Читать интересную книгу Повелитель звуков - Фернандо де Без

[…]

Говоря по правде, даже теперь, по прошествии трех лет, когда я пишу эти воспоминания, мне представляется невозможным оценить вклад Людвига Ш. в постановку «Тристана». Кульминацией его деятельности явился выход в третьем акте моей драмы, где действие достигает своего апогея, где музыка превращается в хаос, передавая гамму чувств от высшей степени любовного трепета до стремления к смерти…

Любому, кто внимательно читал партитуру упомянутого третьего акта, становится ясно, что я имею в виду, говоря о несравненном даровании моего друга. К этому следует добавить лишь то, что на генеральной репетиции самые беспристрастные и взыскательные слушатели после просмотра этого акта предрекли опере оглушительный успех.

58

Репетиции шли своим чередом. Композитор был уверен, что его опера соберет все возможные овации. Однажды, возвратившись под вечер домой, я предложил Марианне прогуляться после ужина. Был месяц май. В теплом воздухе распространялся запах сирени.

— Поверь мне, Марианна! Я видел это в своих снах. Вспомни третий акт. На смертном одре я произношу твое имя, когда ты приходишь ко мне. Помнишь? Делаю это четыре раза! Нам будет достаточно четырех представлений. В последнем я произнесу твое имя четыре раза, точно как в легенде о Тристане и Изольде… Неужели ты не понимаешь? Я же говорил тебе, что эта опера написана для нас, в ней заключено наше спасение. Но ее музыке недостает гармонии… После четвертого представления мы соединимся с тобой на ложе! Мы возляжем вместе, и смерть отступится от нас. Доверься мне! С нами ничего не произойдет!

Марианна взглянула на меня с надеждой, что все будет именно так, как я говорю. В ее теле разливался смертельный яд. Репетиции отнимали у нее последние силы.

На следующий день Марианна тяжело заболела, и премьеру пришлось отложить. Король Людвиг II оплатил ее пребывание на курорте в Бад-Рейхенхалле, где, по словам врачей, она могла восстановить утраченное здоровье. И действительно, воздух Бад-Рейхенхалля пошел ей на пользу, Марианна почувствовала себя лучше. Вскоре она вернулась в Мюнхен, и мы вновь приступили к репетициям. Новая дата была назначена на конец мая, но Марианна вновь занемогла. Она притворилась, что потеряла голос, но я-то знал истинную причину. Премьера приближала наш конец.

Вагнер был в отчаянии. Все поэты, что обращались к легенде о Тристане и Изольде, умирали в расцвете сил, так и не закончив свой труд. В его же случае премьера оперы откладывалась в общей сложности четыре раза. Маэстро пребывал в мрачном расположении духа и утверждал, что ему никогда не суждено увидеть свою оперу на сцене, что такова судьба всех творений, вышедших под названием «Тристан и Изольда», что над ними довлеет сила древнего заклятия. Наконец, убедившись в том, что у нее не остается другого выбора, Марианна объявила, что готова выступать десятого июня.

За день до премьеры ко мне неожиданно нагрянул Дионисий. Он был расстроен. Его свидания с княгиней Анной закончились скандалом: обманутый муж выследил их. Они занимались любовью в лабиринте, когда появился он. Аристократ швырнул в лицо Дионисию перчатку, и теперь моему другу предстояло драться на дуэли.

— Может, оно и к лучшему, Людвиг. Нельзя вечно прятаться… Извини, дружище, но я не смогу присутствовать на премьере «Тристана и Изольды». Я должен готовиться. Учебная рапира — единственное холодное оружие, которое мне приходилось держать в руках. Я даже брал уроки фехтования, но это было так давно. Если я выживу, Анна будет моей навсегда. Но если я погибну… ей придется тяжело. Если это произойдет, Людвиг, позаботься о ней. Я никогда и ни о чем тебя не просил, а теперь прошу, ведь ты — мой единственный друг. Анна и ты — вся моя жизнь. Дуэль состоится через две недели, как раз в ночь после четвертого представления «Тристана и Изольды». Если мне суждено вернуться со щитом, я приду повидаться с тобой. Но если же я не постучусь в твою дверь той ночью, знай: Дионисий отошел в мир иной.

59

Зал Национального театра Мюнхена был забитою отказа. Я рассматривал публику. То здесь, то там мелькали фраки. Буржуа и дворяне, богачи и те, кто хотел походить на них, покровители искусств и те, кто желал казаться меценатом, государственные деятели и чиновники, военные и статские — все были там в тот вечер. Раскачивались веера, хлопали фалды фраков, нестерпимым блеском сверкали бриллианты дам, воздух был напоен ароматом французских духов, и эти запахи, словно ноты, взлетали ввысь, соединяясь в восхитительных симфониях. Покачивались накрахмаленные юбки юных дев, что стреляли глазами в толпу, выискивая возможных претендентов, пытаясь определить, кто из них достоин их руки, а кому достанется роль несчастного воздыхателя. И надо всеми возвышался маэстро. Он сидел в ложе, вместе с королем Людвигом II.

И вот, наконец, угасающие лампы объявили, что долгожданная премьера оперы «Тристан и Изольда» началась.

Я, Людвиг Шмидт, наследник Тристана, пел в этот вечер партию Рыцаря Любви, моя жена Марианна, наследница Изольды, — партию Королевы Любви. Антону Миттервурцеру, моему приятелю по придворному театру Дрездена, досталась роль Курвенала, пажа Тристана. Анна Дейнет, Петер Гартманн, Карл Самюэль Гейнрих, Карл Сименс, Людвиг Зоттмайр… все ждали за кулисами, уже облаченные в костюмы, сшитые Францем Зейтцем, все желали друг другу удачи. От одной мысли о том, что мы — первые, кто воплотит на сцене историю о Тристане и Изольде под музыку будущего, нас переполняло радостное возбуждение.

В зале воцарилась тишина.

Ганс фон Бюлов взмахнул палочкой, и оркестр взял первые такты: магический аккорд Тристана наполнил зал. Самый невероятный аккорд увидал наконец свет! В мире музыки родился новый размер, пытливый слух искал гармонию, но не мог найти. Тот аккорд навсегда порывал с законами гармонии. Он плыл над залом, как корабль, которому никогда не суждено отыскать пристань. Слушатели с недоумением переглядывались, критики начали перешептываться. «Где же тональность? Где она?» — вопрошали они. «Тональности нет, — отвечали искушенные, — это чистый хроматизм в аккордах!» И публика заерзала на сиденьях. В мир музыки вторгалась новая реальность.

Тем временем на сцене появились восхитительные декорации, изготовленные Генрихом Деллем и Анжело Куальджо. В первом акте — палуба корабля, на котором Тристан и Изольда плыли в Корнуолл, на котором они испили смертельного эликсира. В центре — деревянный штурвал, сверху — куски ткани, изображающие надутые ветром паруса.

Первый и второй акт оставили публику в недоумении. Слух обывателя еще не был готов воспринять музыку будущего. Возбужденный шепот пробегал по рядам.

И, наконец, третий акт. Декорации — внутренний двор замка Кареол. Огромное дерево поднимается в небо, образуя гигантский шатер. На заднем плане — море, на горизонте плывет корабль. Замковая сторожевая башня придает пейзажу необыкновенное величие. Изольда обращается к Тристану с мольбой о помощи. Третий акт заканчивается смертью Тристана. Марианна исполняет погребальную арию Изольды, вероятно, самую прекрасную из тех, что когда-либо были или будут написаны: оркестр выдает крещендо, символизирующее телесный восторг, голос сопрано — другое крещендо, представляющее смертельный восторг.

Ария без тональности, аккорды, которым никогда не обрести пристанища… Страсть и гибель сливаются в какофонии оркестра и голоса; Изольда, видя, что Тристан умирает от ран, отправляется вслед за ним. Они гибнут, познав высшее блаженство. Марианна пела, как никогда прежде. Или, может, правильней будет сказать, что ее голосом пела вечная любовь…

Из письма Вагнера Людвигу II по прошествии трех дней после постановки «Тристана и Изольды»

Свершилось! Мой «Тристан» обрел плоть и кровь. А знаете ли вы, что автор поэмы о Тристане умер, оставив ее незавершенной? Казалось, несчастливый рок преследует и мое творение. Но теперь, когда все закончено, драма зажила собственной жизнью, она проникла в сердца слушателей, она и поныне там.

Из воспоминаний Рихарда Вагнера

Во время представлений «Тристана», в полной мере раскрывших божественный талант моего друга, Людвига Ш., первоначальное чувство удивления и тревоги сменилось подлинным ужасом. Дело дошло до того, что меня объявили чуть ли не преступником, который с завидным постоянством пытается внести хаос и разлад в наш оперный репертуар, и иногда ему это удается. На четвертом представлении после любовного заклятия Тристана я вынужден был во всеуслышание заявить, что эта постановка «Тристана и Изольды» — последняя, и больше спектаклей не будет.

[…]

Что же касается отношений с Людвигом Ш., то наш творческий союз открывал перед нами в будущем самые блестящие перспективы. Первый опыт с голосом Людвига Ш. показал, что глубина его таланта поистине неисчерпаема. Его голос, податливый, совершенный, являл собой превосходный инструмент, предоставлявший его владельцу неограниченные возможности.