Оные сразу же приступили к переброске личного состава и снятого на дербан с «Колыбели зла». Тащилось всё, что плохо лежало. Всё, что было прикручено к переборкам или полу, откручивалось и тащилось. Всё, что было приварено, приклёпано или собрано иным пазовым методом, разбиралось и тащилось. Освещение, связь, источники энергии и устройства для её аккумуляции, ремонтные и запасные части без разбору, фильтры воды и воздуха. Порывались стащить звёздные врата с корабля, но увы: для этого необходим тяжёлый грузоподъёмный парк. Мы таким похвастаться не могли. Зато перегнали с «Колыбели» все «прыгуну» до единого.
С последним «прыгуном» на борт «Авроры» ступил и Мигунов, контролировавший весь процесс погрузки и эвакуации личного состава с приданным имуществом.
– Я смотрю, мы не разменивались на мелочи? – спросил я у полковника, окинув взглядом лежащие в ангаре горы, просто горы всевозможного железа с «Колыбели зла».
– Почему же? – пожал плечами офицер. – Решили ограничиться минимальным минимумом. Дербанить одиннадцатикилометровый корабль? Это мы завсегда пожалуйста. Взяли только самое необходимое и в минимальном количестве.
То-то весь ангар забили так, что и «прыгуну» сесть негде…
Мигунов посмотрел на наручные часы.
– Время обеда, который торжественно просран. Будь на связи. Определим место приёма пищи, развернём там пищеблок и накормим людей. Потом надо будет думать, что делать, и делать ли вообще. После приёма пищи – совещание на местном мостике. Посторонних не посвящать, только ты и я.
– Есть, – пожал плечами я.
– Надо есть, пока оно есть, – наставительно изрёк военнослужащий и уверенной походкой двинулся в сторону шлюза.
***
Впустив Мигунова в Центральный пост, я изнутри опечатал проход на боевой мостик.
– К делу, – я не стал дожидаться, покуда отведавший казённых харчей офицер разродится умной мыслью, и вывел на оперативный голографический экран картину, которую успел составить за время эвакуации людей с «Колыбели зла».
А полюбоваться и впрямь было, на что.
Мигунов не успел осознать услышанное, как впился взором в экран: происходящее его и впрямь заинтересовало.
На пределе эффективной дальности распознавания радары «Авроры» определили скопление кораблей, стремительно удаляющееся от точки, откуда дала дёру «Колыбель зла». Причём, судя по удалённости, «развернулись и алга» они тоже далеко не сегодня.
– Ты думаешь о том же, о чём и я? – спросил полковника, дав ему время осознать тактическую обстановку.
Офицер смотрел на экран, не отвлекаясь от него.
– Нет, Попов, я тебя в увольнение не отпущу, – отозвался военнослужащий.
Ох, уж этот военный юмор.
– Радары «Авроры» мощнее, чем у «Колыбели зла». У них выше дальность обнаружения. У них выше дистанция распознавания. У них выше разрешающая способность.
– А ещё они делают мёд.
«Если бы. Тогда могли бы и молоко давать», – подумалось мне.
Но вслух сказал другое.
– Эти гаврики делают ноги, – констатировал очевидное я. – Они оставили точку, где накрыли нас с «Судьбой». У меня чешутся руки нанести визит вежливости и разобраться в первопричинах. Мы на гипердвигателе гораздо быстрее «Колыбели» на сверхсветовых. Тут ходу-то меньше часа, если так-то.
Даже с ненастроенными движками.
Мигунов задумался, не отрываясь от экрана.
– «Судьба» в крайне тяжёлом состоянии. Если этот гроб вообще можно обозвать словом «состояние». От неё мало, что осталось. Зачем нам туда? Людей Янга нам всё равно не спасти. У нас нет опыта спасательных операций в открытом космосе.
– А кто говорит про спасение? – переспросил я. – Мне хочется выяснить всё об этом корабле. Поправь меня, если ошибаюсь, но ведь он должен находиться не возле Великой Стены Слоуна? Так какого хрена он тут делает? А если это не «Судьба», тогда что? Миссия не закончена? На борту названия не было. Достоверно неизвестно.
Офицер посмотрел на меня.
– Ты сможешь рассчитать прыжок к этому кораблю? – спросил он.
– За меня это уже сделал бортовой компьютер.
За что я обожаю Древних – так это за предусмотрительность и любовь к ближнему своему. Зачем мне утруждать свой и без того загруженный проблемами разум, если всё можно сделать методом тычка кнопки? Утрирую, конечно, но просчёт параметров гиперперехода сведён к банальному «Укажите точку А и точку Б». В крайне редких случаях необходима ручная корректировка вводных. Есть, конечно, и ложка дёгтя, и подводные камни, но об этом позже.
– Я понял, – Мигунов вернулся к созерцанию оперативного экрана. – Что-то ещё?
Картинка на экране сменилась: я вывел данные систем диагностики. Пролистал несколько страниц отчётов и остановился на системе вооружения.
– Боекомплект существенно подтаял. Штатно хранилища Арсенала на «Авроре» должны иметь десять тысяч единиц самонаводящихся снарядов. По факту, их осталось не больше трёх. Этот борт от кого-то отбивался. Возможно, метеоритная угроза. Может, на него кто-то напал. Не знаю, ещё не успел выяснить. Но больше семи тысяч боеприпасов расстреляно.
– Надеюсь, что не за раз, – пробормотал военнослужащий. – Знать не хочу, с чем мог столкнуться корабль, который отбивался очередью из семи тысяч залпов…
Картинка на оперативном экране сменилась отчётом о целостности корпуса.
– Живучесть хорошая. Прочный корпус пострадал, но в пределах допустимого. Всего лишь на всего восемьдесят пять процентов от идеала. Зато щиты исправны. Если клювом не щёлкать и вола не сношать – жить можно.
– Критические замечания есть?
– Будут. Но потом.
Офицер приземлился в ближайшее к нему кресло поста канонира и крепко задумался. Настолько, что было понятно даже со стороны: лучше бы ему сейчас не мешать. Какие бы наполеоновские планы и судьбоносные решения ни вынашивались в его разуме, сейчас лучшее, что я могу сделать – сидеть в кресле капитана смирно и всем своим видом изображать подушку.
Мигунов думал долго. Реально долго. Минут пятнадцать. За это время он раз десять глядел то на меня, то на оперативный экран, то окидывал взором обстановку в Центральном. В особливо тяжкие моменты дум аж закрывал глаза от усердия. И, по всей видимости, что-то придумал.
– Насколько тяжело подготовить стазисные камеры сообразно числу наличного состава?
О, как. Даже так… А наш бравый воевода, смотрю, на мелочные мелочи не разменивается.
– Непросто, – согласился я. – Но не невозможно.
– Что тебе для этого надо?
– Чтобы мне не мешали.
Офицер смерил меня полным неудовлетворённости взглядом. А я чего? Я ничего. Какой вопрос – такой ответ.
– Управление общее, – пояснил я. – Через иерархически связанные терминалы проводится диагностика камер. Если всё снабжение питанием штатное, то всё готово. Жидкости, подача криоагента, исправность системы охлаждения, энергообеспечение и прочее. Каждую камеру, в идеале, желательно тонко настроить под пользователя. Рост, вес, возраст, пол. Можно и без этого обойтись, но на небольшой период времени.
– Насколько небольшой? – переспросил полковник.
– Нежелательно пользоваться ненастроенной камерой больше нескольких месяцев.
– Это прямо прописано в инструкции?
– Это личный опыт команд ЗВ.
До меня доходил доведённый до сведения личного состава, в части касающийся, доклад о воздействиях криостазисных установок Древних на когнитивные и физиологические способности живых организмов типа «хомо сапиенс». Ничем хорошим это для нас не заканчивается. Сразу после выхода из такой установки, если она не было тонко настроена, накрывает знатным накатом. Когнитивные функции мозга угнетаются вплоть до плинтуса, физически пользователь тоже далёк от спортсмена ГТО. Не говоря уже о том, что таким людям была нужна незамедлительная медицинская помощь в объёме хлещем, нежели вернувшимся с годовой околоземной командировки космонавтам с международной космической станции.