Читать интересную книгу ХУШ. Роман одной недели - Ильдар Абузяров

«Почему она так легко одета? – подумал Али, разглядывая девушку. – И что она делает на холодной улице одна?»

Он знал, что такие виды бабочек, как траурница, зимуют в стадии взрослой особи и весной, проснувшись, радуют наш глаз раньше других. А в феврале в этой стране тысячи и одной ночи уже чувствуется приближение весны, чему свидетельство обильный дождь. Снег еще не сошел, а бабочка уже проснулась. Хотя вполне возможно, что эта особь принадлежит к южным траурницам, что прилетела сюда на лето и сразу угодила в паутину.

Вся в черном, с прожилками-разводами на балахоне, с ярко накрашенными губами и намалеванными веками, девушка, и правда, походила на бабочку-траурницу. Ведь эти бабочки любят сидеть на дорогах, расправив черно-бархатные крылья с карамельно-розовой каймой.

– Хочешь провести со мною ночь? – спросила бабочка, колдовски взглянув на Али своими черными глазами.

– А сколько это будет стоить? – спросил Али.

– Для такого красавчика совсем недорого.

6

И вот уже Али протянул руку, и она вцепилась в нее, как утопающая стрекоза в спасательный круг лилии. Дальше они движутся по Невскому вдвоем. И края ее балахона развеваются, как крылья.

– А куда мы так летим?

– Ко мне в гостиницу, – сказал Али.

Он еще не знал, как проведет ее мимо ресепшна и швейцара. Но ему было все равно. Главное, нашелся собеседник, который мог выслушать все его наболевшее.

– Ничего, я помогу тебе, – шепнула Али на ухо траурница. – На несколько часов ты позабудешь о своих страданиях.

Али понимал, что поступает против всех правил, но это жрица любви – профессиональная утешительница одиноких мужчин, и она поможет ему забыть Аллу. С кем, как не с ней, скрасить мучительные минуты ломки?

По пути траурница попросила купить джин-тоник. И Али купил ей джин, сам дернул за чеку банку, и пена с шипением, словно из банки лезла змея, вырвалась наружу.

Они шли, и траурница дрожала у него на руке. Она смотрела Али в рот и слушала его рассказ о любви к Алле с неподдельным напряженным вниманием.

7

– Я не могу больше идти, давай уже ловить такси, – капризно просит траурница. И вот они уже плюхаются на пружинистые сидения.

В такси он смог лучше рассмотреть траурницу. Девочка была не просто мила, она оказалась настоящей красавицей. Страшная и одновременно влекущая красота ее освещалась слабым светом автомобиля, и лицо ее выглядело еще более нереальным в мелькании нечетких и быстрых теней проносящегося мимо города. На мраморно-бледной коже темные, глубоко посаженные глаза пылали непонятным, одновременно пугающим и притягательным огнем.

«Но кто знает, что скрывается в ее сердце? Может, под прекрасной личиной личинка в червоточине глаз», – так подумал Али, потому что сам почувствовал, как от близости рядом сидящей женщины в глубине его живота закопошился сладострастный червяк.

– Милый, заедем по одному адресу, – предлагает траурница. – Мне нужно кое-что передать матери.

Прерывая свой рассказ, Али отпускает ее и с нетерпением ждет в машине, пока она не вернется, чтобы продолжить свой рассказ для нее.

– Посмотри, что у меня есть, – показывает траурница порошок в пакетике, отчего пламя в ее глазах жадно сверкнуло. – Это тоже нам поможет забыть о твоей несчастной любви!

Помочь – теперь это так называется! К счастью, на ресепшне никто из персонала не останавливает их. Лишь провожают хитро-понимающими улыбками. Он берет ключ и бегом по лестнице, чтобы не столкнуться с Анной, – налево, направо и до упора.

В комнате траурница в нетерпении скидывает сапоги и босиком подбегает к инкрустированному столику.

– Иди сюда, – зовет она Али к добытой ею и рассыпанной по столу пыльце.

Али нагибается и, опираясь ноздрями на трубочку-стебель, вдыхает-захватывает порцию божественной пыльцы. Тело Али передергивает, от попадания в нос порошка хочется чихнуть, но чих получается внутренним, что-то приятно щекочущее бьет Али в голову, и он начинает медленно улетать.

8

Ночью над крышей мироздания полным-полно падающих звезд, скользящих по наклонной метеоров, взмывающих в космос гонорейных ракет, туманных серебряных сгустков и сифилисных фейерверков. На этот раз стена точно обрушилась, крышу снесло, и в комнату ворвалась улица со всеми ее продавцами сладких губных помад и продавщицами вафельных тортов и мороженого, улица с яркими витринами-окнами гудящих автобусов и щелкающих троллейбусов. В небе февральском мириадами лепестков вспыхнул, расцвел и потух-повял хризантемный салют, осыпаясь продолговатыми чешуйками.

Траурница толкает Али в грудь, он опрокидывается спиной на кровать и в следующую секунду видит над собой нависшие хищные глаза девушки. Огонь в ее глазах гипнотизировал и сжигал без остатка.

Во мгновение ока, распахнув крылья своего пончо и закрыв глаза, на Али усаживается великолепная бабочка-траурница. Ведь за неимением цветов бабочки садятся на сладких мальчиков, с губ которых еще не испарился вкус янтарно-зеленого и малинового мармелада.

9

И вот уже под «траурный марш» начинается странный танец. Али старается быть до предела нежным. Он боится спугнуть или грубым движением порвать крылья бабочки, боится даже коснуться своими пальцами ее губ и снять с них едва видимую пыльцу слов, без которой ей уже не подняться в воздух.

А порхающая в сантиметрах над ним бабочка-траурница раскачивается из стороны в сторону, извиваясь и стараясь удержать равновесие на стебле Али, время от времени поднося руки к вискам, словно поправляя прическу. Края балахона взлетают, заслоняя шатром своих крыльев весь свет и все на свете. И в этот момент на мозг Али капают-осыпаются черные чешуйки.

Чувствуя, что он на пределе и уже не может сдерживать порывы своей страсти, желание обладать этой красавицей, Али рванул что есть силы навстречу бабочке, словно пронзая ее насквозь острой иглой.

С лоснящегося стебля его закапал прижигающий разверзшуюся мясистую рану сок, а бабочка, забившись в судорогах, словно в припадке сладкой боли, без сил замертво рухнула Али на грудь…

Глава 6 

Женщина, работающая от себя

1

Город чудиков, город – мертвая зона, где рано или поздно неизбежны большие взрывы, выплески пузырей и энергетических сгустков. Погрев руки о горячий кофе через пластиковые стенки стакана, попускав пузыри дыма от сигареты к мутному солнцу, что само выглядело, как пузырь через запотевшие окно, я выхожу на улицу и иду куда глаза глядят.

А здесь глаза глядят на четыре стороны света, каждый раз под прямым углом, каждый раз перпендикулярно телу. Потому что здесь, на Васильевском, пространство расчерчено по линейкам-линиям. Запад – север – юг – восток. Идеальный европейский город, кажется, я уже говорил…

Я шел, пока не устал и не присел на лавочку. Мимо меня, толкая старую детскую коляску, проследовал пьяный, обросший, средних лет мужичок. Во всем его обреченном виде, в грязной куртке, в заправленных в говнодавы грязных штанах, и в шатающейся походке была какая-то безысходность. Допотопная коляска, отметил я про себя, глядя на мужика, который словно вылез из канализационного люка, искупавшись в грязи. На Васильевских линиях только потому не прорыли каналов, что боялись потопа. А человек вот все равно утонул, но даже утонувший в алкоголе, он пытается спасти жизнь маленького ребенка.

Само то, что он вез малыша в этой допотопной коляске, сам еле держась на ногах, как только что сошедший на берег матрос, – тронуло меня до глубины души. Он как Ной, подумал я, и сердце мое тут же заныло от сострадания.

Я пошел за мужчиной, который уже перешел дорогу и направился к метро. Нагнал я его, когда он толкал коляску через сугроб у обочины. Неужели он, отец, повезет малышку на метро, потому что у него нет денег? Я уже собирался предложить ему пару сотен на такси.

Резкий треск раздался в тот момент, когда я как раз заглядывал ему через плечо. Промерзшая на морозе пластмассовая ручка хрустнула, как ветка, под нервным нажимом этого тщедушного, еле волочившего ноги мужичка. Благо в коляске не было ребенка. Лишь детские вещи и куклы, которые, наверное, кто-то выкинул на помойку.

Я знаю, как ломаются пополам люди. Ломаются легко. Я знаю, как разбивается и трескается мое сердце. Мужик взял коляску под мышку и юркнул под землю.

2

Однажды я долго стоял у только что вселившегося магазина и смотрел на голые манекены в витрине. Пластмассовые то ли мужчины, то ли женщины с изящно оттопыренными пальцами и важными лицами уже заступили на свой пост. «Вот кто держит небо этого города, вращая его на пальцах, как тарелки с безе, – подумал я. – Вот кто настоящие атланты».

Официанты из бара напротив изящно разносили куски фирменного мяса на больших блюдах.

Официанты – те же манекены. Официанты – вешалки для еды. Поди сюда, принеси то. Какая грудинка, какой окорок! Так, забава. Я стоял и долго смотрел на них в окна кафе, как на манекены, не ощущая ничего, кроме стыда. Потому что в этом городе официанта выбирают как президента.