Весь концерт мы с Бадриком очень внимательно слушали, молчали и аплодировали там, где нужно. Ждали, пока конферансье объявит наш выход. И наконец дождались.
Теперь наступал этап, когда присяжные, уже разобравшись в ситуации, начинают рассуждать на уровне «верю – не верю». Этот этап защита не должна пропустить, потому что затем вера становится убеждением и превращается в вердикт. Нужно найти верную интонацию.
Когда скрипка в стремительном пассаже металась между пятой и седьмой ступенями гаммы, я уже знал, какого рода интонация нам нужна. Нам нужна как раз та ступень, которая находится между пятой и седьмой. Мы изменяем всего одну ноту и играем шестую ступень в натуральном виде. Это будет звучать так:
– Очи черные,
– Нагила хава…
Помните мелодию? Такая характерная восточная интонация всего из пяти нот, но как она меняет дело! Никаких стремительных пассажей – всего лишь натуральная шестая ступень. И оказывается, что весь цыганский ансамбль подпевает нам, а не Паше.
Дело в том, что Паша и Виджей, которые вместе с Виноградом вышли навстречу злым людям, видели, как Бадрик выстрелил. Вспомните – они говорили про первый выстрел. Участницы ансамбля тоже пели о первом выстреле. Они услышали его, находясь в доме, и лишь потом, когда началась стрельба, выбежали со двора на улицу. Тем не менее они тоже видели, как Бадрик в упор застрелил Винограда.
Могут ли присяжные не обратить внимания на то, что после первого выстрела в Пашиной интерпретации Виноград должен был лежать на земле, и, следовательно, женщины не могли видеть, как в него стреляли? Те, кто подпевал Паше, замолчали, услышав фальшивые ноты, и стали прислушиваться к новой интонации. Сейчас эта новая интонация станет основной темой.
Мы вызываем экспертов – медика и баллиста.
Медик рассказал, что каких-либо следов выстрела в упор или с близкого расстояния – например ожога кожи, порошинок вокруг раны – у потерпевшего не было.
Баллист рассказал про осыпь дроби. Вылетая из канала ствола, дробь по мере продвижения к цели рассеивается и приобретает форму облачка. Оно тем больше, чем дальше летит дробь. От площади облачка зависит и площадь пораженного участка, то есть осыпи. Что же касается выстрела в упор из охотничьего ружья, то… Эксперт усмехнулся так же, как это делал я, прочитав показания Паши и Виджея. Голова должна превратиться в костно-мозговой фарш. Исходя из имеющихся в деле сведений, дистанция рокового выстрела около пятидесяти метров. На этом расстоянии дробь рассеивается так, что в цель попадают отдельные картечины.
Рана у Винограда на задней поверхности тела, то есть в него стреляли сзади.
Давайте посмотрим протокол осмотра места происшествия. Гильзы от охотничьих патронов двенадцатого калибра были обнаружены около Пашиного дома, а не на перекрестке. Очевидно, что гильзы не летят вместе с дробью, а падают рядом с тем местом, откуда стреляют. Значит, стреляли не с перекрестка в сторону дома, а наоборот. А у безоружного Виджея, между прочим, на смывах с рук были обнаружены наслоения сурьмы – основного элемента продуктов выстрела. Это о чем-нибудь вам говорит?
Вот теперь, когда цыганский романс зазвучал с натуральной шестой ступенью, можно выпускать свидетелей защиты. Их показания будут естественным продолжением того, что присяжные уже узнали, во что почти верят, в чем скоро будут убеждены. Поэтому и не страшен нам был чуроновский авангард во всей своей артистичной совокупности.
Первыми в контрнаступление пошли родители тех, кто не по назначению тратил деньги, выданные на горячие завтраки. Это они с казачьим хором под управлением есаула Подшибякина поехали на разговор с Бароном. Это по ним и их машинам стреляли в переулке Овражном безоружные цыгане. Это они не видели в переулке ни одной женщины, но видели, как перед домом Барона стояла цепь вооруженных цыган. Впереди шел Паша, за ним Виноград, а за ними еще человек десять, которых сегодня в зале нет. Все они были вооружены.
Подшибякин, не ожидавший такого начала разговора, вытащил из машины ружье, закричал Винограду, чтобы тот остановился, и выстрелил ему под ноги. Вот это и был первый выстрел. Виноград упал на землю, а остальные во главе с Пашей, тоже, видимо, не ожидая такого стремительного начала, попятились и прижались к забору. Виноград стал подниматься с земли, но в это время Виджей, стоявший у калитки своего дома, метров с сорока-пятидесяти выстрелил в сторону Подшибякина. Виноград снова упал и больше уже не поднимался. Сразу после этого началась беспорядочная стрельба.
Присяжные услышали все то, чего не услышал следователь. И окончательно поверили.
Когда в финале прозвучали показания Бадрика и свидетелей его алиби, присяжных уже ни в чем не надо было убеждать. Финал был естественным. Бадрика и артистов из казачьего хора оправдали.
* * *
Не спрашивайте меня о том, почему именно Бадрик занял почетное посадочное место. Я не знаю, честное адвокатское слово. Я знаю, кто должен был занять это место, но вы об этом, видимо, сами уже догадались.
И Рада догадалась, но намного раньше, чем вы. Она стояла в вестибюле суда и смотрела, как мама Нигерханум обнимает своего Бадрика. На мгновение заплаканные глаза двух женщин встретились, но потом соперниц окружили люди в синих шелковых шароварах и развели по разные стороны.
Те, кто видел, как мама Нигерханум танцевала на свадьбе Бадрика, говорят, что даже высоко парящие горные орлы раскрывали клювы от удивления и теряли свою добычу.
Кстати, по данным последней переписи населения естественный прирост рутульцев составил три с половиной процента в год. И, хотя я тогда не поехал в Цахур, Нигерханум считает, что в этом есть и моя заслуга. Если ее спросить, откуда на камне магендовид, она, может быть, расскажет вам эту историю. А если не спрашивать, то не расскажет.
Что касается жестяного петуха, то он потемнел от непогоды, но по-прежнему красуется на башне. С этой высоты видна вся станица: и глинобитные дома, и средняя школа, и кладбище.
Идишер шахид
Злые языки утверждают, что евреи делятся на две категории: тех, кто уехал, и тех, кто думает, что никогда не уедет.
Нина Ефимовна относилась ко второй категории. А что вы хотите? У нее замечательная семья (муж инженер, папа ветеран войны и сын Сема), прекрасная квартира (третий этаж кирпичного дома, распашонка, колонка, санузел раздельный) и любимая работа (русский язык и литература плюс классное руководство). За всю жизнь Нина Ефимовна не видела ни одного живого антисемита. Конечно, с теоретической точки зрения, отрицать факт существования антисемитизма было бы некорректно, но все ее друзья, соседи и коллеги являли собой дружную интернациональную общность, в которой не было места этому безобразному зоологическому феномену.
Так куда уезжать? От кого? Зачем?
Когда на прилавках магазинов осталась одна морская капуста, стало тяжелее экономически. Зато политическая жизнь была очень интересной. Потом заболел папа, перестали платить зарплату, и политическая жизнь отошла на задний план. Родственники один за другим подались на юг, и вопросы: куда, от кого и зачем – уже не выглядели риторически.
Нина Ефимовна, а также муж-инженер, папа-ветеран и сын Сема стали евреями первой категории.
* * *
К какой бы категории ты в России ни относился, а в Израиле ты – русский. И уже не до категорий. Вначале было трудно. И подъезды мыли, и апельсины собирали, и читать справа налево учились. Но постепенно все устроилось. Подъезды и апельсины остались позади вместе с морской капустой и интересной политической жизнью. Нина Ефимовна уже преподавала в школе, муж пока работал на стройке, папа, как всегда, читал газеты.
Что касается сына Семы, то он особых трудностей не испытал. Через полгода мальчик говорил на чистом иврите, через год научился ругаться отборным русским матом, а еще через пять лет окончил школу и поступил в университет.
Собственно говоря, ради Семы и была задумана репатриация. Ребенок – главный член еврейской семьи. Мальчик должен расти свободным и иметь хорошую жизненную перспективу. В Израиле хорошая жизненная перспектива для мальчика возможна только в том случае, если он служил в армии. Поэтому, окончив университет, Сема уехал на Тельавивщину служить в израильских военно-воздушных силах.
Его папа в армии не служил по причине сильной близорукости. А вот дед-ветеран, ушедший на фронт со школьной скамьи, дошел до Праги и знал военную службу не понаслышке. Узнав, как служит Сема, дед заявил, что в такой армии он бы прослужил до пенсии.
Сема снимал двухкомнатную квартиру, утром приходил в штаб и весь день сидел у компьютера. По вечерам Сема делал все то, что ему запрещала мама. Единственным неудобством был автомат «узи», который нужно было все время таскать с собой. Если бы он знал, что такое портянки и чистка ротного сортира, то не считал бы это неудобством и понял деда.