первый урок я опаздываю нарочно. Физичка снисходительно разрешает мне войти (она всегда всех пускает), и по классу проносится вздох удивления. Иду, не торопясь, в самый конец на свое обычное место. Длится это от силы секунд двадцать, но этого вполне достаточно, чтобы меня рассмотрели. Моя парта свободна.
С грохотом бросаю на нее рюкзак и шумно сажусь.
– Это что за представление, Филатов? – Физичка тоже оценила мое дефиле. – Мало того что сам опоздал, еще и других отвлекаешь! На следующем уроке контрольная, ты ее что, за всех решать будешь?
Ответа ей не требуется, и она, возвратившись к своему объяснению, продолжает строчить на доске формулы. Я же медленно расстегиваю рюкзак и с вызовом отвечаю на обращенные в мою сторону взгляды. Ну а чего они, собственно, хотели? Каждое действие рождает противодействие. Третий закон Ньютона. Надо учить!
Гальский тихо соскальзывает со своего стула и на полусогнутых перебирается ко мне. Подсаживается рядом и придирчиво меня оглядывает. Его маленькие цепкие глазки останавливаются на каждой детали моего нового прикида.
– Ты чего это так вырядился? – с подозрением шепчет он.
– Как «так»? – изображаю удивление.
– Да вот не пойму. То ли ты на рок-концерт собрался, то ли на черную мессу.
– Черная месса, к твоему сведению, сатанинский обряд, а на мне крест. Не заметил?
Гальский тянет руку к кресту, но я резко откидываю ее от себя.
– Тогда что это значит? – продолжает недоумевать он.
– Это значит второе пришествие, – говорю я негромко, но отчетливо, чтобы было слышно всем. – Знаешь о таком?
Гальский растерянно пожимает плечами.
– Ничего. Скоро узнаешь.
Как и любой шкурник, Гальский отлично оценивает расстановку сил.
– Ты только не подумай, я, разумеется, на твоей стороне, но то, что ты все это затеял после смерти Макарова, выглядит так себе.
– А мне пофиг, – небрежно бросаю я. – Главное – результат.
– А какой должен быть результат? – Лицо Гальского превращается в любопытный смайлик.
– Хочешь, контрошу за тебя напишу?
Предложение заинтересовывает его даже больше, чем мой наряд.
– А когда я отказывался?
– Тогда нужно кое-что сделать.
– А что?
Физичка резко оборачивается и шикает на нас:
– Сейчас оба пойдете к доске!
Мы замолкаем, и я, подмигнув Гальскому, достаю телефон, давая понять, что ответ напишу. Он возвращается на свое место, а я обдумываю, как лучше все обставить.
На четвертом уроке Жанна Ильинична объявляет о вечере памяти. Мол, каждый, кто хочет, в особенности если дружил и общался с Макаровым, обязан подготовить короткую речь. Сказать пару слов о Макарове, о том, каким он был хорошим другом и как нам всем теперь его не хватает. Она все это говорит, а мне смешно. Забавляет формулировка «кто хочет – обязан». Такой типичный школьный подход. Вроде и интересуются твоими желаниями, но тут же дают понять, что никому они не нужны. Организатором этого потрясающего мероприятия назначают Соболеву. Она должна будет составить список участников и контролировать их подготовку к выступлению. Однако список составляет сама Жанна Ильинична. Соболева только конспектирует. Классная проходит по рядам и тычет пальцем в тех, на ком останавливается ее взгляд. В основном это члены шоблы: Титов, Румянцева, Юсупов, Журкин, Ляпин, Моргунова. Им поручается за два дня написать «памятную речь» и принести на проверку классной. Естественно, они возмущаются. Среди них нет никого, кто мог бы нормально связать хоть пару слов. А четверка по русскому, кажется, только у Моргуновой. Но Жанна Ильинична строга и непреклонна. Говорит, что тот, кто этого не сделает, будет сдавать по десять отрывков из «Войны и мира». Угроза страшная даже для меня, потому шобла, все еще недовольно ворча, принимает условия.
В первый момент, когда Жанна Ильинична доходит до моей парты и, развернувшись, возвращается к учительскому столу, я ликую. Радуюсь, что от меня отвязались. Но после того, как она начинает наставлять Соболеву «спрашивать с них жестко», а та вяло кивает и с опаской косится на Румянцеву, до меня вдруг доходит, что я чуть было не прошляпил свой шанс.
– Жанна Ильинична, а можно мне? – Я торопливо вскакиваю с места.
– Чего тебе?
– Жестко их проконтролировать.
Пока я это говорю, в голове созревает мегаплан. Еще непродуманный, интуитивный, но я уже предвкушаю, как можно все круто обставить.
– Елена Львовна сказала, что ты отказался.
– Так это было позавчера. А сегодня я согласен.
Классная критически осматривает меня с ног до головы:
– Что у тебя за вид, Филатов?
– А что не так?
– Он не школьный.
– Елена Львовна велела надеть траур.
– Все понятно, – Жанна поджимает губы, но тему предпочитает не развивать. – Забери список у Соболевой и запомни: с тебя я тоже буду жестко спрашивать.
* * *
Я решаю одним махом убить сразу нескольких зайцев. Во-первых, у меня теперь есть официальная власть над шоблой, пускай в таком незначительном вопросе, но это лучше, чем ничего. Во-вторых, можно добиться, чтобы Макаров получил по заслугам. Ну а в-третьих, мама решит, что я «внял ее увещеваниям», и успокоится. Кроме того, мне будет чем удивить Нелю и подать ей это как торжество справедливости.
– Чего ты добиваешься, Филатов? – На перемене ко мне подваливает Румянцева, ее черные волосы топорщатся в разные стороны, будто вороньи перья. – Объясни, пожалуйста, что происходит. Все эти годы ты сидел и помалкивал, а теперь, что ни день – какая-то выходка.
– Это я еще рано начал. Илья Муромец тридцать три года сидел и помалкивал.
– А тебе не кажется, что один ты эту войну не потянешь?
– А я и не один, – перед глазами проносится картинка, как мы с Нелли, стоя спиной к спине, держим перед собой обнаженные мечи.
– Да? – Румянцева подозрительно прищуривается. – И кто же за тебя впряжется?
– Лучше скажу, чего я добиваюсь, – я выдерживаю многозначительную паузу и наслаждаюсь нетерпением моей собеседницы. – Я хочу, чтобы вы признали, что Макаров был уродом, и в будущем слушались только меня.
Сначала у Румянцевой открывается рот, потом расширяются глаза:
– А ты не офигел?
Я смеюсь и пожимаю плечами.
– Ты пошутил, да? – неуверенно спрашивает она, но в глазах читается прежнее изумление.
– Думай, как хочешь.
– Если продолжишь в таком духе, у тебя точно будут неприятности.
– Передай своим, пусть в следующий раз меня сразу убивают, а то буду залавливать их по одному.
– Нет, ты точно больной.
– Пишите лучше свои речи и не теряйте время. Вам придется очень постараться, чтобы сказать что-то хорошее о Макарове.
– Не волнуйся, – Румянцева принимает свой обычный нахальный вид, – в Гугле уже все написано.
* * *
На биологии показывают документальный фильм ВВС про различия между мужчинами