Читать интересную книгу Надоело говорить и спорить - Б. Акимов

Кстати говоря, на съемках картины «Весна приходит с Севера» был один довольно забавный эпизод, который мы вспоминали недавно с одним юбиляром. Там, в Кировске, вместе со мной жил Юрий Васильевич Пискулов – мой товарищ по альпинистской команде, в то время уже занимавший пост зам. начальника управления по торговле с западными странами во Внешторге. Юрий Васильевич – мастер спорта по альпинизму, мы с ним дружим, и, кстати, заезжали сегодня к нему. С Юрием Васильевичем мы пошли однажды покататься на лыжах в районе плато Расвумчорр, но не с той стороны, где катаются обычно лыжники, а с другой. Мы заехали наверх, и директор рудника Витя Колесников, увидев меня в лыжном, сказал: «Что вы, ребята?» Мы говорим: «Да вот мы хотим пройти по плато полтора километра (а шириной плато метров 700), потом – небольшой спуск, подъем на гребень метров 80 и уже спуск в долину, где город, где подъемники». Он говорит: «Сегодня погода такая…» Я говорю: «Да ладно, ну что нам погода. Альпинисты, в общем-то». Он говорит: «Я вам дам провожатого». Мы говорим: «Да не надо нам никакого провожатого. Зачем? Что нам, не видно, куда идти?» Но он прислал одного местного горнолыжника, оказавшегося бульдозеристом, который сказал: «Ребята, что я с вами пойду? В общем, дойдете до вешки, там стоит триангуляционный знак, и вы мимо триангуляционного знака…»

Нас в определенном месте сгрузила машина, и мы с Юрием Васильевичем перелезли через большие заструги и пошли по этому плато. Юрий Васильевич мне рассказывал, в основном о больших премудростях в торговле с западными странами. И в такой беседе, очень легкой и интересной для меня, мы и чапаем. Но дело в том, что это лыжи горные, пятки не отрываются, и поэтому здесь просто идешь переступанием. Так мы переступали с ним где-то около часа, а время было примерно два часа дня.

Солнце скрылось за облаками, видимость сначала, ну может быть, двести метров она и была, но потом она стала постепенно сокращаться метров до пятидесяти. И если солнце у нас все время было как-то с левой руки впереди, то вроде оно и пропало. Ветер крутит, то справа, то слева, и в итоге мы с ним уже через полтора часа беспрерывной ходьбы стали проявлять некоторое беспокойство.

Еще светло, но дело все в том, что к вечеру мы должны были встретиться с хозяином местных гор, депутатом Верховного Совета, директором комбината «Апатит» Головановым. Все мы должны быть в гостинице, а в восемь уже приходит машина от Голованова за нами, и мы понимали, что нас очень скоро хватятся. А если хватятся, то повезут спасаловку (примерно пятьсот человек с факелами), и два-три человека обязательно ухнут в сбросы в Яскорское ущелье, вопросов нет. Там шестисотметровые сбросы. Перспективу эту мы прекрасно понимали! Из-за двух дураков, которые пошли!

Через некоторое время, в районе двух часов, мы вышли на свои следы. И все это на плато, я повторяю, полтора километра длиной и семьсот метров шириной. Мы вышли на них и поняли, что мы крутим и ходим кругом. Будь это равнина или какой-то другой рельеф, можно было просто пропереть вперед и куда-нибудь выйти. Но дело в том, что мы находились фактически на вершине горы. Вершины в Хибинах в основном плоские, столообразные. Поэтому мы несколько раз выходили на какие-то спуски, но видимость была десять метров. Мы понимали, что склон уходит вниз. Я пытался по нему ехать, но не вниз, а боковым соскальзыванием, теряя по сантиметрам, потому что я понимал, что могу выехать на карниз. Мы не знали, в каком месте этого плато мы находимся, потому что справа были карнизы на Яскорский сброс. Дважды мы начинали подниматься на какие-то подъемы и оба раза останавливались. Вот это было интересно. Оба раза мы останавливались, и было как-то не по себе. (Через два дня, приехав на это место в ясную, замечательную погоду, мы просто увидели, что оба раза мы выходили на карнизы и стояли на них.)

Уже стало быстро темнеть, пошел снежок. Там в марте месяце переночевать не фокус был: мы были тепло одеты. Мы с Юриком могли бы лыжами вырыть пещеру, ну и как-нибудь перебились бы ночь. Вопросов нет: мы ночевали с ним в пещерах. Но мы понимали, что поднимется скандал.

Наконец вдруг мы нашли какую-то вешку. Она была забита в снег. Обтесанный такой кусок дерева, палка забитая, на которой было написано «С-3». И мы стали эту цифру и эту букву «С» расшифровывать в соответствии с нашим положением и нашими возможностями. Это был какой-то кошмар, ребята, просто Фенимор Купер. Но Купер Купером, а на какой-то склон мы все-таки вышли.

Я начал медленно спускаться. Крутизна все увеличивается и увеличивается, я чувствую, что я на одних рантах, на кантах держусь. Я поднялся, не стал спускаться вниз, потому что было страшно. Потом в другом месте стал спускаться, и как-то крутизна остается, не меняется. Мы стали спускаться, спускаться, и вдруг – как бритвой отрезанное пространство, и мы вываливаемся из облака. Перед нами долина: никуда мы, конечно, не перевалили, все крутились вот на этом пятачке. Если бы нам кто-нибудь сказал, что мы будем пять часов ходить по месту, которое вообще меньше Манежной площади, мы бы не поверили.

Мы с Юриком быстро спустились вниз на дорогу. Транспорта у нас никакого нет, еще нужно ехать до города 20 километров. И вдруг сверху спускается машина: мы видим, что едет Колесников, начальник рудника. Мы, как шкодливые коты, встали так вдоль дороги, проголосовали. Витя выходит и говорит: «Ну, вы, сукины дети. Я звоню в гостиницу, вас нет, нигде нет…» У него рация, связь. Он нас дико отругал. Вот такая была история на съемках этого фильма.

Картина «Братск вчера и завтра» (1977) снята в Братске. В этой картине я практически нашел подтверждение одной идее.

Честно говоря, я ее и затеял для того, чтобы подтвердить одну историю – в Братске она существует как легенда – о ныне покойном Ароне Гиндине: он в свое время был главным инженером Братской ГЭС. И историю эту Арон мне подтвердил перед кинокамерой, что мне было очень важно. А история эта была такова.

Уже была построена плотина в Братске, уже было наполнено море. И там 58 отверстий, нет, не 58, а больше, – дыр, через которые должна идти вода. Эти дырки закрываются очень мощными воротами, называемыми шандоры. Там работают люди, плотина строится, море наполнилось уже, его как-то сливают и так далее. А внизу в котловане большое количество работающих людей. Арон Васильевич Гиндин сидит в президиуме городской профсоюзной конференции и получает записку, в которой написано: «А.В.! В шандоре 58-й секции образовалась трещина и идет вода. Что делать?» Арон Васильевич вышел, сел в машину, приехал на Плотину и пошел в 58-ю секцию. Пришел, увидел: там работают люди. Ни варить, ни менять эти ворота невозможно, а трещина – она видна. Ясно, что она будет еще больше, и еще больше будет идти вода, а если все это прорвет…

На счетмашине Арон считает сечение секции и силу воды. Это, в общем, гибель сотен людей, которые работают внизу. И Гиндин делает следующее. Он быстро всех людей выводит из секции и из котлована, то есть прекращаются все работы по сооружению Братской ГЭС, что, конечно, само по себе большое ЧП. Но Гиндин делает следующую замечательную вещь. Он велит принести ему в 58-ю секцию свет, стол и телефон и садится работать – в тулупе и в валенках. И вызывает добровольцев, и говорит: «Ребята, в общем, будем рисковать вместе. Я буду работать, и вы будете работать. Нужно забить секцию бетоном, закрыть ее вообще».

И вот эти два с половиной дня работала бригада Яковлева – нет, Яковлев – начальник участка был, а бригадир был Морахин или Муранов (потом в Узбекистан мы ездили его снимать), а Арон сидел, руководил стройкой. Телефоны, секретарша несчастная в тулупе, а эти – работали все, так сказать, под дамокловым мечом, ежесекундно рискуя умереть. Вот такие люди были раньше.

Дикие битвы Гиндина и Наймушина с Хрущевым из-за Братска сейчас звучат совершенно неправдоподобно. Хрущев сказал: «Станцию построите, и ток – в Иркутск». Ему говорят, что станция – такое колоссальное строительство, затраты таких миллиардов, людей, ресурсов – это должно быть опорным моментом нашего продвижения на восток, на север. Это – начало новой индустриальной базы, нужно там строить город. Но для этого нужны средства. Он говорит: «А там что у вас, степь или лес?» – «А там, – говорят, – Никита Сергеевич, тайга». Он говорит: «Вот замечательно, а я и не знал. А вы, – говорит, – ребята, топорики возьмите, да тайгу порубите, да постройте там город для обслуживания станции, чтоб там жили те, кто будет обслуживать станцию». И вот они и присоединившаяся к ним партийная организация Иркутска боролись с Москвой, с Госпланом, лично с Никитой за то, чтобы построить при Братске город и промышленные предприятия. И там построили в итоге, как вы знаете, огромный алюминиевый завод, который сейчас нас снабжает. Практически без братского алюминия мы бы сейчас были голы и босы.

Когда Гиндин стал строить аэропорт, приехал туда бывший председатель Госплана и сказал: «Что это строите?» – «А это будет полоса». Он говорит: «А это зачем? Станции не нужна полоса. У вас есть поляна в лесу, вот пусть туда Ан-2 прилетают. Нет, не нужно никакого бетона, никаких средств, никаких сооружений». И они, выкраивая из бюджета станции, обманывая…