В годы на рубеже столетий приход возглавлял пастор Херман Каянус, родившийся в Гельсингфорсе в 1852 г. Прослужив несколько лет помощником настоятеля кафедрального собора в Або, он на время оставил религиозную деятельность и стал учителем в абоской школе для девушек, где преподавал Закон Божий, географию и шведский язык.
Херман Каянус в своем черном таларе. Фотография Карла Булла. Фотоархив Музейного ведомства (Хельсинки)
Должность главного пастора прихода Св. Екатерины Каянус занял в 1886 г. В его лице приход приобрел священника, обладавшего административными способностями и авторитетом, вызывавшими в памяти Эрика Густава Эрстрёма, но в противоположность своему предшественнику Каянус имел четкую скандинавскую и финляндско-шведскую ориентацию.
О Хермане Каянусе отзываются как об общительном человеке бодрого нрава, который со своим теплым отношением к людям, обаянием и красноречием закономерно стал для северян в Петербурге центральной фигурой. Он хорошо пел и к тому же писал музыкальные произведения. Эстрадные способности проявлялись в его роду: самый младший брат Хермана Каянуса, известный композитор и дирижер Роберт Каянус, на протяжении пятидесяти лет руководил гельсингфорсским городским оркестром.
Сильная личность Хермана Каянуса полностью доминировала в шведском приходе. Все говорит о том, что он служил на своем посту мудро и проявляя умеренность, но при необходимости мог и бороться.
В декабре 1910 г. отмечалось 25-летие деятельности Хермана Каянуса в должности пастора, о чем гётеборгская газета сообщила следующее: «Рано утром пастора разбудили школьники— человек сорок нарядно одетых мальчиков и девочек, а также учителя, учительницы и живущие в городе его бывшие ученики. Учителя и ученики придумали оригинальный ритуал чествования юбиляра, состоявший в том, что на отдельных карточках были написаны около тысячи имен нынешних и прежних учеников, рассеянных теперь по России и за рубежом, даже живших в Америке, Китае и Австралии. Все эти карточки прикрепили к длинным красным шелковым лентам, и едва пастор вошел в зал, как под пение был словно куколка коконом обмотан этими лентами. Трогательный пример простой человеческой преданности пастору Каянусу показали служащие при шведской церкви русские дворники. Они вошли после школьников, облаченные в самые праздничные одежды, какие только подсказало им воображение, то есть в огненно-красные рубашки, широкие бархатные штаны и высокие лакированные сапоги. Самый старший из дворников, седобородый русский человек с наружностью крестьянина, поразмыслив, взял слово. Долго говорить он не стал, то было всего несколько простых слов, сказанных от всего сердца; одновременно он протянул пастору в своей мозолистой ладони прелестный портсигар из позолоченного серебра, на котором были выгравированы имена всех дворников».
Фотография была сделана годом позже, когда был готов портрет (выполненный Хюго Бакманссоном), который Каянус получил в подарок на 25-летие своей службы. Между бюстами Сакариуса Топелиуса и Юхана Людвига Рунеберга слева направо стоят (рядом с неопознанной девушкой-норвежкой) ученицы Ингрид Эстман, Тюра Нюман и Сага Эльзе-Май Вильхельм, представляющие «Времена года» Топелиуса. В руках они держат шелковую ленту с именами всех учеников, упомянутую в газетном репортаже. Фотоархив Музейного ведомства (Хельсинки)
Во время конфликта в северной колонии в связи с расторжением в 1905 г. шведско-норвежской унии и политической напряженностью между Россией и Финляндией он выказал большую смелость, с равной энергией выступая как против попыток коренных шведов расколоть единство среди северян, так и против стремления российских властей к русификации.
В 1880-1890-х гг. приход достиг максимальной за всю свою историю численности, насчитывая приблизительно 7 тысяч душ. Крупные заводы охотно набирали шведских и финских рабочих, известных профессиональной квалификацией, честностью, доброй трудовой моралью и умеренностью в употреблении алкогольных напитков. В последующие десятилетия численность прихода несколько уменьшилась, главным образом вследствие политики русификации, отпугнувшей потенциальных переселенцев в Россию и побудившей многих не владевших русским языком иностранцев покинуть страну. Только в феврале 1899 г. 17 финляндских семей выбыли из прихода, чтобы отправиться в США.
Каянуса волновали те же вопросы, что и его предшественников: школа, благотворительность, содержание храма и принадлежавших ему зданий. То, что школьные вопросы были наиболее близки сердцу абоского учителя, видно по месту, которое он уделил им в своем небольшом труде под названием «История шведского прихода Св. Екатерины в С.-Петербурге, написанная по материалам протоколов церковного прихода, а также в качестве участника и очевидца событий».
Предпринятые в 1890-х гг. российскими властями попытки русификации имели для деятельности иностранных школ далекоидущие последствия; борьба Каянуса за укрепление позиций шведского языка отражена в настоящей книге в главе «Русский язык как кухонный». Старания ввести русский в качестве языка обучения явились частью общего процесса — начиная с 1892 г. церковные книги, к примеру, надлежало вести по-русски; это постановление было отменено лишь в 1920 г. Вмешательство российского правительства в дела прихода — как и все более жесткая политика русификации в самой Финляндии — омрачило деятельность шведской церкви на рубеже столетий.
Во всем остальном, согласно Каянусу, развитие прихода в эти годы «радовало». Так, например, расширялась благотворительная деятельность: в 1896 г. открылся «старушечий дом» для четырех находившихся на иждивении общины престарелых женщин; этот дом вошел в состав «Дома для престарелых» «Евангелического общества», а спустя год был учрежден приют для мальчиков; средства на содержание этих заведений поступали от «Скандинавского благотворительного общества», денежных сборов в церкви и от частных жертвователей. После нескольких лет существования в качестве частного заведения приют для мальчиков был взят под опеку церкви.
Создав рядом с церковью новый дом для шведского прихода, Федор Лидваль упрочил свою репутацию одного из самых интересных петербургских архитекторов младшего поколения. Творческие достижения Лидваля получили признание не только у потомков, но были отмечены уже современниками: приход подарил архитектору серебряную кружку и выхлопотал для него у императора орден Станислава 3-й степени. Не оказались забытыми и 300 строительных рабочих, тоже получивших награду — по 50 копеек и по красной шерстяной рубахе — уже при закладке фундаментного камня
В 1901 г. образовалось благотворительное общество, целью которого было помогать бедным членам прихода для «обеспечения им скудного существования», и еще через несколько лет приход получил в дар участок земли в пограничном селении Валкеасаари (Белоостров), где стали возводить дом для приходских «стариков» и «старушек» — Дом Св. Екатерины.
Юхан Якоб Хульден, работавший директором церковных школ в 1916–1917 гг., описал церковь как место встреч шведов и финляндцев, живших в российской столице и ее окрестностях:
«По воскресеньям трудящиеся в Петербурге шведские рабочие приходили в церковь с мешками еды на спине, словно собравшись на загородную прогулку. После богослужения они собирались для празднований в роскошном школьном зале, украшенном портретами императора и главного пастора, а также различными произведениями искусства. Прихожане воздавали Господу благодарение за пищу, после чего входил Каянус с пачкой шведских газет под мышкой и сообщал новости из Финляндии. Время от времени он садился за пианино и пел шведские народные песни — „Чудесный хрусталь“, „У меня есть на свете любимый друг“ и иные, так что в груди слушателей начинал журчать источник молодости и слезы орошали их огрубевшие от заводской пыли лица. Наконец все вместе пели псалом „В твоей власти, о милостивый Отче“ либо „Храни, Господь, наше Отечество“… О, он был великолепен, сей Херман Каянус!»
Описание Хульдена может показаться слишком идиллическим, однако что касается отзывов о личных качествах пастора, то они единодушны. Журналист, писатель и переводчик русской поэзии Рафаэль Линдквист очень высоко отзывался о Каянусе, называя его «другом, отцом и благодетелем… всех приезжих соотечественников; для определения его роли в шведском приходе и в жизни шведов в Петербурге мой лексикон недостаточно богат надлежаще весомыми словами». Репортаж в одной шведской газете 1910 г. сообщает о власти Каянуса над умами и душами слушателей, о его «глубоком, чистом, как колокольный звон, баритоне» и «виртуозных проповедях». И хотя, пишет газета, Каянус — пламенный патриот своей финской отчизны, ничто на свете, «никакие прибойные валы, бьющиеся о гранитные скалы Финляндии», не заставят его изменить древней шведской культуре и шведскому языку — «ничто не сможет подавить в нем любовь к старой доброй Свее!».