Волнение. — Глазная болезнь. — Еще одна жертва скорбута. — Предрасположенный Ник. — Снежная буря. — Важные изменения. — Новая цепь холмов. — Угрожающий горизонт.
Согретый теплом близко поставленных ламп и интенсивным массированием, машинист наконец пришел в себя. Кровообращение стало нормальным. Дав больному крепкого кофе с ромом, доктор принялся восстанавливать чувствительность его мускульной и нервной системы, для чего впрыснул кофеин.
Молча, с виноватым видом слушали матросы Геника. Он убеждал их соблюдать осторожность и не есть снега. В этот день все почему-то устали больше обычного. За едой горячо обсуждали постигшую машиниста беду. Вскоре больному стало полегче, сказались результаты лечения, однако он был еще очень слаб. Фрица укутали в шубы, поместили в меховой мешок и уложили на шлюпку.
В пути машиниста заменил Жюстен Анрио, его помощник. Когда же Жюстен, чтобы согреться, становился тянуть бечеву, его заменял капитан, уже освоивший электрический двигатель.
Несмотря на болезнь Фрица, время упущено не было, в день, когда ему стало плохо, то есть восемнадцатого апреля, прошли больше двенадцати километров.
Но тут снова случилось несчастье: у двух самых сильных членов экипажа, Понтака и Легерна, заболели глаза. Матросы почти не различали дорогу, но бечевы не бросали.
Девятнадцатого числа, несмотря на лютый мороз, прошли десять километров. Капитан уже стал опасаться, что около полюса нет свободных вод.
Фрицу не становилось ни лучше, ни хуже. Только на теле выступили красные пятна чечевицеобразной формы. Десны кровоточили. Изо рта шел смрадный дух. Диагноз доктора подтвердился. Матросам тотчас же сообщили об этом, чтобы неповадно было есть снег и вообще нарушать правила гигиены.
Заболевшие глазами почти совсем ослепли, но продолжали идти, превозмогая боль и головокружение.
Двадцатого числа одолели километров пятнадцать, а ночью разыгралась буря.
Снег валил и валил. Резкие порывы ледяного ветра не давали возможности поставить палатку.
Целых тридцать часов матросы пролежали в мешках, что, впрочем, благотворно сказалось на состоянии больных.
Только Фрицу становилось все хуже, стали выпадать зубы, увеличилась слабость.
Скоро заболел и кочегар Бигорно, самый хилый из всех. Из-за резкой боли в суставах он с трудом встал, чтобы помочь при расчистке снега, завалившего палатку. Но работать доктор ему запретил, прописав лимонный сок в больших дозах и сырой картофель, еще остававшийся в запасе. Правда, картофель так перемерз, что стал словно железный, и пришлось немало потрудиться, чтобы сделать его съедобным в сыром виде.
Шлюпка, постепенно превращаясь в амбулаторию, приняла на борт и Ника. Его положили рядом с Фрицем и снова двинулись в путь.
Метель наконец утихла. Но по дороге то и дело приходилось расчищать снежные завалы. К тому же два человека вышли из строя.
Поэтому приходилось идти без остановок по двенадцать часов.
Двадцать второго апреля одолели двенадцать миль.
Если на следующий день отмахать столько же, восемьдесят восьмая параллель будет пройдена, до полюса останется всего два градуса, то есть двести четыре мили.
Успех, неожиданный даже для самого большого оптимиста. Подумать только! Достичь восемьдесят восьмой параллели, да еще при двух больных!
Капитан вспомнил, что его предшественники ценой больших жертв достигли значительно меньших результатов, и возблагодарил судьбу. Однако по мере приближения к полюсу все чаще возникали всякого рода препятствия, заставлявшие де Амбрие всерьез задумываться о будущем экспедиции. Нет! Он не заколебался, не усомнился в своем экипаже, но поразмышлять было над чем. Решение оказалось таким: пока не наступил критический момент, идти вперед.
До двадцать третьего апреля все шло относительно благополучно. Сила, ловкость и терпение помогали морякам одолевать трудности пути.
Но когда до полюса оставалось уже совсем немного, на льду все чаще стали появляться бугры, рытвины, холмы, перемежавшиеся с глубокими впадинами. Прямую ровную дорогу сменили заваленные снегом тропинки, цепи гор, пропасти, крутые подъемы, ущелья. Одолев в этот день ценой неимоверных усилий четырнадцать миль, путешественники приблизились к полюсу всего на семь миль.
Люди были в полном изнеможении, у собак вспухли и кровоточили лапы.
Возникла проблема с буксированием шлюпки. Верные своему долгу, матросы, разумеется, не отступят, сделают все, на что способны. И здоровые и больные. Но ведь препятствия могут оказаться неодолимыми. Не все человеку подвластно.
Вдруг вдали, в беловатом сумраке, показались зигзаги гор. Гористый профиль, судя по всему, имел тяжелую, массивную основу.
Быть может, эта таинственная гряда и была последней, самой грозной преградой, воздвигнутой завистливой полярной Изидой для защиты земной оси.
ГЛАВА 8
Настороже. — Смерть тюленя. — Средство от скорбута. — Еще двое больных. — Гипотеза о полярном льде. — Препятствие. — Почти нет прохода.
Двадцать четвертое апреля. Погода ненастная, пасмурная. Правда, мороз несколько ослаб. Температура не ниже тридцати градусов. Зато снег валит не переставая.
Дорога становится все труднее. Шлюпку протащить невозможно. Сани с вельботами застряли.
Капитан с двумя матросами и Ужиуком ушли на разведку. Они взяли с собой длинные железные крюки для измерения глубины снега.
Прошли с милю и убедились, что саням нигде не пройти. Придется добираться пешком, и то с величайшим риском.
Один из матросов едва не угодил в трещину, наполненную водой и прикрытую толстым слоем снега.
Это была «тюленья нора». Из таких трещин время от времени появлялись тюлени, чтобы подышать свежим воздухом.
— Это очень хорошо, — сказал Ужиук на ломаном французском. — Ужиук будет здесь и убьет тюленя.
Эскимос сел возле трещины, а вымокший до нитки матрос помчался в лагерь.
Капитан со вторым матросом остались помогать туземцу, но через полчаса буквально окоченели.
Гренландец же чувствовал себя превосходно, казалось, вообще не замечая этого дьявольского холода. Он пристально следил за прорубью, в его маленьких, косых глазках светилось вожделение. Настоящий взгляд охотника и гурмана. Тюлень все не показывался. Тогда Ужиук принялся медленно и протяжно напевать какую-то жалобу со странными словами, как будто надеялся очаровать тюленя и выманить его, опьяневшего от звуков этой «чудесной мелодии».
Как утверждали некоторые полярные путешественники, например, такие, как лейтенант Тизон с «Поляриса», тюлени действительно способны чувствовать музыку. Вот что писал этот исследователь в своих воспоминаниях: «Я утверждаю, что тюлени любят музыку и могут довольно долго оставаться неподвижными, слушая голос или звук, которые им понравились».