быстро ныряет под одеяло.
И снится ему худчицкая ярмарка. Они с Марушкой раскачиваются на качелях. Лодка взлетает так высоко, что стальные тросы становятся горизонтально и при каждом движении слышен скрип петель и стук металла о дерево. И еще испуганные женские голоса.
— Быстро, быстро, иначе их кто-нибудь найдет у нас! — вдруг слышит Ольда совершенно отчетливо и не понимает, почему его торопят. С трудом открывает глаза и удивленно щурится.
В нескольких шагах от него стоит его старшая сестра и подбрасывает дрова в печку. Ольда испуганно смотрит на нее. Топить теперь, летом? Его взгляд быстро скользит по комнате и останавливается на открытом чемоданчике, стоящем на стуле возле камина.
— Ты что делаешь? — кричит он и вскакивает с кровати.
На его крик в комнате появляется бабушка. Она сразу же склоняется над чемоданчиком и читает:
— «Каждый не поставленный вовремя танк, пулемет или самолет приближает конец войны. Каждый взорванный мост, испорченный кабель или телеграф, каждый пожар на заводе, на железной дороге — все это приближает нашу победу». Ты что, сумасшедшая? — набрасывается она на дочь. — Кто знает, сколько труда им стоило получить эти листовки!..
Она захлопывает чемоданчик с листовками и засовывает его под кровать.
— Какие же вы еще глупые, дети! — набрасывается потом мать на Ольду. — Вы же рискуете жизнью!
Из кухни прибегает отец:
— Снова связались с этими листовками? Когда-нибудь дождетесь! Доиграетесь!
Ольда молча вздыхает и начинает быстро одеваться. Ему сегодня не хочется ни умываться, ни завтракать. Он спешит.
Когда отец с сестрой уходят, мать вытаскивает из-под кровати чемоданчик и сует его в руки Ольде.
— На отнеси это куда-нибудь. И в другой раз такие вещи оставляй где-нибудь в лесу.
Ольда выходит из дому и прячет чемоданчик в бункере. Там он будет в надежном месте.
Ольда уже направлялся на работу, когда увидел бегущего Алоиса Мишку с покрасневшим от напряжения лицом. Алоис остановился рядом с Ольдой и, едва переведя дух, выдавил из себя:
— Сегодня ночью Германия напала на Советский Союз!
Было влажное, теплое утро после ночи летнего солнцестояния.
30
— В России немцам дадут по зубам, — говорили многие. — Как в свое время Наполеону.
— Как бы не так! — возражали другие. — Русские не вооружены, а у немцев современная военная техника, и на них работает вся Европа.
Марушка крутилась как белка в колесе. Во все ячейки она должна разнести директиву местного руководства: создать бригады, а еще лучше — тройки из надежных и преданных людей, которые будут организовывать саботажи и диверсии на железной дороге, на фабриках и в других местах.
— Я свяжу тебя с одним товарищем, — сказала она Ольде. — Мы расширяем сеть, поэтому должны быть крайне осторожны. Позднее ты создашь собственную тройку.
На перекрестке между Чебином и Сентице Ольду ожидал стройный парень. Ольда узнал его по описанию Марушки и сразу, не мешкая, спросил, как кратчайшим путем добраться до Островачиц.
— Йожин, — вместо ответа назвал парень тайную кличку Ольды, которая одновременно служила паролем, на что Ольда должен был сказать: «Он работает в Брно и домой ездит по воскресеньям».
Они быстро договорились встречаться каждую среду в шесть вечера на этом перекрестке.
С того времени Рихард, связной между малгостовицкой ячейкой и Марушкиной тройкой, получал от Ольды из Битишки листовки и письма.
— Связной, говоришь, — пробурчал Боб и бросил на Марушку укоризненный взгляд. — Как-то ты все делаешь слишком быстро.
Марушка играла в саду с его маленькой дочкой, которая пыталась пальчиком дотянуться до божьей коровки, ползущей по стебельку колокольчика.
— Дзинь-дзинь! — проговорила Марушка и слегка покачала синий колокольчик.
Девочка сначала вытаращила глазенки, а затем залилась звонким веселым смехом. Боб нахмурился.
— Разве у тебя нет более серьезной работы? — не выдержал он.
У девочки от смеха началась икота, и это еще больше разозлило Боба.
— Ты соображаешь, что делаешь? — напустился он на Марушку. — Разве можно быть такой неосторожной? Ты готова вовлечь в подпольную борьбу каждого встречного. Еще недавно вас было семь, а теперь ты спокойно сообщаешь: что вас — тринадцать. Так нельзя организовывать движение Сопротивления!
Марушка лежала на животе в траве возле ребенка и болтала ногами в воздухе.
— Я сплю каждую ночь одетым, а ты здесь забавляешься с кузнечиками, — ворчливо продолжал Боб. — Даже на работе мне нет покоя, Каждую минуту жду, что за мной придут.
Девочка забыла о божьей коровке. Ее внимание привлекла ленточка в волосах Марушки.
— Как-то к нам пришли на почту, — мрачно продолжал Боб, — чтобы в окно, которое выходит во двор, вставить решетку. Решетку!
Девочка стала развязывать ленточку, потянула за конец.
— Можешь себе представить, как бы это выглядело? Я — за решеткой! — Боб посадил дочку на колени. — Но я сказал: «Решетки в окне не будет, и баста!» — На мгновение он замолк, а потом сказал со вздохом: — Да, дорогая, подпольная борьба — тяжелая, опасная, адская работа, это тебе не игрушки.
Марушка лишь усмехнулась. Будто бы она сама не понимает! Тысячи километров она уже изъездила поездом и на велосипеде, сотни километров прошла пешком днем и ночью, в дождь и мороз, чтобы получить или разнести нелегальную литературу, листовки, патроны, оружие, а также деньги и продовольственные карточки для тех семей, кормильцы которых были арестованы или казнены. Сколько протекторатных подметок уже изношено на этих дорогах и по бездорожью! На подошвах и пятках натерты кровавые мозоли. Сколько раз от голода, усталости и недосыпания она теряла сознание! И все же ни на минуту, никогда она не сомневалась в том, что если страну захватил враг, то ради ее освобождения стоит жертвовать здоровьем, свободой и жизнью. Именно ради этого.
Время струится безвозвратно. Среди залитых солнцем полей уже остался вокзал во Врбовцах, чистый, такой близкий сердцу вокзал, под высоким голубым небом остались цветущие луга, вырубка, на которой в малиннике ягоды сами падают в руки. Как во сне промелькнули семь беззаботных дней, которые прожили там Марушка с Аничкой Скршитековой до поступления на фабрику Рачека.
Теперь Аничка впервые ведет ее в цех.
— Не бойся, — успокаивает она Марушку, — ты быстро привыкнешь к работе, это пустяк.
Но Марушка не испытывает страха. Однако интуитивно она чувствует, что ей не рады, что ее считают чужой. Никто ей не сказал ни одного обидного слова, но по взглядам пятнадцати девчат она угадывает их мысли.
«Да-да, ты образованная, — говорят их глаза, — ты знаешь больше, чем рабочие. Будешь здесь задаваться, учительница!»
Мастер Подепршел подвел ее к высоким ткацким станкам:
— Будете работать на третьем и четвертом станках.
К остальным девушкам он обращается на «ты»,