Читать интересную книгу Баланс столетия - Нина Молева

«Легче, ребята! Легче! На одном дыхании!» — Режиссер Николай Охлопков, тот самый, который играл так понравившегося Сталину «человека с ружьем» в фильме «Ленин в Октябре», славился умением организовывать массовые зрелища. Правда, здесь должно было преобладать военное начало: армия юных.

О передышке, возвращении домой не могло быть и речи. Снова Городской дом пионеров. Снова доделки. И — вечер. Рассмотреть Кремль не представлялось возможным. Он был закрыт для обыкновенных людей со времени переезда в него советского правительства. Но и теперь от двери автобуса до парадного подъезда надо было проходить сквозь строй словно сросшихся шинелей. «Быстрее! Не задерживайтесь! Проходите! Товарищ руководитель, отвечаете за свой список! Все ваши? Только ваши? Посторонних нет?»

Построение в Георгиевском зале. Беззвучная разминка. Букеты ведущим со строжайшим наказом каждому, кому из членов Политбюро должен цветы передать: «Только не товарищу Сталину! Слышите? Ни шагу в сторону! Товарищу Сталину цветы передаст специальная девочка». Переданный динамиками голос председательствующего: «Товарищи делегаты! Нас пришла приветствовать наша смена!» Еще какие-то дежурные фразы. Горны. Распахнутые двери. И — начало чудес.

В строю пионеров великовозрастные «вожатые» в пионерской форме, пытающиеся скрыть свой рост и возраст и плотно перекрывающие ведущих от стола с «небожителями».

Появляющаяся из боковых дверей шеренга детей правительства, пожелавших участвовать в представлении.

Среди горнистов незнакомые лица взрослых музыкантов. Перехваченные чьими-то руками букеты. И на столе президиума неизвестно откуда появившаяся крохотная девочка с цветами, которую подхватывает здоровой рукой развернувшийся к кино- и фотокамерам вождь и учитель — классический снимок, который обойдет весь мир. Образ отеческой заботы — до скольких сердец за рубежом он сумеет дойти!

Кто и как узнает, что у одной из ведущих за день до выступления арестуют отца и ее срочно заменят другой, «чистой»? Что еще одна замена будет вызвана недостаточным процентом русских в составе ведущих: требовалось, чтобы их было пятьдесят на пятьдесят. Что всех предупредят, о чем и как следует потом говорить, а идеально вышколенные журналисты обратятся только к тем, кого назначат на роль рассказчиков. Это не было сговором — скорее правилами игры, принимаемыми всеми, кто решался в ней участвовать.

NB

1939 год. Февраль. В подмосковном Болшеве было создано Особое техническое бюро при НКВД СССР, куда со всех концлагерей, рудников и лесоповалов были переведены находившиеся в заключении ведущие работники оборонной промышленности: авиаконструкторы Андрей Туполев, Владимир Петляков, Владимир Мясищев, Роберт Бертини, главный конструктор Харьковского конструкторского бюро, создатель первого советского самолета с убирающимися шасси Иосиф Неман, вооруженец Александр Надашкевич, моторист Курт Минкнер и другие.

Позднее конструкторское бюро Туполева было переведено (при сохранении тюремного режима) в Москву. В спальнях размещалось по 20 человек. На крыше находился «обезьянник» — огороженное металлической сеткой пространство для прогулок. А. И. Туполев провел в тюрьме 1367 дней и по ходатайству НКВД был досрочно освобожден вместе с двадцатью сотрудниками своего КБ 19 июля 1941-го.

7 июня. Газета «Правда». «Гитлер и Геринг об интервенции в Испании»:

«Берлин. 6 июня (ТАСС). Сегодня в Берлине состоялся парад части германских войск, вернувшихся из Испании. После парада Гитлер и Геринг выступали с речами.

В своей речи Гитлер прямо заявил, что в июле 1936 года было положено начало активному участию Германии в войне в Испании. Борьба германских войск в Испании, по заявлению Гитлера, была войной против демократии… В своей речи Гитлер выразил „сожаление“ о том, что Германия вынуждена была все время скрывать от общественного мнения борьбу германских войск в Испании.

В своем выступлении Геринг заявил, что впервые после мировой войны германский воздушный флот принимал участие в широких военных операциях. Германский воздушный флот принял участие во всех крупных боях у Мадрида, Бильбао, Сантадера, Барселоны и т. д».

13 июня в Москве открылась Всесоюзная режиссерская конференция. Вступительное слово произнес А. Я. Вышинский. Вел конференцию М. Б. Храпченко. С докладами выступили А. В. Солодовников, А. Д. Попов, С. М. Михоэлс. Речь В. Э. Мейерхольда была встречена бурными аплодисментами.

Июнь. В ночь с 15-е на 16-е Мейерхольд уехал в Ленинград. 20-го был выписан ордер на его арест. Одновременно в московской квартире был произведен обыск, длившийся 12 часов. Последним человеком, которого видел Мейерхольд на свободе, был Д. Д. Шостакович.

К середине 1939-го из 136 секретарей райкомов партии Москвы на свободе осталось семеро. Семеро были расстреляны, как и многие заведующие отделами обкома и горкома партии и большинство инструкторов.

Также был расстрелян начальник Московского областного НКВД С. Реденс, женатый на сестре Надежды Аллилуевой.

20 июня. Ленинград. № 4 117 188.

«Командиру 12-ой бригады конвойных войск НКВД.

Находящегося в тюрьме УГБ при УНКВД ЛО арестованного Мейерхольда-Райх Всеволода Эмильевича, 1874 г. рождения, Пенза, прошу конвоировать с очередным маршрутом 21/VI.39 с особым конвоем, как особо опасного государственного преступника, в соответствии с приказом НКВД СССР № 00 389, в г. Москву, в распоряжение нач. след. части ГУГБ НКВД СССР.

Нач. упр. НКВД СССР по Ленинградской области,

Комиссар госбезопасности II ранга Гоглидзе».

19 июля. Из дневника М. М. Пришвина.

«Евгений [герой поэмы Пушкина „Медный всадник“] и неизреченное слово, которого именно-то и боятся все властелины. В том-то, может, и есть сила Евгения, что его проклятие не переходит в слово, и Евгения единственного нельзя изловить, соблазнить, использовать. Не словом, а бурей разряжается его мысль, и у Властелина „мальчики кровавые в глазах“. Евгений — это „народ безмолвствует“, а дела Бориса кажутся ему самому суетой. Евгений — это Смерть, хранящая культуру, укрывающая великие памятники духа под землю, чтобы они вставали потом и судили победителей… И так ясно, что все эти немые вопросы разрешаются фактом распятия».

Артек. Пионерская мечта. Сказочная страна счастья. В прошлом частный туберкулезный санаторий одного из детских врачей на Южном берегу Крыма. Небольшой. Уютный. В кипарисовом парке. Теперь способ награждения «лучших из лучших». Сорок дней роскошной еды, моря, солнца, полной пионерской атрибутики.

Осенью 1939-го не все походило на настоящую мечту. Лагерей в «Артеке» было несколько. В так называемом Верхнем — единственный, напоминавший расползающийся по швам барак корпус. Спальни на двадцать человек каждая. Казарменный порядок. Вместо пляжа навал камней. Аллейки по склону немыслимой крутизны. Уходящий в море мыс Аю-Даг. Полуосыпавшаяся дорожка, срывающаяся под обрыв. Плети повисших на крутизне глициний. Кому-то нравилось. Кому-то нет.

Большую часть отряда составляли дети тех, кто легко мог на собственные средства приобретать путевки в любые санатории, жить в апартаментах самых дорогих гостиниц. Они обменивались впечатлениями. Пожимали плечами по поводу неудобств: «Если бы папа знал…», «Мама бы никогда не допустила…»

Администрация не могла рассчитывать на снисходительность власть имущих. Вожатые строго отслеживали каждый вопрос, каждую шутку ребенка — мало ли что? Скандал не заставил себя ждать. Председатель совета 2-го отряда получил телеграмму из Ленинграда: арестован отец! Вожатая кипела возмущением. После вечернего построения лагеря и ритуального отбоя, исполненного горнистами, обсуждение среди самых доверенных.

На мальчишку страшно было смотреть. «Ты понимаешь, как сын врага народа, ты не можешь руководить отрядом, принимать рапорты и вообще!» И окончательная драма: «Он не отец мне — друг отца. Папу расстреляли два года назад…» — «Расстреляли?! И ты молчал?! Не отвел своей кандидатуры? Как тебе вообще дали путевку? Кто посмел?»

Злость этой коренастой толстощекой девицы в белой майке и непременных «баретках» — комбинированных, резиновых с тканевым верхом, тапочках — мешалась с паническим страхом. Она прижилась в Артеке, уже привыкла ничего не делать и не хотела возвращаться на свое рабочее место в цех одного из московских заводов. Из-за такой глупости! Такой неудачи!

С каким облегчением сажала она в автобус незадачливого «председателя совета отряда». Билет до Ленинграда у него на руках, а там… Не все ли равно, где и как ему удастся найти крышу над головой!

Адуся Попова, дочь ведущего судебно-медицинского эксперта страны, задействованного во всех проходивших политических процессах, попрощаться с высланным не подошла. Да она и не была с ним толком знакома. Но все же с сочувствием заметила: «Ему же не выдадут ленинградского паспорта. В будущем. Да и сейчас не разрешат там жить: режимный город. Лучше бы сразу отправлялся в детдом для детей врагов народа. Так проще». — «А если его кто-нибудь приютит? Родные. Знакомые». — «Да вы что?! Кому это нужно самому себе петлю на шею надевать!» Адуся оказалась права. Письма с ленинградским адресом вернулись с отметкой почты: «Адресат в городе не проживает». Адресату едва исполнилось тринадцать лет.