В этом были причины его таинственности. Только в среде наемников он мог без страха смотреть глаза в глаза. В эти дни в Санктуарии он много времени проводил среди своих людей.
Смерть Абарсиса поразила его сильнее, чем он мог допустить.
Иногда казалось, что еще одно несчастье, обрушившееся на его плечи, и он рассыплется в прах, которым, несомненно, станет он рано или поздно.
Когда он проходил по выбеленному двору мимо конюшни, лошади высунули сквозь решетку серо-стальные морды и заржали. Темпус остановился погладить их, шепча теплые, дружеские слова перед тем, как выйти через заднюю калитку на учебный плац, представлявший собой естественный амфитеатр, окруженный небольшими холмами, где пасынки тайно обучали нескольких илсигов, желавших попасть в резерв милиции, финансируемой Кадакитисом.
Закрыв за собой калитку и посматривая искоса на арену (пересчитывая по головам солдат, которые или сидели на изгороди, или прислонились к ней, или топтали песок, чеканя шаг, тренируясь для вечернего похоронного обряда), он подумал о том, как хорошо, что никто не в состоянии определить причину смерти Первого Хазарда. Ему следовало определиться в отношении своей сестры Саймы, и чем быстрее, тем лучше. Он дал ей свободу, но она злоупотребила его терпением. Он старался не принимать во внимание тот факт, что оплатил ее долги своей душой с тех пор, как архимаг проклял его за ее действия, но не хотел игнорировать ее отказ воздержаться от борьбы с чародеями. Вообще это было ее право — убивать колдунов, но у нее не было права делать это в городе, где он разрывался между законом и моралью. Вся сложность в деле с Саймой заключалась в том, что он не хотел быть наблюдателем. Так ничего и не решив, он шел по холодной бурой траве к деревянной изгороди высотой ему по грудь, за которой в более счастливые дни его люди обучали илсигов и друг друга. Сейчас они складывали там погребальный костер, таская хворост из кустарника за алтарем Вашанки, в виде пирамиды из камней, указывающей прямо на восток.
Пот никогда не собирается каплями на холодном зимнем воздухе, но изо ртов при дыхании шел белый пар; ворчание и насмешки были хорошо слышны в бодрящем утреннем воздухе.
Темпус наклонил голову и вытер губы, чтобы скрыть улыбку, когда услышал поток ругательств: один из тащивших сучья уговаривал бездельников взяться за работу. Ругань можно было отнести ко всем неработающим. Сидящие на изгороди, отшучиваясь, соскочили на землю, другие отлепились от стены. Перед ним они делали вид, что их не касается дурная примета случайной смерти. Но и ему было нелегко перед лицом беспричинной смерти, отнимающей славу гибели на поле боя. Все они боялись случайной гибели, бессмысленной немилости судьбы, ведь они жили как по воле случая, так и по милости бога. Когда дюжина солдат гурьбой направилась к кустарнику позади алтаря, Темпус почувствовал, что бог зашевелился внутри его, и побранил Вашанку за потерю бойца. Сейчас у них были не лучшие отношения — у человека и его бога. Настроение было препаршивым, зимний мрак и сообщения о кровавых грабежах мигдонианцев на севере, к подавлению которых у него не было возможности присоединиться, вызывали у него чувство обреченности.
Первое, что он заметил, это то, что два человека, спустившиеся к нему с возвышения у алтаря, были ему незнакомы, и лишь потом он сообразил, что ни один из пасынков не двинулся: каждый стоял как вкопанный. Холод обдал его, подобно гонимой ветром волне, и покатил к казармам. Бледное небо затянули облака, шелковистый сумрак поглотил день. Собирались черные тучи, над алтарем Вашанки высоко в черном небе появились две светящихся красных луны, как если бы огромный кот сидел ночью в засаде высоко наверху. Наблюдая за двумя движущимися фигурами (идущими мимо неподвижных солдат, которые даже не знали, что стоят сейчас в темноте), окруженными бледным нимбом, освещавшим их путь, тогда как колдовской холод возвещал об их приближении, Темпус тихо выругался. Его рука потянулась к бедру, где сегодня было не оружие, а только завязанная узлом веревка. Следя за незнакомцами, он ждал, закинув руки за ограду. Красные огни, светящиеся над алтарем Вашанки, замигали. Земля содрогнулась, камни алтаря посыпались на землю.
«Удивительно, — подумал он. — Очень странно». Он видел между вспышками своих солдат, удивляясь, как далеко распространяется колдовство: были ли они заворожены в своих постелях, или на плацу, или верхом на лошадях, патрулируя город.
— Ну, Вашанка, — проговорил он, — это твой алтарь они разрушили.
Но бог молчал.
Кроме этих двоих, идущих размеренным шагом по земле, изрытой колеями от повозок, никто не двигался. Птицы не пели, насекомые не летали, а пасынки молча стояли как истуканы.
Импозантного человека в толстой меховой мантии его спутник поддерживал за локоть. Темпус пытался вспомнить, где он видел это аскетическое лицо — проникающие в душу глаза были печальны, черты лица тонки и полны энергии под черными посеребренными волосами, — а затем со свистом выдохнул воздух, когда понял, какая сила приближалась к израненной земле Санктуария. Второй, чью гибкую мускулатуру и загорелую кожу подчеркивали покрытая узорами кольчуга и мягкие низкие сапоги, был либо женщиной, либо самым хорошеньким евнухом, какого Темпус когда-либо видел. Кто бы он ни был, он (она) был встревожен, выходя из некоего материального мира под руку с энтелехией владыки грез Ашкелоном.
Когда они подошли к нему, Темпус вежливо кивнул и сказал очень тихо, с нарочитым почтением:
— Салют, Эш. Что несешь ты в это бедное царство?
Гордые губы Ашкелона скривились, кожа вокруг них была очень бледной. За руку его держала цветущая женщина, и на ее фоне он выглядел еще более бледным, но когда он заговорил, его голос зазвучал низким басом;
— Жизнь тебе, Риддлер. А что здесь делаешь ты?
— Жду твоего проклятия, маг. — Для Ашкелона такой титул звучал как оскорбление. И владыка грез понял это.
Вокруг его головы плавали серебряные звезды, покачиваемые бризом. Его бесцветные глаза потемнели, собирая на небе гневные тучи.
— Ты не ответил мне.
— И ты мне тоже.
Женщина смотрела на Темпуса с недоверием. Она раскрыла было рот, но Ашкелон ударил ее затянутой в перчатку рукой, разбив губы. Капля крови скатилась по его руке и капнула на песок. Он хмуро посмотрел на нее, затем на Темпуса.
— Я ищу твою сестру. Я не причиню ей вреда.
— Но ты заставишь ее причинить вред себе самой?
Владыка теней, которого Темпус фамильярно называл Эш, вытер кровавый след с перчатки.
— Уж не думаешь ли ты, что сможешь защитить ее от меня?
Ведь я реален? — Он развел руками, поднял их вверх и резко опустил, хлопнув себя по бедрам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});