угрожать, что убьет ее. Она стала равнодушной, безразличной ко всему. Вероятно, и ненавидеть его она уже не смогла бы. В последнее время она не чувствовала душевной боли, у нее было лишь какое-то внутреннее отчаяние, страшное беспокойство, ей казалось, что ее разум всего этого не выдержит. Кому она может довериться?
«Если бы ты знала, мамочка, что со мной происходит, ты сразу бы приехала ко мне, — написала она домой. — Если бы ты могла понять, какие ужасные потрясения я переживаю и что за эти годы мне пришлось испытать! Но тебе это трудно понять, так как ничего подобного в твоей жизни не было. Я всегда считала отношения между тобой и отцом прекрасными. Вы так уважаете, любите друг друга… — Крупные слезы падали на желтую почтовую бумагу. Слишком долго она носила в себе боль, ни с кем не делясь своими переживаниями. — Мамочка, умоляю тебя, приезжай ко мне!.. Ради бога, приезжай, но без Юлы! Не проси о нем, я его не хочу видеть, скажи ему об этом, я не могу его видеть! Мамочка, ты мне нужна, как никогда! Не бойся за меня. Люби меня…»
Сорокалетняя мать еще не отвыкла от своей двадцатилетней дочери, и это горячее признание Марушки разрушило стену упрямого молчания, которая в последнее время возникла между ними. Материнская любовь ждала того мгновения, когда она сможет принести свою жертву. Мать ждала, встревоженная всем, что в этот раз волновало дочь, что отнимало у нее время и силы. И когда она услышала первый крик о помощи, бросила все — и работу на вокзале, и дом — и без колебаний приехала к своему бедному ребенку.
Когда они встретились, дочь рассказала матери о своих горьких любовных переживаниях, объяснила ей, почему не обручилась с Юлой, хотя и принадлежала ему. И мать была потрясена мыслью о том, что ее маленькая дочь выросла, что теперь она уже взрослая и живет своей жизнью, в корне отличающейся от ее собственной.
В ту ночь Марушка засыпала в объятиях матери, как когда-то давным-давно, в далеком детстве. Все в жизни встало на свои места, обрело уверенность. Даже экзамены перестали вызывать страх и воспринимались как обычное, логичное завершение учебного года. Все казалось естественным, исчезли переживания и нервозность недавних дней, одно событие вытекало из другого, в них была взаимосвязь.
Еще накануне последнего экзамена Люба зашла с Марушкой в тишновское заводоуправление. Девушки шли туда с чувством неуверенности. Удастся или нет?! Они обсудили с Аничкой Скршитековой тайный план и теперь с нетерпением ждали его осуществления. Могут ли они верить словам рабочего с фабрики Рачека, что он обо всем договорился с начальником тишновской канцелярии?
— Не сомневайтесь, — заверял он их, — я знаком с Сойкой, он не подведет. Ведь у нас на заводе работает семнадцать выпускников школы.
Марушка со скрытым беспокойством следила за пальцами управляющего Сойки, роющегося в картотеке, на стенке которой стояла надпись: «1921 год». Он напоминал играющего пианиста. Наконец его пальцы остановились и вытянули длинную карточку. Прошла целая вечность, прежде чем он окунул перо в чернила и в свободной графе написал:
«С 7 июля 1941 года — ткачиха у фабриканта Рачека, фабрика по выпуску перевязочных материалов. Веверска-Битишка».
Все прошло гладко: никаких вопросов, почему Марушка не пошла работать в канцелярию, почему девушка, сдающая госэкзамены в языковой школе, хочет работать на фабрике простой ткачихой. А главное, нет никакого риска попасть на работы в рейх.
Сдав последний экзамен в Праге, девушки отметили это у Любы в Пльзене. Марушка давно мечтала пойти в оперу, но в то время в театрах, как назло, шли только драматические спектакли. Ничего, важно, что экзамен сдан и что все произошло так, как они хотели. Почему бы им теперь и не отдохнуть на каком-нибудь спектакле! Неизвестно, когда еще они увидятся!
Люба через несколько дней устроилась работать переводчицей с немецкого языка. Марушка же решила немного побездельничать.
— Здесь, в Пльзене, к тебе скоро зайдет один человек, — шепотом сказала она Любе, когда они шли по Сушицкой. — Назовешь пароль, и он должен что-то передать для меня.
Вот какими были каникулы для Марушки. Надо спешить! Прежде чем она пойдет работать на фабрику и кончатся льготные билеты, надо как можно больше получить пакетов и развезти их в разные города.
Вокзал… Уставшая, бледная, вечно спешащая. Сколько этих вокзалов видела Марушка в то время! Сколько людей, скорчившихся в позе вечного ожидания или несущих в темноте свертки и рюкзаки, тюки и мешки!.. Резкий лязг буферов… Неприятное шипение паровозов…
Будут ли когда-нибудь другие вокзалы, веселые и радостные, встречающие людей пестрыми цветами, как было раньше? Сбросят ли они с себя вечную серую мглу, озаренную слабым миганием газовых рожков?
На тихую площадь в Веверска-Битишке опустилась теплая июльская ночь. Непроглядная темень, ни единой звезды на небе.
Возле тротуара стоят два пустых автобуса. Ольда ждет, когда придет последний автобус из Брно. Наконец в половине двенадцатого долгожданный автобус останавливается в нескольких шагах от него и с тяжким вздохом выбрасывает из своей утробы пассажиров. Один за другим спрыгивают со ступенек усталые люди и исчезают во тьме. Марушка появляется среди последних. Ольда галантно принимает у нее чемоданчик и берет девушку под руку. «Это необходимо для конспирации», — мысленно говорят оба, и им становится от этого обидно. Остановились ли они на темной площади и прижались друг к другу, как будто не могут расстаться, стоят ли в ожидании автобуса, который утром отвозит рабочих на ближайшие фабрики, — все это делается в целях конспирации. Каждая минута, каждый час, которые не будут затрачены на труд для рейха, означают еще один шаг к победе. А для того чтобы рабочие попали на работу с опозданием более чем на час, достаточно подсунуть под колеса автобуса большие острые гвозди.
Только после этого они оба, изображающие молодых влюбленных, расходятся — каждый в свою сторону. Марушка — к Климовым, Ольда с чемоданчиком — к дачам на Белом ручье.
— Возьми это домой и хорошо спрячь, — сунула ему Марушка сверток, прежде чем они расстались.
Двери дома уже были закрыты. Как в этой темноте найти ключ, засунутый в щель между досками?
С тяжелым чемоданчиком в руке Ольда тихо входит в спальню. Дома уже все спят. Он вслепую нащупывает шкаф в углу у окна и кладет чемоданчик среди зимней одежды. Глаза у него слипаются, а ему ведь рано утром вставать и идти на работу. Он вешает брюки и рубашку на спинку стула возле кровати и