Читать интересную книгу Чосер и чертог славы - Филиппа Морган

Каменная кладка в паре дюймов от носа мешала сосредоточиться. Только не смотреть вниз, внушал он себе, и не смотреть вверх, а также по сторонам и вообще ни на что. Чем смотреть, лучше спускаться. Надобно двигаться, пока руки могут удерживать твой немалый вес. Инстинктивно он обхватил веревку ногами. Опустился на несколько футов, поранив о грубые камни локти и коленки. В носу щекотало, но нужно было сосредоточиться на главном и не отвлекаться по пустякам. Нагретая солнцем стена дышала в лицо жаром. Солнечные лучи, обжигая спину, наваливались дополнительным весом, под ногами ощущалась разверстая бездна.

* * *

На сельской площади все было готово к повешению однорукого. Матьё подняли на телегу и подвели к самому ее краю. Гийем со своим нескладным помощником спорили о том, как быть с одной рукой Матьё, а местный священник монотонно читал нараспев молитвы, к которым никто даже не прислушивался. Одна рука осужденного в самом деле представляла собой затруднение. Ведь этот дикий лесной человек мог наброситься на них своей крюкоподобной лапищей или расцарапать себе шею в тщетном стремлении избавиться от веревки. Обычно приговоренным связывали руки за спиной. В конечном итоге они привязали руку Матьё к телу бечевкой, да так плотно, что бедолага не мог пошевелить верхней частью туловища. Ноги связывать не стали, так как брыкание ногами — законная часть зрелища. Матьё с петлей на шее стоял покачиваясь, поддерживаемый с обоих боков солдатами. Каштан одарил его множеством своих бледных цветов, усыпавших его плечи.

Толпа стихла. Кто-то, может быть, даже ощутил жалость к немому оборванцу. Но большинство испытывало разочарование: осужденный, похоже, собирается умереть тихо и спокойно. А может, уже и помер. Судя по виду, так точно, мертвец. Глаза полуприкрытые, лицо в кровавых шрамах и царапинах. Одежда — как истлевший саван покойника, сквозь дыры проглядывало костлявое изможденное тело землистого цвета. Желтое небо низко нависло над сельской площадью. Из-за холмов на дальней стороне реки донеслись гулкие звуки грома, словно где-то в соседней комнате бесцельно переставляли мебель.

Затянув потуже веревку на шее Матьё, солдаты спустились с телеги на землю. Больше его никто не поддерживал. Гийем скомандовал солдатам, солдаты палками погнали мула, и телега, громыхая, отъехала на приличное расстояние. Матьё повис в воздухе. Судороги продолжались совсем недолго.

Интересно, о чем думал Матьё, пока шли все эти приготовления? Что он чувствовал? По правде говоря, ни о чем он не думал и мало что чувствовал. Когда его вели через площадь и затаскивали на телегу, он пробовал на вкус воздух — горячий и тяжелый, — все же более приятный, чем кислая атмосфера в его камере. Взглянул мельком в небо. Какой-то частью своего существа он отметил, что небо было тоже лучше мрачных сводов его темницы. Когда одной веревкой обмотали его тело, а другую надели на шею, он испугался. Но его куда больше беспокоило то, что теперь он ограничен в движениях, а смысл происходящего не возбуждал в его сознании мрачных предчувствий. Бедняга никогда не видел, как совершаются казни. Перед ним стояла толпа с поднятыми головами, такая же бесцветная, как и цветы, если смотреть на них против солнца. Потом сдавило горло, телега заскрипела, основание под ногами поехало, давление петли стало невыносимым.

Кроме этого последнего чувства ничего больше в мире не осталось…

* * *

Узлы, навязанные Жаном Кадо через равные промежутки, давали рукам возможность зацепиться. Через некоторое время Джеффри Чосер добрался до того места, где одна веревка соединялись узлом с другой. Он рискнул взглянуть вниз. Из-под ног уходила наклонная насыпь. Угловым зрением он отмечал движение людей. Вот кто-то крикнул. Издали донесся громовой раскат. Как много еще карабкаться! Ему пришло на память видение далекого прошлого: ребенком он влез на грушевое дерево — где же это было? — и впервые постиг, насколько иным видится мир даже с небольшой высоты. И, что более важно, насколько разными могут быть эти несколько метров высоты в зависимости от того, стоишь ли на твердом основании или вот-вот сорвешься вниз.

Кое-как он все же спустился до того места, где массивные каменные блоки башни опирались на природную скалу и даже чуточку дальше по отвесному склону, до тех пор, пока его ноги цеплялись за веревку. Потом соскользнул еще ниже, держась за веревку одними руками. Отсюда до земли было всего несколько футов. Кадо, Кэтон и Одли уже готовились помочь ему встать на ноги. Чосер отпустил веревку и свалился в расставленные руки товарищей.

Они стояли на самом краешке крутого каменистого склона, лишь кое-где поросшего колючим кустарником и карликовыми дубами. Чосеру потребовалась передышке, чтобы прийти в себя. Он внимательно осмотрел свои ободранные ладони и проверил, сгибаются ли колени. Одна нога все еще подрагивала от напряжения. Он стряхнул с себя пыль и песок. Почесал нос и чихнул.

— Пойдемте, Джеффри, — обратился к нему Нед.

Без дальнейших слов они быстро начали спускаться со склона. От подножия башни вдоль замковой стены бежала тропинка. Жан Кадо свернул влево, и через пару минут они вышли на открытое пространство, которое тянулось до самой Дордони. Ветер нагонял рябь. На западе собирались черные тучи. Издали доносилось грохотание грома.

Выше по течению виднелась мельница, а ниже пологий берег заканчивался пристанью. К ней была пришвартована большая, похожая на баржу лодка. Единственный парус был убран. В кормовой части над палубой был растянут тент. На палубе находилась горстка людей и — непонятно почему — лошадь с телегой.

Чосеру был знаком такой тип судов, которые позволяли перевозить большой груз с небольшой командой матросов. Их неглубокая осадка компенсировалась шириной корпуса. В основном на них с верховьев реки до Либурна или Бордо перевозили бочки с вином, дубовую и каштановую древесину. Эти медлительные и неповоротливые суда были весьма надежны.

Когда они подошли поближе, Чосер узнал и лошадь, и телегу, и даже кое-кого из людей на палубе. Лошадь звали Рунс, телега походила на ковчег, в котором было собрано все богатство мира, а люди были актерами труппы Лу. По-видимому, Жан Кадо, когда утверждал, что все устроил, имел в виду судно, на котором они все вместе смогут покинуть это место. Нет, бежать из этого места.

— Там мой кузен Арно, — сообщил Жан, помахав рукой людям на палубе. — Это его лодка.

— Хорошо сработано, — сказал ему Джеффри, вспомнив, что Жан вырос в здешних местах. — Спасибо, Жан.

Англичане сдержанно обменялись между собой приветствиями. Время поджимало. Чосер с товарищами поднялись на борт. Кадо обнял человека, который, по предположению Чосера, и был хозяином лодки и кузеном в одном лице и телосложением напоминал одну из тех бочек, которые регулярно перевозил. Пассажиры разбились на четыре или пять групп. Актеры — Маргарет и Алиса Лу в компании с Томом, Саймоном и седобородым Мартином — болтали с грубоватыми матросами. Алиса держала на руках Цербера. Посередине палубы Льюис говорил что-то успокаивающее Рунсу. Стреноженный Рунс тревожно перебирал копытами, а его уши были повернуты в направлении, откуда надвигалась гроза. Повозка актеров со всем ее содержимым была накрыта холстиной и накрепко привязана к палубным блокам. Прислонившись к фальшборту, сидел человек, по виду не принадлежавший ни к актерам, ни к команде. Чосер вообще затруднился бы определить его занятие, хотя ему показалось, что он встречал его раньше. Вот только где?..

Внезапно полил дождь, по палубе забарабанили крупные капли. Речная гладь покрылась маленькими пузырящимися оспинами. Молнии прорезали тучи, и гром становился все более угрожающим. Природа как бы вздохнула напоследок, и вдоль речной долины пронеслась мощная струя теплого воздуха. Чосер оглянулся через плечо на громадину замка Гюйак. Он вздымался на нависшей над берегом скале, словно повелитель летних гроз, ледяных зим и превратностей человеческой жизни.

Из-за угла замковой стены появилась группа вооруженных солдат. По ним нельзя было сразу сказать, что они кого-то преследуют, однако, заметив лодку, солдаты стали кричать и размахивать руками. Усиливающийся ветер и дождь уносили их слова прочь. Солдаты бросились к пристани по наклонному спуску. Однако вставший у румпеля кузен Кадо, еще до того, как увидел солдат, дал команду отчаливать. Один из матросов отвязал обе чалки и запрыгнул на борт. Остальные стали отталкиваться от берега длинными шестами. При такой погоде не было и речи, чтобы развернуть парус, но, к счастью, мощное течение вынесло их на середину реки.

Солдаты — их насчиталось с полудюжины — выстроились в ряд на пристани. Один из них поднял арбалет, но отчего-то не выстрелил, как будто ждал команды. Был ли среди них кто-то, кто имел право дать такую команду, мы никогда не узнаем, поскольку практически в тот же момент на землю плотной завесой обрушился ливень и пристань скрылась из вида.