Я обвел взглядом окрестности…
В синее небо указующими перстами уставились каменные столбы. Они почти не отбрасывали тени — солнце стояло в самом зените.
Да, это уж точно не Скандинавия…
— Долго еще ехать? — обратился я к Рамиресу.
— Часов пять! — ответил он жизнерадостно. — Будь дорога получше, управились бы за три.
И, помолчав, добавил:
— Я рассчитал так, что мы доберемся до темноты. Не хотелось бы, чтобы ночь застала нас в дороге.
Сандра беспокойно спросила:
— А что, ночью тут опасно?
— Ну, — неуверенно отозвался Рамирес, — это все-таки не граница… На всякий случай там сзади, в ящике, лежит кое-какое оружие. Но лучше обойтись без стрельбы.
Джип еще раз показал себя с лучшей стороны — в нем работал кондиционер. Иначе я бы просто спекся.
— Попрошу уважаемых пассажиров поглядеть налево, — сказал Рамирес бодрым голосом гида. — Окна только не открывайте. Пыли набьется!
Я приник к стеклу. Там в лощине, присыпанная бурым песком, смутно виднелась какая-то белая груда.
— О Боже! — воскликнула Сандра. — Это же кости!
— Так точно, мэм! — ухмыльнулся Рамирес.
— Вы их что, стаскиваете сюда, что ли? — удивился Хенрик.
— Вот уж нет! Сами приходят!
— Ладно тебе трепаться!
— Я правду говорю. Это — кладбище мутантов. Сюда приходят умирать всякие странные звери из Гиблых Земель. Сейчас уже не так часто, а раньше, говорят, они перли, как речной поток. А их тут уже поджидали. Видите?
Он кивком показал вверх, на небо, где медленно парили темные точки.
— Не знаю, что их сюда гонит, но это паршивое место, — и он нажал на акселератор.
Сандра грустно сказала:
— Не понимаю, как вы тут живете?
Он вновь усмехнулся:
— Красотка, разве это жизнь? Это адская работа, вот что это такое!
Постепенно солнце начало клониться к закату, и молчаливые каменные изваяния, застывшие точно стражи этой неприютной земли, отбросили длинные тени, лиловыми полосами перечеркнувшие красную почву.
Я вновь обернулся к Рамиресу:
— А что тут еще есть? Кроме пустыни?
Он пожал плечами:
— Гиблые Земли… это уже на самой границе с Мексикой и дальше. Насколько они в действительности простираются, никто не знает. Над ними даже самолеты не могут летать — отказывают приборы. Большую часть из них занимает Трясина — огромное болото, образовавшееся вскоре после катаклизма. Наши биологи говорят, что оно бурлит жизнью, но человеку туда лучше не соваться. Еще ходят слухи про какой-то затерянный город — ну, таких легенд у нас и до Катастрофы было полным-полно…
Наконец плоская как стол равнина сменилась холмами, которые поднимались все выше, а ближе к горизонту так густо поросли лесом, что красноватый оттенок сменился непроглядным сине-зеленым покровом, казавшимся еще более мрачным из-за быстро наступавших сумерек.
Неожиданно машина замедлила ход.
— А я думал, вы хотите успеть на базу до темноты, — заметил Хенрик, — похоже, вы не торопитесь.
— Еще как тороплюсь! — Рамирес выглядел напряженным. Он подобрался и настороженно сверкал темными глазами, осматривая окрестности. — Но мы не в Норвегии, парень. И даже не в Нью-Йорке. Хайвэев тут у нас нет, сам понимаешь.
Я взглянул вперед сквозь запыленное ветровое стекло.
— Что-то неладно?
Рамирес неохотно ответил:
— Похоже на то…
Джип прибавил скорость, потом резко остановился. Рамирес, перегнувшись через сиденье, достал винтовку и, натянув пыльник, надвинул на голову капюшон.
— Что там?
— Еще не знаю.
Я обернулся:
— Карс, Сандра, оставайтесь в машине. Пошли, Хенрик, посмотрим.
Карс начал было что-то возражать, но я взглянул на него, и он тут же заткнулся.
— Там, на заднем сиденье, есть ветровки, — не оборачиваясь, сказал Рамирес. — Наденьте.
— Это еще зачем? — буркнул Хенрик.
— Во-первых, температура к вечеру резко падает… во-вторых — пыль… Раньше мы тут вообще без респираторов не показывались. Теперь вроде нужды в них нет.
Я натянул холщовую робу и, машинально проведя рукой по кобуре, чтобы проверить, на месте ли пушка, вылез наружу. Рамирес уже стоял рядом с машиной, и вид у него был нерадостный.
— Колесо спустило, — объяснил он.
— У тебя что, запаски нет? — спросил Хенрик.
— Почему — нет? Есть. Но пока мы будем менять камеру, пройдет время. Мы не успеем добраться засветло. Это раз. А два — поглядите-ка, на что мы напоролись.
Я присел на корточки.
Поперек рытвины была уложена доска, сплошь утыканная ржавыми гвоздями. На нее и наткнулся джип. Рамирес вел машину осторожно, и он наверняка бы заметил ее, лежи она на дороге просто так, но она была искусно замаскирована сухой травой.
— Это ловушка, — мрачно сказал Хенрик.
— Угу… — рассеянно отозвался Рамирес. Он отошел в сторону и, присев на корточки, начал внимательно рассматривать что-то в густой пыли. Потом махнул нам рукой.
— Идите-ка сюда. Только осторожно. Следы не затопчите.
Нагнувшись, я и впрямь увидел чьи-то следы, освещенные косыми лучами заходящего солнца. Они уступали по размеру следам взрослого человека и не превышали детские, но, в общем, на том, что оставившее их существо, видимо, передвигалось на двух ногах, сходство с человеком и заканчивалось. Следопыт из меня никакой, но мне показалось, что ступни этого создания явно завершались крючковатыми когтями, а слабая вмятина между растопыренными пальцами свидетельствовала о наличии меж ними перепонки. Я вспомнил странную зверюгу, которую мы подстрелили в Фьорде… та вроде бы была гораздо крупнее…
— Это еще что такое? — спросил Хенрик. Пригнувшись и уперев руки в колени, он тоже рассматривал следы. — Это не отпечатки ног человека!
— В пустыне нет людей, — отозвался Рамирес. — Но некоторые животные, выходцы из Гиблых Земель, соображают ничуть не хуже человека.
— И кто же это, по-твоему, может быть?
— Пумы… или койоты… Черт, это могут быть даже крысы!
— Не морочь мне голову. Что я, крыс не видел?
— Да ты вообще не видел, что творится в Гиблых Землях! Парень, да это может быть кто угодно!
Я вздохнул:
— Ладно. Ты тут начальник. Что ты предлагаешь?
— Нужно натащить побольше сушняка. Как знать… некоторые из них боятся огня… некоторые из них. Тут поблизости полным-полно сухой травы и кустарника. Окружим машину — в случае чего сможем устроить небольшой фейерверк.
Он отряхнул колени от бурой пыли и замахал руками оставшимся в машине Карсу и Сандре.
— Давайте выходите! Нужно успеть до темноты.
Потом обернулся к нам, и его юное лицо приняло не по годам озабоченное выражение.
— Должно быть, они выследили меня на пути туда, — объяснил он. — И рассчитывали задержать здесь, чтобы мы не успели вернуться. Они неплохо соображают, эти твари. И чем дальше, тем лучше. В ящике с оружием есть гранаты. Они тоже не помешают. И возьмите винтовки. Тут нельзя ходить без оружия. Похоже, нам придется нелегко.
Пока мы с Рамиресом меняли камеру, а Карс, Сандра и Хенрик, вооружившись найденными в арсенале джипа винтовками, стаскивали хворост, наступила ночь. Она упала на наш лагерь внезапно — с последним лучом солнца пустыню и лощину меж холмами поглотила густая тьма, и лишь дальние вершины гор на востоке, освещенные лучами заходящего солнца, пылали, точно языки пламени. Мы отогнали джип к крутому склону ближайшей каменной гряды, окружив его полукольцом валежника и сухой травы. В случае опасности его можно было поджечь, создав непроходимую преграду, но я отлично понимал, что запасов топлива хватит ненадолго. Рамирес понимал это не хуже моего, и вид у него был мрачный и озабоченный.
Хенрик, засунув руки в карманы, оглядел результаты наших трудов.
— В таких случаях не помешает еще баррикада из камней рядом с машиной, — авторитетно сказал террорист. И пояснил: — Я видел это в каком-то старом фильме… там еще на них индейцы напали…
— Точно! — оживился Рамирес. — Давай, ребята!
Лучшим грузчиком и носильщиком оказался Карс. Это меня как раз не удивило — кадары отличаются воистину нечеловеческой выносливостью и силой. Что ж, им и камни в руки!
Наконец перед машиной, которую удалось подогнать вплотную к самой скале, воздвиглась баррикада из камней, которая доходила мне до пояса. Когда мы наконец решили, что этого достаточно, стало совсем темно. Ночь окружала нас — душная, непроглядно черная и абсолютно безмолвная… Я всегда полагал, что ночью идет своя, невидимая, но ощутимая жизнь, особенно южной ночью: стрекочут цикады, шуршат снующие в траве мелкие зверьки; даже полет летучей мыши и тот сопровождается пронзительным тонким писком — таким тонким, что его могут различать лишь люди с очень хорошим слухом. Эта ночь была иной. Тишина нависла над нами, словно черные пласты угольной шахты, она давила на плечи, мешала дышать полной грудью… Я не очень-то чувствителен — что с меня, сыщика, взять, — но и остальные тоже ощущали это, переговаривались отрывистым шепотом, словно боялись нарушить враждебную тишину, спугнуть что-то, что затаилось там, в самом сердце ночи…