Читать интересную книгу ХУШ. Роман одной недели - Ильдар Абузяров

– Но спрос спросом, а дороговизна ведет к чрезмерному переполнению квартир. Посмотри, сколько кругом нищих и беспризорных, попрошаек и приживалок! Они целыми днями шатаются по городу. Думаешь, откуда их столько здесь?

– Не знаю, – пожал плечами Юсуф.

– Их земля отвергла, а огонь привлек. Машины поменяли равновесие в этом мире. И теперь труд землепашца обесценился. Он ничто против производства фабрик. Желая приобретать современные товары, дворяне, привыкшие жить в роскоши, все более нищают. А дворяне и крестьяне – две половинки одного целого. И те, и другие живут от земли. И вот уже наводняют люди сохи город, потому что огонь оказался вдруг сильнее земли. А огонь всегда против земли. И то, что Александр Второй освободил крестьян, не наделив землей, ерунда. Это не он, а развивающаяся промышленность их обанкротила и выкинула на улицу. Посуди сам, по статистике в 1894 году в Питере было четыреста фабрик и заводов, а сейчас уже, почитай, тысяча заводов и шестнадцать тысяч торговых предприятий. Это пятая часть промышленности страны. А статистика, брат, великая научная сила. Нет, прогресс не остановить… И хотя извозчиков за это же время тоже увеличилось вдвое с двадцати шести тысяч, это ничего. Это временное явление. Скоро их заменят автомобили и трамваи. Грядет великое время технической революции!

11

Когда чай вскипел, Юсуф с удовольствием его попивал, рассматривая разные вещи на столе Александра Юрьевича. Ему нравилось смотреть на коробку для графитных стержней «O Leonardi & Co», на зажим для бумаги с рекламой «Русского общества всеобщей компании электричества», на коробки для карандашей мануфактуры А.В. Фабера, на коробку с канцелярскими принадлежностями и устройства для заточки карандашей фирмы «Рапид». Собственно, глядя на письменные и счетные принадлежности, он и учился у инженера Жарова читать по слогам, равно как учился читать по городским вывескам и афишам. И даже считать.

Считать сначала, сколько новых слов сказал в своих рваных предложениях дерганый собеседник. А потом и сколько суждений. Откуда он, интересно, знает все эти цифры и названия? Какой умный человек!

Хотя вообще этот сумасшедший инженер напоминал Юсуфу больше деревенского дурачка Рашида или питерского чудика-душевнобольного.

Он, может быть, потому и выкладывал свою теорию вслух Юсуфу, как бы оттачивая и тренируясь на нем, потому что боялся говорить о ней увлеченным идеей марксизма товарищам. А тут мальчик – чистая душа, который вряд ли толком поймет, а если и попытается пересказать полиции, то уж точно получится полный бред.

12

– Я тут давеча Достоевского Федора Михайловича читал, – развалившись на диване, говорил Жаров. – А он пишет, что все кругом, вся Европа и Россия, будто заражены некой чумой, моровой язвой, которая носится в самом воздухе, обитает в газе и вселяется через газ в тела людей. И будто бы этой язвой разрушаются целые города и даже целые народы. А имя этим газам – революция.

Ну так вот, на Кавказе, в Балаханах, я понял, что это за газы. Это энергетические газы, это джинны. А в нашем городе они из тлеющих торфяников. Россия напоминает мне один сгусток темной, непонятной энергии, которая держится за эту землю не как за почву, а как за некое пространство физическое, в котором может обитать, черпая подпитку экстенсивным методом – сегодня там, а завтра здесь. Эта энергия движется, кочует, как шаровая молния, как перекати-поле. Почему так убоги русские деревеньки, почему неказиста и не прибрана русская провинция? Россия до сих пор ходит в дырках, и эти дырки разрастаются в одну сплошную черную дырищу-прорву…

– Ой, мне еще черную лестницу убирать, туда частенько ходит прислуга, – не желая в мороз выходить на улицу, вдруг спохватился Юсуф. И пулей вылетел, зная, что в свободную минуту обязательно зайдет.

Глава 4

Город чудиков

1

Хотите ощутить дух этого города, тогда следуйте за мной. Ибо это дидактический город. Он учит, он ведет, он ставит на место. Он рушит надежды и создает видимое благополучие. Так как у каждого в этом городе есть свое место, где он может прочувствовать и понять всеми фибрами души, всем телом его дух.

Понять и почувствовать, что слишком много на себя берет и что далеко не все в его власти. Этот город так много соединяет в себе и так много дает. И, как следствие, вскоре ты должен потерять нечто очень важное. Потерять самое ценное и единственное, что имеет, например, свою свободу. А может быть, потерять и самого себя в «Крестах». Ибо слишком много имеешь здесь, в пристанище шизофреников.

Здесь, где тебе неожиданно станет плохо. Где ты ощутишь себя полным ничтожеством. Где ты заболеешь и встретишь холодную женщину в постели, которая не согреет, не спасет. Где все ложно, все фальшиво, где слабый пол красит волосы в нереальные багряные и медно-рыжие цвета, чтобы компенсировать недостаток красок. Где даже деревья, словно бледные тени, ищут такую краску, чтобы сохла быстро, не разрушаясь и не осыпаясь под порывами сильного ветра с залива. И не смывалась мгновенно холодным душем дождя.

2

Спасаясь от этого дождя в середине февраля, я спускаюсь в пролетарскую блевалку-пивнушку на Васильевском острове. И встречаю здесь столько низко склонивших голову, подавленных и раздавленных обстоятельствами, как и ты, чудиков. И явственно ощущаю: им тоже плохо.

Ибо здесь, в срамной забегаловке, что находится в подвале, я ощущаю дух этого города. Да, только здесь, в замызганной, заплеванной забегаловке, где посетители ссутулили плечи и пригнули головы. Зачем они пришли сюда, эти странные люди? Неужели есть – не чудики ли они? Я глядел на них – на горбатых, как мосты, придавленных к мрамору столешниц, словно к граниту берегов, людей. На одинокую женщину с ребенком – чистую, светлую, как белая ночь, как летний сад. Зачем она зашла в такое странное, страшное место с этим ангелом? Не оттого ли, что здесь дешевле чем где бы то ни было? Здесь, среди бомжей и алкашей, где нет положительного примера и где ее ребенок смирно сидит с портфелем-рюкзаком, достав учебник и пытаясь, пока есть время, решать примеры. А она, белокурая и нежная, разворачивает бутерброд, вынимает из целлофана, чтобы как-то согреть и накормить малыша. Нет, это не бутерброд, это пышная ватрушка с мякотью творога, с ореолом желто-розового сосца в центре.

Мать-одиночка, мать-героиня, мадонна, думаю я, глядя на эту милую женщину… Никому и никогда еще не удавалось ей помочь. Никогда.

3

А вокруг нее пьяные мужчины. Алкоголики, бомжи, гастарбайтеры. И два солдатика жмутся, считают мелочь: «Давай уже, заказывай», – подталкивает один другого в спину. «Что, тогда по кофе и бутерброду?» – растерянно спрашивает первый, и по его затравленному голодному взгляду видно, как ему хочется кофе. Хочется и колется.

Если только смурное асфальтное, как и небо этого города, пойло, конечно, можно назвать кофе. Ячменный напиток, сваренный из ячменных зерен с Сенного базара, да еще разбавленный желтым порошком сухих сливок из пакетика.

– Мне не надо, – отвечает второй, – я лучше потом пива на улице дерябну.

Кто они: дембеля, дезертиры или отпускники? Или их выгнали из учебки, с учебных стрельб, чтобы научились стрелять для дедов сигареты и мелочь на водку? По внешнему виду – по желтым лицам и воспаленным глазам, по шинелям и бушлатам – их можно принять за дезориентированных деморализованных дизентерийных дезертиров…

ДДДД – стучат от холода зубы обоих. Разгромленная армия. Оборванные, замызганные, они словно отнимают у своих лошадей ячмень, а у дикарей собачатину и кошатину, что наверняка подают в этой забегаловке…

Не так же ли они возвращались сто лет назад с немецких фронтов, наводняя Петроград?

4

А в дальнем углу совершенно пьяная, опустившаяся и какая-то затравленная женщина с жалостью-завистью в глазах смотрит на маму с ребенком. Кто она? Почему спилась? Может, она бывшая подруга местной рок-звезды, что ездил, кутил и пьянствовал, не просыхая. Был когда-то псевдодиссидентом. Выступал в клубе «Сайгон» против войны во Вьетнаме и Афгане и вообще против всех войн. А теперь вот прославился и стал гуру. Обрел всемирную славу и заморскую веру. Поет другие песни и проповедует другие истины.

А она, когда-то во всем потакавшая возлюбленному в любимом деле и за этим делом поистаскавшаяся, еще недавно была частью богемы, женой кумира на гребне славы… И, пытаясь угнаться за просветленным, спилась просветленными горькими слезами любви. Женщины тоже склонны к алкоголизму. Дольше привыкают, но уже не излечиваются. К тому же стресс от ушедшей любви, когда кумир ее бросил… Она, наверное, до сих пор его любит и поет по подворотням его песни. Кто, спрашивается, за нее отомстит?

А вот мужик с азиатской внешностью не пьет. Пока еще не пьет, держится. Гастарбайтер – униженный пролетарий, прибывший в этот город на сезонный заработок. Побросавший на родине свои персиковые сады под цветочным одеялом и рисовые и чайные плантации. Хотя в этом городе долго без пшеничного и ячменного пития, на одном рисе и чае, не продержаться. Не так ли было перед революцией? Приехавшие из своих деревень и сел, кишлаков и аулов, спустившиеся с гор и небесных степей, становились дешевой рабочей силой и пушечным мясом…