решение.
В конце концов, мы с отцом помирились. А с мамой и мириться не надо было. Когда перед моим отъездом она стирала белье, то достала и рубашку Йожо и сразу же заметила, что она не моя. — Это не твоя рубашка.
— Не моя. Я взял ее по ошибке. Можешь ее постирать.
Больше она ни о чем не спрашивала.
И я был ей за это благодарен.
21
После праздников я вернулся к своей квартирной хозяйке. С чемоданчиком. Я всегда ездил домой с чемоданчиком. Кроме чистого белья, за которое должен маму еще раз похвалить, я привез пирожки и разные другие гостинцы, которыми хотел порадовать Йожо. А поскольку и сам я в дороге проголодался, то собирался приняться за еду вместе с ним, однако дома его не застал. В комнате был порядок. На столе стояла ваза с веточками вербы. Я подумал, что Йожо может гулять в саду, хотя не удивился бы тому, что весеннее солнышко заманило его и подальше, куда-нибудь за город. От такой прогулки я бы тоже не отказался. Но только Йожо далеко от дома не уходил. Несколько раз, и всегда по вечерам, ему хотелось прогуляться в парке или по опустевшим улочкам, где был слышен только шорох наших шагов и шепот; на улице мы всегда разговаривали шепотом. Но однажды, это было ночью, мы стояли на главной площади, Йожо был в очень хорошем настроении, неожиданно он остановился перед памятником Урбану Боршу, огляделся по сторонам, а потом, очевидно, желая проверить голос, поскольку сам его уже давно не слышал в полную силу, во все горло закричал: «Э-ге-гей! Ловите меня!» Потом он со смехом помчался прочь, а я всю дорогу ругал его, обзывая идиотом.
Я пошел искать его в саду. Хозяйка увидела, как я прошел мимо окна, и вышла за дверь. — С возвращением, бродяга! Что ж вы меня на Пасху даже прутиком не похлестали! — улыбнулась она и наскоро оправила на себе коричневую, праздничную блузку, как будто надела ее специально ради меня; как будто она не хотела закончить праздники прежде, чем я вернусь.
— Мне вас недоставало, — сказала она, подойдя ко мне с протянутой рукой, я весело наклонился, чтобы дать ей себя обнять. Потом она, не сдержав радостного волнения от встречи, вдобавок смущаясь, неловко поцеловала меня мокрыми губами и тут же стала извиняться за такой материнский порыв.
— Йожо в саду? — спросил я, желая избежать дальнейших слов. Оба мы поглядели на деревянную калитку.
— Пан Патуц? Не знаю, — она снова повернулась ко мне. — А вы разве не приехали вместе? — она посмотрела на меня с любопытством. — Вы вошли только сейчас, минуту назад?..
— Да, минуту назад. Только чемодан поставил. А Йожо? Он куда-то ушел?
— Как это? — удивилась она. — Вы же… Разве он был не с вами? — хозяйка выглядела все более растерянной. Но и я был растерян не меньше, чем она.
— Со мной? Но он же со мной не поехал, — я оглядывался то туда, то сюда. Хотел побежать и в комнату, и в сад, да, собственно, и сам не знаю, куда. — Что за ерунда? Что он вам сказал?
— Ничего не сказал.
— Как? А когда он уехал?
— Да тогда же, когда и вы.
— И когда вы его видели в последний раз?
— Да перед праздниками.
— И с тех пор вы его не видели?
— С тех пор и не видела. Я думала, он с вами уехал.
— А куда это со мной?
— Да на праздники.
Хозяйка крутила головой.
Мне пришло в голову, что, может, дедуля или пани Ярка приходили пригласить его на праздники к себе, но тогда бы он уже вернулся, не остался бы у них на столько дней.
— Это странно! А что он вам сказал, когда уходил?
— Ничего не сказал. Он со мной вообще не слишком-то разговаривал. Я думала, что он уехал на праздники.
— Как же он мог уехать? Он бы все-таки с вами попрощался.
— Это вы попрощались, а он не попрощался.
Я через силу улыбнулся. Да и зачем заранее пугаться? Махнул рукой, чтобы ее успокоить. — Ну, ничего, он, может быть, уже сегодня или завтра наверняка вернется. Зайду к пани Ярке, я ведь ее тоже на Пасху не окропил, как бы она на меня не обиделась…
Но и пани Ярка не знала о Йожо ничего. Узнав, что тот куда-то пропал, она только хмыкнула и сказала, что это его дело, ведь он уже взрослый и может делать все, что захочет, а мне ломать над этим голову незачем. Однако говорила она все это лишь для того, чтобы я не слишком беспокоился.
— В последнее время я с ним несколько раз ссорился, — объяснял я ей. — Но не очень серьезно. Не думаю, что он мог настолько рассердиться, чтобы из-за этого уйти.
— Да бросьте вы! Он же не такой глупый. Может, он поехал родных навестить.
С этой догадкой можно было бы согласиться, но у меня в голове вертелось, что он сообщил бы мне об этом, и я все повторял свое. — Он ушел в четверг, сразу же после меня. Квартирная хозяйка говорит, что с четверга его не видела. Он ни к ней не зашел, ни записки в комнате не оставил. В последнее время он казался мне каким-то странным!
— Вы сейчас это себе внушаете. Наверняка он к семье поехал. Были же праздники. Вы тоже дома были. Может, и он надумал, раз вы уехали. Вы хорошо посмотрели, не оставил ли он на столе какой-нибудь записки?
— Не оставил.
— Ну, это действительно странно. А вдруг он подумал, что раньше вас вернется. Вот увидите, завтра же будет здесь.
Возвращаюсь домой, к хозяйке. В свою комнату. Все в порядке. С минуту бегаю туда-сюда, ведь если Йожо хотел уехать на несколько дней, он все-таки оставил бы мне какую-то записку. Но никакой записки нет, все выглядит нетронутым. Ничего не исчезло!
Заглядываю в шкаф, и первое, что замечаю — там висит мое зимнее пальто, которое я ему подарил. Но и это кажется мне нормальным, ведь если он куда-то ненадолго уехал, то зачем ему брать с собой зимнее пальто, когда уже и Пасха прошла, и весна наступила…
Но если его нет здесь уже много дней, он все-таки мог оставить мне какую-нибудь записку!
Снова и снова гляжу по сторонам, хожу и ищу, достаю и осматриваю свои, а потом и его вещи — хотя и не люблю прикасаться к чужим вещам: мой дедушка