нечистой силой как ты их называешь. В это же верит и большая часть сестер Лоссы. Но этим высокомерным ханжам свойственно всех равнять под одну гребенку! Многие из них и нас сильг считают нечистой силой! Ха! — сверкнув зелеными глазами, сильга схватилась за глиняную кружку и сделала несколько мелких глотков и сморщилась как от великой горечи — Ох… И раз сестры Лоссы верят, что кхтуны это обычная нечистая сила, многие сильги в пику витражным святошами…
— Витражные святоши — пробормотал я и не удержался от смешка.
— Ладанницы, сестры ламп и фонарей — фыркнула девушка — Да… мы называем их по-разному. Но никто не называет их шлюхами семи дорог…
— К-хм…
— Многие сильги в пику сестрам Лоссы предпочитает верить, что кхтуны — иные. Совсем иные.
— А это…
— Есть древнее верование, что наш людской мир соприкасается с другими мирами, откуда иногда через некие трещины и разломы в наш мир вольно и невольно попадают те, кого мы назвали кхтунами — попыталась пояснить сильга и заметив смятение в моем взгляде, поспешно предложила — Если хочешь, то я могу дать тебе прочесть один малый трактат. Он писан несложным языком и… хотя не думаю, что тебя заинтересует…
— Я буду рад прочесть этот трактат — отставив один сапог, я взялся за другой, утвердил его на колене и опять заглянул в глаза сильги — Буду рад прочесть.
— Что ж… но это, между нами, да, палач?
— Конечно, госпожа сильга — улыбнулся я — Никто не узнает.
— Тут нет особой тайны, но старшие из сестринства Сильгаллы враждебно относятся к любому намеку на вмешательство в дела сильг…
— А ты?
— Я же считаю, что надо больше рассказывать мирянам о жизни сильг — тихо произнесла Анутта — И быть может тогда мы станем чаще получать кров над головой, к нам станут реже приставать похотливые торговцы и может однажды нас перестанут считать шлюхами…
— Что ж… — помедлив, я кивнул — Считаю это честным. Особенно после того, что я видел там в Ямах покойного Нимрода, да примет Светлая Лосса его душу на свои горные луга…
— Благодарю.
— Блуждающие души грешников, обычная нечистая сила и совсем иные — дай мне Лосса сила уяснить это своим скудным умом — явившиеся из других миров. Да как это вообще возможно?
— Веер миров…
— Что?
— Прочтешь в трактате. Там есть над чем поразмыслить.
— Кем же кхтунов считаешь ты, госпожа Анутта? Кем из трех?
— Из четырех — обронила девушка и опять припала к кружке. Допив, она вытерла губы тыльной стороной ладонью и облегченно выдохнула — Наконец-то…
— Что же ты такое пьешь? — не выдержал я.
— Я говорила тебе о даре сильг.
— Да.
— Дар непростой и… очень неприятный. Чтобы не сойти с ума или просто не казаться всем блаженной бормотуньей, что завороженно пялится в пустоту перед собой, мы почти каждый день пьем особый отвар по древнему рецепту. И это позволяет нам сильгам быть почти… обычными. Кому-то приходится пить прямо каждый день. Тем кто послабее — они пьют не чаще раза в десять дней.
— А ты?
— Почти каждый день — вздохнула девушка — Мерзкая штука. И чем дальше мы в дороге — тем сильнее и чаще в нем нужда. Только в стенах главной обители сестринства Сильгаллы нам не требуется мучить себя этим отваром.
— Я проникаюсь все большим сочувствием ко всем сильгам…
— Мы не ждем жалости, Рург. Мы просим лишь сдержанности в суждениях.
— Ты что-то еще хотела рассказать о кхтунах.
— Тебе не понравится — предупредила сильга.
— Почему? — искренне удивился я.
— Ну… понимаешь… многие сильги верят в то, что кхтуны раньше были людьми. Они верят, что кхтуны — это переродившиеся в темную сущность человеческие души.
— Души грешников — кивнул я.
— Да нет же… с чего бы?
— Ну… души грешников не желают отправляться в огненную тьму Раффадулла, где их ждут муки и потому…
— И кто бы им разрешил? — сильга скептически приподняла левую бровь — Ведь кара неминуема, Рург. Есть тяжкий грех? Что ж, тогда лежит твоя дорога во тьму — если не получится искупить греха при жизни. Так нас всех учат. Но как все обстоит нам до мига смерти узнать не дано. Вот ты великий грешник. Ты веришь, что после смерти твоя душа, то есть ты сам, твоя духовная сущность, сможет избежать отправки во тьму Раффадулла и остаться здесь в мире живых — пусть и бледной призрачной тенью. Веришь?
— Я стараюсь не думать об этом. Но как-то решил, что приму свою судьбу стоически — что уготовано, то уготовано.
— Но предположим ты против! Ты ведь не убийца дорожный, а тот, кто всю жизнь карал настоящих злодеев. За что тебя во тьму?
— Ну…
— И вот ты умер. И тебя потянуло с неудержимой силой вниз… что ты сделаешь?
— Да мне-то откуда знать?
— Никто не знает — кивнула девушка — Но если ли тебя ждет Лосса или Раффадулл… не думаю, что они дадут тебе выбор.
— Согласен. И не понимаю как тогда…
— Когда за тобой приходят посланцы Лоссы или Раффадулла?
— В миг смерти, конечно — уверенно ответил я, живо припомнив все те аляповатые трактирные копии комнатных картин, что изображают смерть старика в постели и стоящую у изголовья фигуру в светлому, а у изножья скрюченную и зловещую темную тень… Как только испустишь последний вздох — за тобой явятся.
— Вот!
— Что? Я все еще не понимаю.
— Многие сильги верят, что кхтуны это души тех, кто сбежал из своих тел еще при их жизни. Возможно за мгновение до смерти, но все же сбежали до того, как за душой явились суровые судьи.
— Да как это возможно?!
— Мучения — тихо сказала девушка и отвела от меня взгляд.
Почувствовав что-то недоброе, я подался вперед, одновременно ставя второй сапог на землю:
— Какие мучения?
— Невыносимые и долгие мучения при жизни — голос сильги стал почти неслышимым.
— Постой… ты говоришь, о…
— Пытках — кивнула Анутта — Я говорю о долгих страшнейших пытках, палач Рург. Мы не созданы для той боли, что порой нам приходится претерпевать. Даже дикий пожирающий тебя заживо зверь не может доставить человеку столько боли, сколько ему доставит другой человек. И если боль слишком сильна — душа пытается убежать от нее. Когда от боли теряют сознание — это один из путей души защитить рассудок. И это разумно. К чему лишние страдания и страх, когда один волк уже порвал тебе глотку, а второй погружает морду в твой