Софье и Эжени даже стало неловко, что они подозревали Игната в плутовстве, а он оказался таким нужным и толковым помощником.
На кладбище Игнат сам отыскал могильщика, договорился с ним об оплате и сам же помог ему вырыть могилу, а затем опустить в нее гроб. Но, пока Софья, Эжени и Франсуа в скорбном молчании стояли вокруг свеженасыпанного холмика с деревянным крестом, позади них под деревьями, где была оставлена телега с лошадьми, произошло некоторое движение, поначалу не замеченное ими. Когда же они, услышав скрип колес, оглянулись, было уже поздно: какой-то лихой возница, стоя на телеге, с гиканьем погонял лошадей, и они неслись по дороге, стремительно удаляясь от кладбища. Софья и ее спутники в первую минуту с угрозами кинулись вдогонку, но скоро поняли, что это бесполезно. Игнат топал ногами и вовсю ругал «проклятых воров», а у Софьи почему-то опять появилось сомнение в его искренности.
Теперь приезжим ничего не оставалось, как поскорее дойти до дома и уберечь хотя бы вторую пару лошадей, чтобы успеть покинуть Москву до прихода оккупантов.
Однако дома их ждал новый неприятный сюрприз: лошадей в конюшне не было, зато там лежал связанный Терентий со следами побоев на лице. Едва кучера развязали и дали ему воды, как он, слегка оживившись, рассказал, что за лошадьми пришли двое дюжих конокрадов, одного из которых он и раньше примечал возле дома и даже запомнил, что этого детину зовут Фомка Храп.
Услышав об этом, Игнат тут же объявил, что знает, где, возле какого кабака находится логовище этого самого Фомки Храпа, и даже вызвался пойти туда вместе с Терентием, чтобы договориться с барышником и выкупить у него лошадей за определенную плату, если, конечно, тот еще не успел их кому-нибудь сбыть. Софья и Эжени в первую минуту растерялись и не нашли что возразить, когда Игнат увел Терентия со двора. Но потом месье Лан, который поначалу не все понял, попросил женщин разъяснить, в чем дело, а разобравшись, заявил, что договариваться с барышником бесполезно, он затребует неимоверную цену, надо его припугнуть оружием, – благо у Франсуа было два пистолета. Софья решительно направилась вслед за месье Ланом, да и Эжени не захотела оставаться в доме одна, и через минуту вся троица поспешно неслась по улице, в конце которой еще маячили, удаляясь, фигуры Игната и Терентия. Софья окликнула кучера, но он не успел оглянуться, как Игнат схватил его под руку и силком утянул за угол дома. И тут девушка вдруг сообразила, что конокрад, умыкнувший лошадей возле кладбища, чем-то напоминает того вора, который несколько дней назад прямо на улице стащил у нее кошелек. Она приостановилась и хлопнула себя по лбу:
– Ох, я дура доверчивая!.. Да ведь этот выжига Игнат снова нас обвел вокруг пальца! Притворился этаким доброхотом, а сам-то и подстроил кражу наших лошадей! Потому и разделил их на пары, чтобы мы кучера не взяли с собой на кладбище! Игнат с ворами заодно, в этом нет сомнения!
Теперь вся надежда была на быстроту, пистолеты месье Лана и, может быть, неожиданную помощь каких-нибудь еще оставшихся в Москве офицеров или полицейских. Впрочем, последнее казалось маловероятным: улицы после вечернего и ночного отхода войск, а вместе с ними и жителей, выглядели пустынными и пугающими: дома с заколоченными окнами, мусор и клочья афишек на мостовых, подозрительные серые фигуры в подворотнях. Какой-то купец ругался с солдатами, грабившими его лавку, а солдаты отвечали, что лучше они попользуются купеческим товаром, нежели он достанется французам, которые вот-вот займут Москву.
Наугад преследуя Игната, Софья и ее спутники свернули с Маросейки в Ипатьевский переулок, затем на Варварку – и скоро поняли, что след ловкого мошенника безнадежно потерян.
– Бедный Терешка… эти воры его там прибьют, – пробормотала Софья, тяжело дыша. – Что будем делать дальше?…
Франсуа критически оглядел женщин:
– Прежде всего, дамы, вам следовало бы повязать головы платками и вообще одеться как-нибудь по-крестьянски. Иначе местное мужичье заподозрит в вас француженок, и тогда уж, боюсь, мои пистолеты нам не помогут…
– Но похоже, месье Лан, что скоро в Москву войдут войска вашего кумира, – вздохнула Софья. – И тогда, наоборот, нам с Эжени лучше притворяться француженками. Впрочем, она и так почти француженка, а я…
– Но вы же отлично говорите по-французски, Софи, и мы с Эжени назовем вас своей дочерью. А Наполеон для меня уже не кумир, и я боюсь в нем окончательно разочароваться… – Франсуа вдруг насторожился и прислушался.
Софья понимала, что самым разумным сейчас было бы вернуться домой, но шум со стороны Красной площади и Кремлевской набережной пробудил и в ней, и в месье неодолимое любопытство, и они кинулись в направлении Москвы-реки; испуганной Эжени ничего не оставалось, как плестись следом за ними.
Еще издали они увидели движение войск, но, если Софья и Эжени не могли понять, какие это войска, то месье Лан сразу же узнал французские мундиры. Это был авангард наполеоновской армии, входивший в Москву.
Прижавшись к купе деревьев, росших на холме, месье Лан и его спутницы наблюдали сверху за безостановочным военным потоком.
Пехота и артиллерия тянулись по мосту, конница шла через реку вброд и затем, разделяясь на несколько малых отрядов, занимала караулы по берегу и по улицам. Впереди авангарда скакал необычный всадник, напоминавший скорее театрального актера в героической роли, нежели измотанного и запыленного в походе воина. Это был высокий статный красавец с черными локонами до плеч, в роскошном бархатном мундире, сплошь расшитом золотом, в большой шляпе с султаном из белых страусовых перьев. Его конь был украшен под стать всаднику: богатый чепрак до земли, лазоревый мундштук,[11] вызолоченные стремена.
– Что это за райская птица? – невольно вырвалось у Софьи.
– Несомненно, это Мюрат, король Неаполитанский! – догадался Франсуа. – Я слышал, что он любит покрасоваться. Но он славится и храбростью. Смотрите, даже русские казаки любуются его удальством!
Действительно, вокруг Мюрата и чуть впереди него следовал казачий разъезд и, кажется, казаки действительно выражали необыкновенному полководцу свое почтение, а тот благосклонно принимал их восторги, позволяя казачьему отряду беспрепятственно удалиться из Москвы.
– Ясное дело: победитель входит в город и милостиво кивает восхищенным туземцам, – с горечью усмехнулась Софья.
– Но, похоже, Мюрат не собирается задерживаться в Москве, – заметил Франсуа, когда полководец поскакал на восток вдоль Москвы-реки в сопровождении нескольких эскадронов. – Занял Кремль и теперь уходит? Куда же? Преследовать русскую армию? А казачий арьергард так и будет маячить перед ним?