не выходила за пределы поместья, а у Биатрис в поклонниках была добрая половина мужчин нашего города. Как и ваш покорный слуга, – мистер Харрис грустно улыбнулся.
Эбби смотрела на него во все глаза. «Он знал её семью и её тётку ещё задолго до её рождения? Что это, если не проведение?»
Мистер Харрис невозмутимо продолжал:
– Сыновья многих уважаемых семей сватались к Биатрис, но сердце её было неприступно. Дрогнуло оно только перед Девидом Лайтвудом. Из не особо богатой и родовитой семьи сильный, смелый, принципиальный, он возглавил полицию нашего города. Быстро навёл здесь порядок и завоевал уважение горожан. Но ни смотря на это, думаю, что твой прадед вряд ли дал бы своё благословение на их брак, но он не успел помешать им. Тихо умер в своей постели от сердечного приступа. Вскоре после его смерти вернулся твой дед, но жизнь вдали от дома сильно изменила его. Он крепко выпивал, а потом пристрастился к игре. Быстро наделал больших долгов. Пьяного легко подставить на деньги. Сначала удавалось покрывать проигрыши, но состояние семьи таяло на глазах. Биатрис просила его остановиться, жалела и выгораживала. Она его очень любила и долго искала ему оправдания. Но… конец всему этому положил Лайтвуд. Они с Биатрис сильно любили друг друга, – доктор вздохнул, – наверное, также как вы с Двейном. Биатрис просила его пожалеть брата, дать ему последний шанс, но он слишком принципиальный и требовательный даже к себе довёл дело до суда. Он предложил Биатрис руку и сердце, желая взять на себя полную заботу о ней.
«Сливки» нашего города быстро и безжалостно растоптали твою семью, не простив ни надменности и высокомерия твоему прадеду, ни былых богатства и влияния его детям. За считанные дни твою семью втоптали в грязь. Девид искренне любил твою бабку и хотел ей помочь, наказать твоего деда и спасти её. Но слишком гордая, слишком упёртая, она не смогла простить ему его принципиальности и расценив его предложение стать его женой, как проявление жалости к ней, дала резкий и окончательный отказ, хотя и безумного его любила.
Накануне суда твой дед полез в петлю, успев к этому времени промотать огромное состояние своего отца. А Биатрис и твоя мама остались вдвоём без средств к существованию. Лайтвуд пытался им помочь, но она осталась непреклонной. Поэтому им надо было как-то выживать. Безвольная, привыкшая всю жизнь быть в подчинении, тихая и покорная твоя мама осталась жить уже в полном подчинении Биатрис. Но справедливости ради, на сколько я знаю, работать в борделе твоя мама начала по собственной воле, никто её не заставлял. Ну, а дальше, – доктор вздохнул, – ты, я думаю, знаешь лучше меня.
Мистер Харрис наконец-то к ней развернулся.
– Кстати, а почему ты называешь её тёткой? Она же приходится тебе бабкой?
– Однажды, в детстве я назвала её бабушкой, – грустно улыбнулась Эбби, – и получила такой нагоняй за это. Да я и тёткой-то её почти никогда не звала. Только по имени.
– Биатрис – медленно произнесла Эбби, – так вот, как оказывается её зовут. Девушка тут же опомнилась, – Спасибо, что рассказали. Я ведь ничего не знала о своей семье. Но причём здесь мы с Веем?
Мистер Харрис жестом показал на дверь.
– Давай пройдём в мой кабинет.
Эбби пошла за ним следом на дрожащих ногах. Она ничего не понимала. Войдя в кабинет, доктор подошёл к какому-то листу, висевшему в рамке на стене, и показав на него, пояснил:
– Это моё разрешение на занятие врачебным делом в этом городе. Лет десять назад одним из первых мне подписал его наш губернатор, практически сразу, как его выбрали на этот пост.
По-прежнему ничего не понимая, Эбби подошла к листу и начала читать. Она раньше никогда не видела никаких разрешений, но ничего особенного в нём не было. «Мистеру Джастину Харрису настоящим даётся разрешение на…» и так далее, и так далее. В самом конце печать, подпись и после наименования высокой должности девушка прочитала имя и фамилию. Эбби мгновенно побледнела и потеряла равновесие. Доктор быстро подхватил её и усадил в своё кресло.
***
Спустя время Эбби всё так же сидела в кресле, пытаясь сделать глоток из дрожащего в её руках стакана с успокоительным.
– Наш губернатор и тётя Бетси, этого не может быть, – еле слышно выдохнула она, – она же никогда, даже намёка. Это же невозможно.
Доктор молча ждал. И тут Эбби встрепенулась.
– Она же может… Ведь она одна может попросить его, чтобы он… – она попыталась встать.
Мистер Харрис отрицательно покачал головой.
– Бесполезно. Ты знаешь её лучше меня. Двадцать лет она лелеяла свою обиду и ненависть ко всему миру.
– Теперь я хотя бы понимаю, за что она ненавидела меня всю жизнь. Что она знает?
– Я пошёл сегодня ва-банк, поэтому рассказал, что вы обвенчались и что ты ждёшь от него ребёнка, ну и всё про Двейна.
– Понятно, – девушка рассеянно смотрела прямо перед собой.
– Эбби? – доктор попытался заглянуть ей в глаза, – Ты что задумала, детка?
– Мне нужно поговорить с ней. Даже если есть только один шанс на миллион.
Доктор Харрис простонал:
– Я так и знал. Послушай, я обещал Двейну, что не дам тебе наделать глупостей.
– Только поговорить.
– Ну ты же понимаешь, что это бесполезно. Даже если случится чудо, и она согласится помочь, ты понимаешь, какую цену она может за это запросить?
– Всё, что ей придёт в голову, – отрешённо ответила девушка.
– Ну ты же сама час назад говорила мне, что не сможешь предать Двейна и вашего ребёнка? И как, ты думаешь, он будет жить дальше, зная какую цену ты заплатила за его свободу?
– Считайте это болезнью, помешательством, как угодно, презирайте меня за мою слабость и эгоизм, но я не смогу жить без него, он мой воздух, мой мир, моя жизнь, – она прямо смотрела доктору в глаза.
На секунду ему показалось, что в этом взгляде он увидел Биатрис. Непокорную и упрямую. В отчаянной попытке остановить её, доктор устало выдохнул:
– Ты же понимаешь, что все эти двадцать лет она ненавидела его?
– Это вы мужчины ничего не понимаете. Все эти двадцать лет она по-прежнему любила его, – грустно улыбнулась девушка.
Глава 11
Впервые за десять лет доктор Харрис шёл на вызов пешком, ещё и без помощника, да ещё и на другой конец города. Таща на себе тяжёлый саквояж с инструментами, он всю дорогу пытался понять, как ей удалось уговорить его отпустить её одну, ещё и отдав ей экипаж. Он же взрослый, по крайней мере, каким он раньше считал себя, адекватный человек. Он на двести процентов знал, что это бессмысленно, но эти двое вили из него верёвки. Ещё недавно он не смог остановить её, а сейчас думал о том, как будет