Читать интересную книгу Ночь на площади искусств - Виктор Шепило

Вдруг в самой гуще карнавала она заметила человека в смешной маске поросенка. Увидев Марию, он попятился, отвернулся, пытаясь незаметно проскочить мимо. Мария поспешила за маской. Та побежала зигзагами, как при обстреле, стараясь раствориться в толпе. Но не удалось — Мария срезала угол, и маска выскочила прямо на нее.

— Анатоль! — вскрикнула Мария, цепляясь мертвой хваткой за карнавальный балахон, да так, что тот затрещал по швам.

— Я не Анатоль, — изменив голос на визгливый дискант, пыталась вырваться маска, — Я розовый ушастый поросенок Билли.

— Не притворяйся, Анатоль… Зачем ты убегал от меня?

— Я от всех убегаю… Боюсь, что зарежут, — продолжал повизгивать Билли, — Отпусти!

Мария изловчилась, сделала обманное движение и сорвала розовую маску поросенка. Ей открылось перепуганное лицо художника, который рисовал портрет Анатоля.

— Так это ты-ы? — протянула она удивленно, — Ты! Ты! — Женщина колотила своим маленьким острым кулачком по спине художника, — Дразнишь меня?

— Это же карнавал, — печально ответил «поросенок Билли».

— Зачем ты второй раз меня обманываешь? — чуть не плакала Мария. Она рассказала о размытом поливальщиком портрете. Одна радость была, и ту забрала вода. Нельзя ли написать портрет такой краской, чтобы ее не брали ни вода, ни бензин, ни огонь…

— У меня нет такой краски…

— А у кого есть?

— У Бога. Но он далеко!

Мария словно одеревенела на месте.

— Плохи наши дела, художник, — сказала она вдруг чужим голосом, — Погибели вокруг уйма, а защиты нет. Господи, как мы несчастны. Надо искать краски. Не сдаваться.

— Послушай, я устал. Я запрятал краски. Пришел на карнавал и хочу дурачиться. Хочу быть глупым! Хочу визжать, как свинья! Я могу быть замечательной свиньей!

Художник не выдержал, побежал. Мария за ним.

На площади в это время устроили розовый фейерверк. В небе с поросячьим визгом торжествовала плоть.

Благодарю за доброе партнерство

— Немедленно заколите булавками! — повторил майор Ризенкампф, сжимая прореху в шторах.

— Сейчас! — согласилась Клара, — Мне всего лишь хотелось, чтобы господин Ткаллер посмотрел на веселящуюся толпу. Жизнь — это карнавал, а не заупокойная месса.

— Внешне — карнавал, а по сути — заупокойная месса, — отозвался Ткаллер, — Не так ли, господин Траурный марш?

— Полтора века я наблюдаю за жизнью и смертью. Должен сказать, с пристрастием наблюдаю. Не смерть убивает человека, а злость, которая в нем. За полтора века жизнь стала комфортабельнее: электричество, автомобили, поезда, лекарства… Но человек — прозрел ли он духовно, стал ли чище? Сколько великих умов и пророков пытались направить человечество на путь истинный? Совершенствуйся, единая душа мира! Но дела плохи — будто бы и не было великой музыки Моцарта, Бетховена, Шопена и Рахманинова; книг Руссо и Достоевского, будто не создавали страшных и прекрасных полотен Гойя, Босх, Рерих и Сальвадор Дали… Спиноза, Шопенгауэр, Соловьев — неужели все было напрасно?

— Увы, коллега, — развел руками Свадебный марш, — С грустью наблюдаю, что и браки не долгосрочны. А где же возлюбить ближнего, как не в браке? Даже если допустить, что сущность жизни — борьба, то почему же она ведется без внутреннего благородства? Прийти к гармонии можно только путем взаимных уступок, понимания и примирения. Главное, чего не хватает — великодушия!

— О каком великодушии вы говорите? — не выдержал Ризенкампф, — Люди как были мерзавцами, так мерзавцами и остались. Просто теперь им помогает созданная ими техника.

— Великодушие! Великодушие! — встал Свадебный марш, — И мы вам сейчас это докажем! Мы вышли из своих обложек не ради популярности, которую имели всегда и на которую, увы, не обращали внимания. Мы готовы уступить другим музыкальным произведениям. Мы не хотим стращать ваших слушателей… Но что, как не смерть, может напомнить человеку о том, зачем он живет?

— Довольно споров, — устало подвел черту Траурный, — Если есть другие музыкальные произведения, которые могут нам помочь, не вводя слушателей в панический ужас, я готов на уступки. Благодарю вас за доброе партнерство.

Свадебный марш с легким поклоном обратился к Кларе:

— Нам бы, как истинным джентльменам, хотелось бы уступить пальму первенства произведениям женского рода: не концерту, маршу или гавоту, а сонате, симфонии, оратории.

— Очень мило с вашей стороны, — согласилась польщенная Клара.

Посыпались предложения. От органной музыки пришлось отказаться сразу: орган еще не был реставрирован.

Предлагались «Фантастическая симфония» Берлиоза, увертюра «Освящение дома» Бетховена, специально созданная для праздничного представления, оратории Генделя и симфонии Моцарта. Против Моцарта неожиданно выступил майор — все моцартовские симфонии напоминали ему дорогой ковер с однообразным орнаментом. Были среди выдвинутых произведений то не слишком часто исполняемые, то отнюдь не выдающиеся, то чересчур камерные, то громоздкие и трудные для исполнения — оговорок и отговорок нашлось более чем достаточно.

— Есть одно произведение, которое может заменить и меня, и коллегу, — пошептавшись со Свадебным, сказал Траурный, — Исполнение его уместно и при том, и при другом ритуале. Не делайте вид, что не знаете, — это Девятая симфония Бетховена для оркестра, четырех солистов и хора. Ре минор.

— Попадание абсолютное, — после сосредоточенного раздумья сказал Ткаллер, — Правда, она сложна для исполнения. Нужен большой оркестр, великолепный хор. Но сейчас в городе много замечательных артистов — они как раз и смогут себя показать. Вот только нужно оставить Девятую для второго отделения. В первом нужно что-то менее монументальное и не слишком сложное.

Свадебный марш, преодолевая некоторую неловкость, произнес:

— Есть одна… Замечательная, единственная… По правде сказать, я давно влюблен в нее. И хотел бы именно ей уступить свое место. Словом, это «Восьмая неоконченная симфония» Франца Шуберта.

— В самом деле замечательно! — обрадовалась Клара, — Первое отделение слегка грустное, романтичное и неутомительное.

С Кларой согласились все, кроме Кувайцева. Пусть найдут у Шуберта что-нибудь законченное. Пусть даже похуже, но законченное. А то Матвея могут в консульстве с пристрастием спросить — зачем переплетал неоконченное?

Сдерживая улыбку, Ткаллер принялся объяснять, что Восьмая симфония двухчастная, потому и названа неоконченной. Шуберт начал было писать третью часть — «Менуэт», но понял, что тот лишний. И в консульстве образованные люди наверняка об этом знают.

Матвей упирался и сомневался, рвался позвонить и посоветоваться и в конце концов добился всеобщего открытого голосования, которое и утвердило Девятую симфонию Бетховена и Восьмую неоконченную Шуберта. Матвей поднял руку последним.

— Господа, тост! — подняла рюмку Клара, — За благородство наших гостей Маршей Си бемоль минор и До мажор!

— Дай бог не последнюю, — крякнул Матвей, — Пронеси, господи!

Ткаллер спустился в библиотеку за партитурами симфоний — одна была очень объемной, другая — в три раза тоньше. И тут опять заартачился Матвей — никак ему не успеть за такое короткое время сделать приличные переплеты. А халтуру он и дома не гнал, а за границей тем более не собирается. Все опешили. Это упрямство походило на прямое издевательство. Простые временные переплеты — все это Матвея не устраивало. Однако он сам предложил единственно возможный выход — выход, который всех окончательно смутил:

— Вот если бы взять переплеты у господ Маршей…

Полное молчание. Ткаллер взял карандаш, принялся чертить какие-то узоры на случайном листке бумаги. Клара закурила. Даже майор не мог поднять глаз и лишь барабанил пальцами по столу и нервно сопел. Лишь Матвей в упор смотрел на Марши, требуя согласия.

— Что ж, если другого выхода нет… — с интонацией «пропадай все!» произнес Траурный, — я готов уступить. Хотя мне и жаль расставаться с переплетом.

— Мне тоже, — поддержал Свадебный, — Но для дам… И для общего дела…

— Вы действительно удивительные создания! — с чувством произнесла Клара.

— Благородно и достойно, — заключил Ризенкампф.

— Ничего, на нашем веку было много переплетов. И еще будут. А нет, так и голенькими посидим-погуляем…

— Я вам потом сделаю. В Москве. Ахнете, — Матвей суетливо засобирался. Нужно было кое-что доработать, добавить на черном красный орнамент и наоборот. Чтобы не было подозрений. Уже в дверях он обернулся на стоящий в углу компьютер: «А как же с ним быть? С „Кондзё“?»

Пропажа Мануэля

Полковник сидел у пульта управления в своем кабинете, и ему поочередно докладывали, что происходит на карнавале. После запуска часов все шло нормально, и вдруг очередной сюрприз: группа полицейских, переодетых в карнавальные костюмы, утратив контроль, так разгулялась, что вызывает всеобщее возмущение. У одного торговца даже бороду подожгли, полагая, что она накладная, карнавальная. А борода-то оказалась настоящей!