него.
В тени колонн появляется командир Алево Кроу. Дождавшись позволения князя, воин выходит на свет и останавливается, пропуская вперед еще одного человека. Прежде чем подняться в комнаты Василины, Алексей успел устроить встречу, показавшуюся ему немаловажной.
— Здравствуй, Кир.
Этот голос Титай узнает из тысяч. Он мгновенно садится, не обращая внимания на боль в виске, вспыхнувшую от волнения и резких движений.
— Что ты здесь делаешь?
— Меня пригласил господин Дороса. Я не мог ослушаться. — Курт лжет без эмоций и сомнений, как и каждый раз. Титай лучше всех знает, что этот человек ни во что не ставит господ. Хотел бы — даже его следов не получилось бы найти в городе. — Позволь мне…
Титай рычит в ответ:
— Не позволю! — и кидает на князя взгляд, полный негодования, непонимания, обиды. О таком предупреждать надо.
Две Тени встречаются быстро. Одна — в черном, другая — в белом. Титай оказывается рядом моментально, подступает к пришедшему почти вплотную, хищно склоняя голову. Его речь тиха и отчетлива, как журчание горного ручья.
— С ума сошел? Чего ты хочешь этим добиться?
— Ничего.
В воздухе повисает тягучая, напряженная тишина. Курт отводит взгляд, отворачивается, но Титай пощечиной заставляет смотреть на него. Это долг. Когда-то он получил такую же, публичную и унизительную, от бывшего друга. Курт раздувает ноздри, но молчит.
— Если нечего сказать — уходи.
Уходи, встретимся на охоте. Когда солнце упадет за горизонт, когда снова можно будет ходить рука об руку — и не видеть друг друга. Но зачем-то же ты заявился сюда при свете дня, не пряча лица?
— Я ошибался. Прости меня.
— Убирайся.
Титай оставляет его, двинувшись было в сторону Алексея. Курт щерится и едва успевает крикнуть «Кей!..», как ярость застилает глаза. Титаю даже дослушивать его не нужно. Он налетает, сбивая его с ног, и прижимает к земле за горло. От напряжения из-под повязки на голове выползает темно-алая капля, расчерчивая лицо. Курт готов молиться, но отнюдь не от страха. Красивее всего Титай кажется таким. Именно за этим взглядом он пошел еще мальчишкой. Он мертвой хваткой вцепляется в ту руку, что его душит.
— Я был неправ, Кир! Хочешь, давай драться насмерть. Но я не сдамся, потому что тогда мне не найти покоя от стыда перед тобой.
— Почему сейчас, а? Почему?
— Потому что все изменилось.
— Что? Ты думал, я не смогу? Не верил в меня?
— Я думал, что ты монстр!
Титай вздрагивает. Разжимает руку. Ярость откатывается волной, оставляя покалывающий холод в кончиках пальцев. Курт закашливается, но продолжает:
— Я думал, что твоя дорога приведет тебя туда, где я не хочу оказаться. Не сомневался, что ты сможешь убрать любого, что никогда не остановишь руку с занесенным оружием. Теперь вижу, что это не так. Я хотел идти за человеком, у которого есть сердце.
— Когда я пытался показать свое, ты отвернулся. Три года, Курт! Я ждал тебя три года.
— Да. И за это я буду просить прощения до конца жизни. Если позволишь исправить ошибку.
Титай отстраняется. Это абсурдный сон. Слишком хороший, чтобы быть чем-то настоящим. Он сидит на прогретых солнцем камнях, прижимая ко лбу ладонь. Пока не видит протянутую руку. Курт ждет его, поднявшись на ноги, и Титай поднимается следом. Они стоят так некоторое время. Но хватает одного встречного движения, одного взгляда — сцепляются в объятиях. Титай сжимает одежду на спине Курта, утыкаясь носом в родное тепло.
— Ты мой брат. Я тебя никогда не оставлю. Больше никогда.
Титай чувствует, как после этих слов щеки заливают горячие слезы. Но потом Курт шепчет что-то ему на ухо так, чтобы не слышал больше никто. И в глазах на мгновение мелькают, сменяя друг друга, испуг, неверие, боль, обрывая остальные чувства. В сузившихся зрачках тонет свет.
Алексей был готов и к драке, и к проклятиям. Но, увидев однажды Курта, почувствовав его отношение к Титаю, понял, что в тандеме эти двое стоят целой армии небольшого — например, генуэзского — государства. Эта встреча не была актом доброй воли в полной мере, но продиктована была самыми искренними намерениями… Помирить их. Когда ты чувствуешь, что один в целом мире, очень тяжело рисковать ради победы и ради жизни. Когда у тебя есть поддержка — хотя бы один человек, в котором ты можешь быть уверен, — за спиной вырастают крылья. У Алексея такие крылья есть. Должны они появиться и у Титая, а свое общество навязывать в этом случае нельзя.
Когда юноши сцепляются, князь отходит в сторону. Слушает, запоминает, чтобы спросить потом об услышанном. Когда видит кровь на лице Титая, сжимает кулаки, чтобы не оттащить их друг от друга, а дать самим разобраться. Курт — хороший мальчик. Упрямый, но хороший. И как только они обнимаются наконец, Алексей выдыхает шумно и облегченно. Дает им немного времени, но потом приближается, опуская ладони им на спины, — пора расходиться. Для Айташа опасно так надолго исчезать из поля зрения посла, а Титаю все еще нужно отдохнуть и восстановить силы.
Курта уводит Алево, который все это время ждал в галерее.
— Лучше тебе пока остаться во дворце. Алес и Хвитан будут рядом, а я пришлю лекаря. Ты горишь. И… Я ничего не понял из того, что произошло между вами. Мне можно узнать? — Алексей спрашивает, смотрит обеспокоенно, проводя костяшкой указательного пальца по скуле Титая. Когда их уже перестанет преследовать кровь? Увлекает за собой, ныряя обратно под тенистые своды дворца. Здесь они закончили, а парню лучше поменьше времени проводить на солнцепеке.
— И прости, что не предупредил тебя. Мне казалось, что ты не захочешь с ним видеться.
Извиняться не сложно, когда делаешь это искренне и несешь ответственность за свои поступки. Извиняться не сложно, когда тот, перед кем извиняешься, действительно важен.
На то, чтобы справиться с услышанным, у Титая уходит некоторое время. Жесты получаются рассеянными, и он надеется, что князь спишет это на недомогание.
— Нет, все правильно. Быть может, это была единственная наша возможность и… Прости за это представление все же. Я несколько вышел из себя.
Они идут по коридорам и просторным холлам, мелькают между колонн. Где-то там, на первых этажах, снуют люди. Сразу после обеда начинают готовить ужин. Слышатся распоряжения то о бытовых мелочах, то о вещах гораздо сложнее.
— Мы с Куртом… — Титай отводит взгляд, на время откладывая любые другие мысли. — У меня не было никого ближе. Не было родни или другого примера человеческого тепла. Я посчитал однажды, что влюблен в него. Может, так оно