Крепко стиснув зубы, Джек улыбнулся – оскалился, как хищник, который выследил и затравил свою добычу. Злость грызла его нутро, как бешеная крыса, как целое полчище крыс, впивающихся зубами в осознание того, что его предали, продали – как лоха, точно последнюю дешевку.
Джек подошел к мужчине. Тот уже затих и почти не шевелился. Подрагивала нога. Он разжал его пальцы и вытащил нож из раны, вытер кровь с лезвия о подушку. Достал из-под нее «Беретту» [34]и сунул за пояс. Заметил бумажник, торчащий из кармана брюк убитого.
– Как твое настоящее имя? – Бумажник из брюк незнакомца перекочевал в карман Джека.
Он пристально посмотрел на Цирцею.
– Лили… – обронила девушка.
– А его? – указал на труп Джек.
– Диего. Он сутенер, шантажист, сволочь! Я не хотела, поверь… Если бы я знала, то я бы убила его!
– Я считаю иначе. Первая мишень – я. – Джек сцепил до боли зубы. – Я!
От его взгляда ей стало страшно, глаза ее заблестели, и она была готова вот-вот дать волю слезам.
– Прости, Христа ради… – жалобно выдохнула она.
Джек приложил указательный палец к губам:
– Тс-с-с!
Жуткая «улыбка» сошла с лица Джека, оно будто превратилось в камень. К ее словам он остался равнодушен, как нож правосудия.
Он обошел кровать, нагнулся, поднял с пола деньги, выроненные девушкой, развернул, пересчитал и бросил ей в лицо:
– Это твое. Неплохо, весьма неплохо. Две с половиной штуки русских рублей за жизнь сироты. На наши – это почти двадцать тысяч по нынешнему курсу.
Девушка дрожала от страха. Она была уверенна, что находится на волосок от смерти.
– Я ведь любил тебя… – задумчиво и как-то безучастно произнес Джек, запнулся, а затем поэтично добавил: – Ты была для меня ярче радуги. Сколько слов о любви я слышал от тебя – хоть бедным раздавай…
– Джек… – Рука девушки осторожно, точно боясь обжечься, потянулась к нему.
– Нет! – сказал он и жестом остановил ее. – Больше не дотрагивайся до меня! Никогда!
Джек помолчал, смотря на нее все тем же сосредоточенным взглядом. А что говорить? Прости-прощай, и так все понятно. Потом сказал очень серьезно:
– Я любил тебя. А ты все это заживо в гроб уложила… заживо – в гроб… – Джек замолчал, не зная, что еще добавить к своим словам. Развернулся и зашагал прочь.
– Джек! Джек! – воскликнула она. И слова ее начали таять: – Джек… котик…
Дверь громко хлопнула.
Со столика зеркального трельяжа упала маленькая фотография в рамке, стекла разлетелись по полу.
– Джек, не уходи… – почти прошептала девушка. – Ну, пожалуйста…
Она уткнулась лицом в подушку и заплакала навзрыд. Она кляла свою судьбу, настырную неудачницу. Она была готова броситься очертя голову в объятия любой смерти, лишь бы ничего этого не произошло, лишь бы вернуть Джека, вернуть любовь, которая перестала в нем дышать. Она чувствовала себя так, будто от нее отрезали добрую половину. Перед ней разверзлась бездна – осознание того, что она натворила.
С этого момента она потом еще долго думала, что дальше не стоит жить. Погружаясь в яркий свет лампочек ночных клубов, в громкую музыку, в завесу табачного дыма, в смесь ароматов парфюма, пива и пота она понимала, что находится в аду. Наклоняясь над зеркальцем с белым порошком, она видела отражение своих глаз, в которых поселилась мертвая чернота – мириады копошащихся тварей, мокрых и блестящих. Настоящие норы с кровожадными насекомыми. Откупоренные банки с червями. Несколько раз она хотела свести счеты с жизнью, но что-то внутри нее восставало. И боль становилась терпимей, нехотя уходила за кулисы. Неискупленное чувство вины зарастало слезами и самооправданиями, как брошенная могила – сорняками.
Любовь часто кончается несчастьем и увечьями для тех людей, кто бежит с поля боя и поздно начинает ценить ее удушливую красоту. Тогда наступает момент, когда нет выбора, когда между ними больше нет ничего – между ними меньше, чем ничего.
* * *
Вниз Джек спускался сам не свой. Мускулы размякли, как мороженное на солнце. К горлу подступала тошнота. Он был удивлен, какую пустоту в душе он ощутил. С каждым шагом в нем что-то умирало. И он понял, что уже никогда не увидится с Цирцеей, и ему уже было на это наплевать. Решение принято – окончательно и бесповоротно. Впервые он не испытывал восторга и от убийства врага. Слова незнакомца блуждали эхом по его ушам: «В отряде «Кракен» отпетые головорезы… Они в два счета убьют всех этих вороватых бродяг…»
«Убьют!.. Убьют!.. Убьют!..» – молотом стучали слова в голове Джека. Вот она пунктирная цепочка «следов», ведущая к ответу! На секунду мысли Джека остановились, его осенило: «Да, да! Тот шеврон на плече офицера! Надпись на нем – отряд «Кракен»!» – и он ускорил шаг. Он почти бежал по ступенькам. Нужно было спешить.
Владельца отеля в холле не оказалось. Смылся. Возможно, уже звонит в полицию, решил Джек, а может, и нет – кому нужна лишняя проверка и допросы постояльцев, среди которых могут оказаться те, кто в розыске? Труп можно выбросить на улицу и в соседнем квартале. А ведь могли никого и не убить, а просто ранить. Тогда – сами разберутся. Именно так и должен думать хозяин этого притона, мысленно решил Джек. Ну его к дьяволу! Пусть делает, что хочет! Сунется с вопросами – и его завалю.
Он практически пробежал через коридор, с каждым шагом ускоряясь, и распахнул парадную дверь. Яркий свет больно ударил ему в глаза. Он остановился и зажмурился.
Проститутка Анджела переминалась с ноги на ногу, как девочка, которой не терпится в туалет сделать «пи-пи». Солнце палило, и проститутка надела на голову зеленую шляпку, которая в купе с выцветшей красной блузой и юбкой напомнила парню морковку. Увидев Джека, она тотчас устремилась к нему:
– Ты быстро… – И отшатнулась в сторону, увидев, что правая рука парня в крови. Сумочка едва не выпала из ее руки. – Что стряслось, а? Ты убил их? Ты, маленький засранец, убил их?! – И бочком, бочком попятилась назад и завопила, зовя кого-то на помощь:
– Альфред! Альфред! Этот сопляк убил Красотку Лили и ее клиента! Он когда-нибудь и меня убьет! И тебя! Ты слышишь, Альфред! Он убил их!
Джек открыл глаза, прищурился и заметил, что из ярко-синего кабриолета, причаленного к тротуару на противоположной стороне улицы, выбирается здоровенный негр в пестрой рубахе навыпуск, мешковатых штанах, сандалиях и едва ли не килограммовым золотым крестом Осириса на жирной шее. Рука толстяка потянулась к пассажирскому сиденью, и Джек увидел рабочий инструмент смотрителя ночных жриц любви – от русских оружейников, с магазином на тридцать патронов. Медлить больше было нельзя.