Из всех магов в облюбованном чародеями Санктуарии только трое были архимагами, безымянными адептами вне ответственности, и этот Хазард — один из них. В сущности, он был самым могущественным из этой троицы. Когда он был молодым, у него было имя, но он забыл его, как очень скоро забудет и все прочее: украшенную куполами и шпилями речную дельту, в которой стоит Санктуарии — место крайнего упадка в Рэнканской империи; различные болезни, которым он подвергался десятилетиями в окруженной болотами крепости гильдии магов; компромиссы, на которые шел, чтобы оказать влияние на политиканов, куртизанок и преступников (так смело, что даже границы магии и обычного мира разрушались его чарами, а его младшие адепты повергались иногда демонами, поднимавшимися из неприступных теснин, чтобы выполнить его приказание здесь, на краю мироздания, где не остается равновесия между логикой и верой, законом и природой, небесами и адом); изощренные методы, через которые действовала его воля в городке, столь переполненном злом и аморальностью, что и гордые боги, и демоны колдунов соглашались: его обитатели заслужили свою судьбу, — все это и еще многое другое ушло от него за миг, в течение которого сгорает падающая с неба звезда.
Первый Хазард затуманенным взором следил за движениями женщины, он был близок к эякуляции, испытывая чувства, которые, как он думал, покинули его за долгие годы. Дряхлость прокрадывается в плоть, даже если тело сохраняется молодым тысячелетиями, и в глубины ума. Он не обращал внимания на свой возраст, старался не думать об этом. Годы — его мандат.
Только очень искушенный враг мог победить его, а такие встречались редко. Обычная смерть, болезнь или колдовство его собратьев были подобны мошкаре, которую он отгонял запахом своего пота: надлежащая диета, лекарственные травы, колдовство и твердая воля давно одолели их настолько, насколько он хотел.
Поэтому так удивительно было его вожделение, желание этой женщины; он забавлялся, радовался, он не чувствовал себя так хорошо уже много лет. Вначале небольшая нервная дрожь покрыла мурашками его затылок, когда он заметил серебристый блеск ее черных волос, но эта женщина была не настолько стара, чтобы испугать его. Чувственные движения ее тела переполнили его страстью, и он поддался искушению, забыв о своем месте и роли в мире. И вот он уже не ужасный адепт, скручивающий мир, чтобы удовлетворить свою прихоть и получить успокоение, а простой мужчина.
В тот момент, когда глаза его затуманились, он не видел алмазного блеска нависших над ним заколок; его слух был заполнен его собственным дыханием, песня-ловушка, которую она нежно напевала, захватила его, прежде чем он задумался о страхе или о необходимости что-то сделать.
И вот острия заколок коснулись его напряженного горла и вошли в его плоть. Он не мог шевельнуться, его тело не реагировало на приказы мозга, он не мог контролировать даже язык.
С горечью думая об унижении, он надеялся, что его плоть опадет, как только жизнь отлетит. Когда он почувствовал, что острия входят в его тело и начинают вытягивать жилы, связывающие его с жизнью, он попытался бороться. Зрение его прояснилось, он заставил глаза подчиниться командам мозга. Но даже будучи архимагом, он не был всемогущ и не смог заставить свои уста наслать на нее проклятие, он только наблюдал за ней — за Саймой, он узнал ее наконец, ту, которая за последнее время с наслаждением отправила на тот свет немало его собратьев. Она так медленно двигалась, что у него было время поблагодарить ее взглядом за то, что она не завладела его душой. Песня, которую она напевала, затуманивая сознание, недешево обошлась ей: смерть, которая придет за ней, не будет столь сладостной, как у него. Если бы он мог говорить, он поблагодарил бы ее — не стыдно быть поверженным сильным противником. Они заплатили каждый свою цену одному и тому же хозяину.
Он еще контролировал ситуацию. Сайма не мешала ему. Не следует делать то, что может вызвать гнев определенных сил. Ко где-нибудь она столкнется с этим человеком и с многими другими, кого она увела из этой жизни в загробный мир. Тени умерших обычно не прощают ошибок.
Когда грудная клетка Хазарда перестала подниматься и опускаться, Сайма соскользнула с него, перестав напевать. Она облизнула острия заколок и воткнула их обратно в свои густые черные волосы, стащила тело с кровати, привела его в приличный вид, одела и поцеловала в кончик носа перед тем, как отправиться назад, туда, где ее ожидали Ластел и другие. Проходя через бар, она взяла кусочек лимона, раздавила его пальцами, покапала соком на запястья, помазала им за ушами и в ложбинке у горла. Эти люди могли быть грубыми некромантами и трижды проклятыми лавочниками с купленными впрок чарами, чтобы отражать насылаемые заклятия, опустошавшими душу и кошелек, но не было ничего более не подходящего для их носов.
Лысая голова Ластела, его плечи борца, безупречные в выполненной на заказ бархатной одежде, легко узнавались. Он даже мельком не взглянул на нее, продолжая болтать с одним из чиновников принца-губернатора Кадакитиса — Молином Факельщиком, официальным священником Вашанки. Шел праздник Нового года, и эта неделя была заполнена гуляньями, которые были одобрены властями Рэнке: поскольку (хоть они завоевали и подчинили себе земли и народы Илсига, так что некоторые рэнканцы осмеливались называть илсигов «червями» прямо в лицо) им не удалось подавить поклонение богу Ильсу и его пантеону, сам император дал указание, что рэнканцы должны относиться терпимо и с уважением к празднествам «червей», посвященным сотворению мира и возобновлению года богом Ильсом. Сейчас, особенно в связи с тем, что империя Рэнке вела изнурительную войну на севере, было не время допускать возникновения распрей на ее окраинах из-за таких мелочей, как привилегии малоизвестных и слабых богов.
Восстание в буферных государствах на северной границе Верхнего Рэнке и раздуваемые слухи о кровопролитии в горных .краях Стены Чародеев, выходящем за пределы разумного, доминировали в монологе Молина:
— Что вы говорите, уважаемая леди? Может ли быть, чтобы волшебники Нисибиси заключили мир с варварским властителем Мигдона, найдя к нему путь через твердыни Стены Чародеев? Вы много путешествовали, это видно… А может, и вправду мятеж на границе — дело рук Мигдона и их орды так страшны, как мы вынуждены полагать! Или все дело в неурядицах с рэнканской казной, и северное вторжение — это лекарство для нашей больной экономики?
Ластел моргнул припухшими веками, потом все же посмотрел на нее, его пухлая рука обвилась вокруг ее талии. Сайма ободряюще улыбнулась ему, а затем обратила внимание на священника.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});