Шуко неожиданно оказался рядом, помог мне подняться:
– Давай прижмем ее к стенке.
В его словах слышалась холодная ненависть.
Мы двинулись на душу, и она стала пятиться, угрожающе шипя. На ее морде появился испуг, так как кинжал и бритва не оставляли ей никаких шансов. Я собрал остатки своего дара, плеснул ей в морду невидимым пламенем. Душа в отчаянье кинулась в сторону, ударилась в преграду круга, и тот, не выдержав этого напора, растаял.
– Черт! – заорал Шуко и бросился следом за беглянкой.
Я не отставал до тех пор, пока мы не покинули арену. Лишь на пустырях, потеряв последние силы, упал и не смог подняться.
– Не упусти ее! – крикнул я вслед убегающему цыгану.
Меня вырвало, скрутило дугой, и я пожалел, что во время драки обронил флягу с молоком. Сейчас бы она мне очень пригодилась.
Я не помню, как оказался на ногах, как побежал следом за ними к жилым кварталам Солезино. В голове билась одна мысль – не дать ей уйти, набраться сил, выжить. Понимал, что второго шанса прикончить ее у нас не будет.
Я догнал их возле рынка, где цыган кружил вместе с душой в танце смерти. Вокруг были разбросаны человеческие тела – темная явно пыталась сожрать их, чтобы хоть как-то набраться силы, но ей не дали этого сделать.
Дрожащим пальцем я стал создавать знак. Из носа потекла кровь, заливая мне губы и подбородок. Пришлось встать на колени, иначе земля собиралась выскочить у меня из-под ног. Я швырнул получившееся неказистое творение прямо в спину Шуко. Он сверкнул, словно ангел, принесший весть для Девы Марии, душа от неожиданности зажмурилась, и черное лезвие бритвы раз и навсегда избавило Солезино от этой напасти.
Я запрокинул голову и смотрел на утреннее осеннее небо, не чувствуя ничего, кроме вселенской усталости.
Колокола в Солезино гремели в каждой церкви, и в их громоподобном гуле на этот раз слышалась не обреченность, а надежда. Я остановил коня, дожидаясь Шуко. Он подъехал, без всякого выражения посмотрел на меня, затем на воду в Месоле, после на поле, где закапывали не похороненных, и начал набивать трубку. Раскурил, затянулся, произнес:
– Сплошное ликование. Ходят и прославляют Господа. Как обычно. – Он нехорошо усмехнулся. – Порой мне становится приятно быть орудием в руках Его. Потому что если нас не присылает Господь, то кто же еще? Ты знаешь, что в городе появилась святая реликвия? То ли палец, то ли фаланга какого-то святого. Многие даже поговаривают, что самого Христа.
– Да, я слышал, что благодаря ей исцелились многие заболевшие, – ровным тоном ответил я, и от воспоминания, что не успел к Рози, сжалось сердце.
– Исцелились… – задумчиво протянул цыган. – Ну, значит, так было суждено.
Я тронул коня, и Шуко направил своего следом.
– Куда ты теперь? – спросил я у него, наблюдая, как из-за леса появляется цветущая, молодая луна.
– Точно не в Арденау. Мне надо многое обдумать. – Он привстал в стременах, посмотрел назад, на вечерний город. – Уже три недели не было ни одного заболевшего. Мы чертовски хорошо поработали, Синеглазый.
И я был склонен с ним полностью согласиться.
История четвертая
Белая колдунья
Проповедник притворялся спящим. Актер из него всегда был никакой, обмануть ему меня никогда не удавалось. Он всем своим видом показывал, что обижен и чертовски устал, хотя не представляю, как может устать душа, которой не нужна ни еда, ни сон?!
Все началось с того, что его утомила поездка в регулярном дилижансе. Он беспрерывно ерзал на сиденье, стонал, словно фамильный замковый призрак, ворчал, тяжело вздыхал, поглядывал в маленькое окошко и через каждые полчаса спрашивал, когда же мы приедем? Ему не нравились неровная дорога, медленная скорость из-за дождя, болтанка и скрип жестких рессор. Я ему в кои-то веки тоже не нравился. Хотя бы тем, что решил отправиться в дорогу на исходе октября, на неделю раньше планируемого срока, оставив уютное логово в дешевом трактире, в котором снял маленькую комнату несколько недель назад. Проповеднику она чем-то приглянулась, он целыми днями валялся поперек кровати, донимая меня историями из своей жизни и наблюдениями за миром. Так что, когда я решил проверить регион на предмет темных душ, старый пеликан возмутился и завопил, словно я вытаскиваю у него рыбу из клюва.
В итоге, когда он меня окончательно достал (дорога и так была тошнотворной), я попросил его заткнуться или сойти и отправляться пешком. Он замолчал. И сделал вид, что спит, прекрасно понимая, что никого этим не проведет.
Души никогда не спят.
А вот я, в конце концов, задремал. Кроме меня и Проповедника, в дилижансе никого не было, а путешествие по расползшимся из-за осенней непогоды дорогам оказалось чертовски утомительным и долгим.
Я проснулся, только когда почувствовал, что мы остановились. Кучер стучал по крыше, привлекая мое внимание. Я высунулся и спросил:
– В чем дело?
– Ваша остановка, господин. Приехали, – ответил мужчина, кутавшийся в теплый кафтан.
Пугало, сидевшее с ним рядом, важно кивнуло.
– Не вижу, чтобы мы были в Рюдинге.
– Идите вон по той дороге. Доберетесь минут за сорок. – Кучер указал кнутовищем куда-то в серые, грязные поля и, видя, что я собираюсь возражать, развел руками: – Не проеду. Застрянем и будем торчать до утра. Я и так выбился из графика.
Я ругнулся. Проповедник за моей спиной злорадно хихикнул. Очень захотелось отвесить ему хорошего тумака, но я лишь мотнул головой. Пугало неохотно спрыгнуло прямиком в грязь, как оказалось, оно ужасно любило кататься и непременно рядом с кучером. Еще одно из интересных проявлений характера, которых с каждым месяцем нашего знакомства становилось все больше и больше.
Я поднял воротник моей длинной куртки и надвинул широкополую шляпу с пером на самые глаза, чем явно польстил Пугалу, которое носило свою, соломенную, на тот же манер. Впрочем, хорошее настроение одушевленного улетучивалось по мере того, как мы продвигались вперед по сельской дороге, все дальше и дальше отходя от центрального тракта. Оно ненавидело сельские просторы, слишком напоминающие ему одно безымянное ржаное поле в окрестностях Виона. Думаю, потому, что наторчалось там на целую жизнь вперед.
– За каким дьяволом, прости господи, тебе потребовалось переться в эту жалкую деревушку? Неужели ты не напутешествовался?
– Тебе разве неизвестно такое слово – работа? Моя работа предполагает длительные поездки, в том числе приходится заглядывать и в такие дыры, как Рюдинг.
– Мало тебе было Солезино? Ты вернулся из него перекошенный, словно на тебе бесы плясали. Мог бы и отдохнуть немного.
– Я уже наотдыхался! – огрызнулся я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});