнцу жаркий бок.Но гимназист высокомерныйВстал на посту — как полубог.
Он будущее из-под партыБез содроганья рассмотрел.Он видел, как штабные картыПокрылись клинописью стрел.И вот на крохотном плацдарме,На плитах той же мостовой,Махины миллионных армийРасположили лагерь свой.И Сербия заполыхала,И дымных крыльев опахалоНад ней качнулось, а внизуЛюбой кузнец ковал грозу.
Сам школьник ничего не значилНо весь напрягся, зубы сжав,И жалким револьвером началСраженье мировых держав.И тень мальчишеского торсаРосла вполнеба над стеной,Когда он в будущее вторгсяИ приказал ему: «За мной!»Секунды гибли в беглой пляске.Вот он услышал стук коляски,Тяжелый звон восьми копытВ сердцебиение был вбит.Коляска между тем взлетелаНа мост. И, взятый на прицел,Сам приподнял с подушек телоАвстрийский рослый офицер.Его жена сидела рядомВ пернатой шляпе и слегкаКосила осторожным взглядомНа церкви и на облака.
Внезапно чей-то тощий облик,Парадной встрече вопреки,Как задранные вверх оглобли,Две длинных вытянул руки.
Всадил он раз-две-три-четыре —Пять пуль в эрцгерцога и в туВторую куклу в том же тире,На том же каменном мосту.
В обойме у него осталасьШестая пуля для виска.Но что же это? Сон, усталость,Восторг, удачливость, тоска?..
Стоял убийца, как свидетельСобытья уличного. ОнСвоей судьбы и не заметил,Чужою кровью ослеплен.
И в блеске этой крови скудной,В осколках битого стекла,В разверстости полусекунднойПред ним вся юность протекла.
Его схватили, смяли, сбилиИ вбили в черный грунт земли,Сигнал тревожный протрубили,В карете черной увезли,
Во имя призрака и трупаСудили спешно, смутно, тупо,Засунув в каменный мешок,Без казни стерли в порошок.
Не подчиненный их решенью,Ребенок, а не человек,Он пулей был, а не мишенью.
…Так начался двадцатый век.
1963
Высокое напряжение