верил, что ни один человек не был выше закона, даже я понимала, что Клавер прав: здесь господствовали законы канонического права. Эти солдаты
действительно принадлежали Церкви, одному из тех редких прибежищ, в которых человек оказывался недосягаем для длинной руки Императора. Впрочем, за подобную неприкосновенность часто приходилось платить тяжелыми повинностями – например, многолетней службой в неманском военном ордене, – и давалась она нелегко.
– Кто это сказал? – крикнул Вонвальт. Я видела, что он разъярен. Его ноздри раздувались, и он втягивал воздух глубокими, судорожными вдохами. – Кто это сказал?!
Чуть дальше толпа немного расступилась. Вперед вышел спешившийся рыцарь. Он был грузным, с уродливым, жестоким лицом. К храмовникам Савара присоединялись самые разные типы, и мне подумалось, что этот рыцарь относился к той категории, которая просто хотела убивать и не могла найти другого законного способа делать это.
– Сэр Конрад, пора закончить этот балаган, – нетерпеливо окликнул его Клавер. – Вы не можете причинить вред этому человеку. Он подчиняется законам Церкви.
– Какие преступления ты совершил в Рилле? – спросил Вонвальт рыцаря Голосом Императора. Казалось, что гром расколол небо. Идиот отшатнулся, словно его ударили по лицу кулаком. Я сразу же увидела, что он оказался особенно восприимчив к Голосу, поскольку не имел ни подготовки, ни прирожденного ума, чтобы хотя бы попытаться противостоять ему.
– Я изнасиловал женщину, а затем сжег ее живьем! Я п-пытался убить ее детей, но они сбежали! – заверещал он.
По воинам прокатилась волна смятения. Было легко предположить, что все они придерживались взглядов Клавера и что войско целиком состояло из дурных людей, желавших убивать и калечить под предлогом праведности. Но, конечно же, многие из храмовников были пусть и заблудшими, но по-настоящему благочестивыми и порядочными людьми, которые вовсе не хотели водиться с признавшимся насильником и убийцей.
Его товарищи отшатнулись от него. Вонвальт и Брессинджер спешились, первый с яростью в сердце, второй – с неохотой и чувством долга.
– Сэр Конрад! – крикнул Клавер. – Я вас предупредил!
– Закрой рот! – рявкнул сэр Радомир.
Вонвальт вытащил меч из ножен. Не медля он двинулся на рыцаря. Тот все еще не пришел в себя от Голоса, но все же выхватил свой собственный клинок.
– Ты сознался в совершении преступлений: насилия и убийства, – неумолимо сказал Вонвальт. – Именем его императорского величества Императора Кжосича IV я, Правосудие сэр Конрад Вонвальт, признаю тебя виновным и приговариваю к смерти через обезглавливание.
Брессинджер шел за Вонвальтом быстрым шагом, держа ладонь на рукояти меча. Рыцарь отшатнулся от них, немного поскользнувшись на склизком мощении Хаунерской дороги.
– Помогите! – крикнул он своим товарищам, но они подались назад, словно Вонвальт стоял в центре незримого круглого барьера. Некоторые, должно быть, считали, что рыцарь заслуживает смерти, даже если и верили, что Вонвальт не имеет права убить его. Другие попросту боялись, что их самих ранят или убьют, если они вмешаются. Но большинство все же не верили словам Клавера об их неприкасаемости. Как бы там ни было, все они были напуганы. Как жаль, что я не могу передать пером, какой трепет внушал в тот миг Вонвальт своим видом. Он представлял собой воплощение власти, разгневанного бога, неостановимого, как восход солнца.
– Подождите! – закричал рыцарь. – Просто подождите!
Вонвальт не стал ждать. Рыцарь бросился вперед. Вонвальт с неожиданной легкостью отразил удар его клинка и шагнул в сторону. Он трижды взмахнул мечом: первым движением он отрубил рыцарю кисть, державшую оружие; вторым занес клинок над его шеей; а третьим могучим махом отсек ему голову. Храмовники издали тяжкий вздох. Тело рыцаря еще несколько секунд держалось прямо, а затем неуклюже рухнуло наземь, короткими струями выплескивая на каменные плиты теплую кровь.
Я потрясенно следила за происходящим. Взглянув на сэра Радомира, я увидела, что мое удивление отражается и на его лице. А стоявшие за ним стражники просто наслаждались представлением. Оглядываясь назад, я понимаю, что этого следовало ожидать – в их понимании магистрат Империи был именно таким: воплощением смерти, скорым, решительным, справедливым. Но они не видели Правосудия, которого знала я: его внимание к тонкостям, терпение и медленное, скрупулезное применение законов. Они видели сэра Конрада из легенд и небылиц. Я же видела пугающее проявление безрассудства.
Вонвальт вытер клинок, а затем убрал его в ножны.
– Кто еще желает признаться? – Он развернулся и снова подошел к началу процессии. – Патре, может быть, вы желаете сознаться в подстрекательстве к убийству? Ведь это вы подговорили Вестенхольца отправить этих злодеев на юг?
Клавер был бледен от ярости.
– Вы, – сказал он, трясущимся пальцем указывая на Вонвальта. Он издал внезапный, дребезжащий смешок, словно сам себе удивился. – Любопытно, понимаете ли вы, какую глупость совершили сегодня. Как глупо вы вели себя весь последний месяц. Какие непоколебимые силы действуют сейчас в Сове, готовясь низвергнуть вас и ваш старый языческий орден.
– Скажи только слово, священник, – со злостью произнес Вонвальт. – Сознайся. Увидишь, защитят ли тебя от Правосудия Императора твои боги или законы твоей Церкви.
Клавер ехидно оскалился и окинул Вонвальта долгим, оценивающим взглядом.
– Вы так рветесь раздавать смертные приговоры. Полагаю, это уместно, что вы сами же подписываете свой.
Настал черед Вонвальта скупо улыбнуться.
– Никто не выше закона, – сказал он. – Никто. Ни вы, ни Вестенхольц, ни кто-либо еще. Мне нет дела до ваших нелепых фокусов. Мне нет дела, храмовники передо мной или нет. Мне нет дела до того, что они дали обеты Богу-Отцу. Если они совершили убийство, я их обезглавлю.
Клавер шагнул вперед. Брессинджер хотел преградить ему дорогу, но Вонвальт удержал его, выставив руку.
– Примените на мне свой Голос, – прошипел Клавер. – Давайте, здесь и сейчас. Посмотрите, что случится.
Вонвальт покачал головой.
– Вы хотите, чтобы я опозорил вас еще больше? Неужели вы так хотите умереть?
– Ну же! – взревел Клавер.
Вонвальт понимал, что Клавер наверняка столь же устойчив к Голосу, как и Вестенхольц, поэтому он сделал то, чего не ожидал никто – включая меня.
– Сэр Радомир, – позвал он, оглянувшись через плечо. – Арестуйте патре Клавера.
Клавер и каждый храмовник, слышавший это, как раз собирались разразиться громким негодованием и устроить несомненно впечатляющий спектакль, когда их мгновенно прервал властный голос.
– Сэр Конрад!
Все обернулись. Со стороны ближайшей рощицы, находившейся в стороне от дороги, приближалась женщина – высокая, властного вида, облаченная в тяжелый вощеный плащ и ведшая за собой белую верховую лошадь. В ее темных волосах виднелась проседь, а лицо было покрыто морщинами, говорившими о ее возрасте и лежавшей на ней ответственности. На одежде виднелись знаки, указывавшие на ее должность, выцветшие со временем, но хорошо заметные.
– Правосудие леди Августа, – ответил