Как сказал Бубнов: «Счастье – это когда понимаешь, что вот это – твое, родное, только твое!»
То-то и оно. Кеба мог бы сказать о Маринке «это – мое, родное», но разве может он сказать про нее – «только мое»? Ведь явно не только его, явно! Даже не скрывает, что шлюха, намеренно демонстрирует, что такие отношения для нее ровным счетом ничего не означают!
Может, не так и много у нее было мужиков – как бы ей, быть может, ни хотелось выглядеть познавшей Крым и Рим – не тянет она на прожженную шлюху, нет. Но чего не отнять, так это равнодушия к нему. Позовет Кеба – придет. Не позовет – он ей даром не нужен. Не нужен он ей!
А как легко согласилась избавиться от беременности? Даже не попыталась поймать его на этот крючок, как другие бабы. Значит, ничуть им не дорожит.
Да и вообще, о чем тут думать? С Маринкой все кончено – свадьба через неделю.
Едва проснувшись, Кеба набрал Маринкин номер:
– Мне срочно нужно встретиться с тобой.
– Суббота же, это не наш день, – сонно пробормотала она. – Да и вообще институт, наверное, закрыт…
– Открыт. Но это неважно. Встретимся на твоей остановке.
– Вы с ума сошли? Это, между прочим, не только моя остановка, там еще и Оленька ваша бывает, и мамаша ее! И вообще, мы вчера попрощались, Геннадий Алексеич. Не звоните мне больше. Вам о свадьбе думать надо, об Оленьке.
– Я как раз об этом и думаю. Через час выходи.
– Не надо. Не беспокойтесь, Геннадий Алексеич, я не дурочка какая-нибудь, все понимаю. Не узнает ваша Оленька ни о чем, не переживайте. Я никогда не причиню вам вреда. Не зовите больше, все кончено. Я больше к вам не приду.
– Через час чтоб была на остановке. И точка.
Как было велено, через час Марина стояла на автобусной остановке. У Кебы сжалось сердце – почти без макияжа, бледненькая, лицо осунувшееся – то ли со сна, то ли беременность покоя не дает, мучает токсикозом. Но и такая была желанна, и от такой исходил уют. Про такую Гена мог бы сказать: «Эта – моя!» Но чья еще? Вот в чем вопрос.
– У тебя много мужиков? – спросил без обиняков, даже не поздоровавшись.
– Каких мужиков, вы о чем?
– Перестань «выкать», – привычно одернул он, впрочем, не слишком зацикливаясь. – Таких же, как я.
– Таких же, как вы, не существует. Каждый человек по-своему уникален.
– Не юли, ты прекрасно поняла вопрос. У тебя много мужиков? Не обязательно таких, как я. Любых. Тех, с которыми у тебя близкие отношения. Сколько их у тебя – пять, десять, двадцать? Со сколькими мужиками ты спишь? Сколько нас у тебя?
Она покраснела, отвела глазки – где ее цинизм, где? Неужели наносное, а он не понял?!
– К чему это все? Не надо. У вас есть Оленька, женитесь на ней, живите долго и счастливо…
– Сколько?!
– Двое.
Кеба побледнел. Значит, он был прав. Пусть не пять и не десять, но двое – это тоже много. Слишком много для счастья.
Действительно, шлюха. Порядочная девушка не станет спать с двумя мужиками одновременно.
– Кто он?
– Ну к чему эти сцены ревности, Геннадий Алексеич? – возмутилась она. И это, он был уверен, настоящее. Игры кончились. – Вы уже все выяснили – Арнольдик тут ни при чем, но вас это все равно не должно волновать – я сама справлюсь с проблемой. Ольга так и будет думать, что во всем виноват Арнольдик.
– Я не спрашиваю, от кого ты беременна. Я хочу знать – кто второй? Скажи мне, я не буду ревновать. Просто скажи, кто еще, кроме меня?
– Да ну Арнольдик же! – воскликнула Марина с искренним недоумением. – Какой вы, ей Богу, странный сегодня! Сами же знаете!
– Он же тебя бросил! Как ты могла простить такое?
– Я всегда догадывалась, что чрезмерное увлечение физкультурой плохо влияет на мозговую деятельность.
– Не хами, – оборвал Кеба. – Простила? И как давно?
– Дурак вы, Геннадий Алексеич. Никого я не прощала, кроме вас. Арнольдик в очень далеком прошлом. Мне пришлось сослаться на него, чтобы Ольга не догадалась, от кого я на самом деле беременна. Теперь понятно? Что вам еще нужно? Я же сказала, что не имею к вам никаких претензий, я сама во всем виновата, сама и расхлебаю, без вашей помощи. У вас и без меня проблем хватает, у вас свадьба на носу. И хватит об этом! Господи, из-за этой глупости разбудили меня в такую рань! До свидания! То есть прощайте. И оставьте меня, наконец, в покое. Нет меня, умерла!
Она развернулась, но Кеба схватил ее за плечи, прижался к ее спине, зашептал в самое ухо:
– Ты хочешь сказать, что в данное время у тебя никого, кроме меня, не было?
– Естественно, не было. Все, теперь я могу идти?
– А почему ты сразу сказала «двое»?
– Потому что двое. Всего двое. У меня был когда-то Арнольдик. Потом были вы. Что еще?
– Двое? Всего двое? То есть всего-всего, совсем двое? И что, до Арнольдика никого не было?
– Не было, – вздохнула Марина. – Не было. Я слишком поздно лишилась девственности – никому не была нужна, кроме Арнольдика.
– И меня, – растеряно добавил он. Выходит, она не то что не совсем шлюха, она, получается, совсем не шлюха?
Он знал! Она, конечно, здорово прикидывалась, но он чувствовал, что не все так просто! Иначе не могло бы ему быть с нею так хорошо. Шлюха и душевный уют – понятия несовместимые.
– И вас, – согласилась она. – Но вы у нас не слишком разборчивы, об этом весь институт знает, так что ничего удивительного, что и я вам сгодилась.
Кеба пропустил ее тираду мимо ушей. Развернул к себе, взглянул в глаза, пытаясь прочесть то, что до сих пор от него ускользало:
– Хорошо, допустим. Я верю, что у тебя никого не было, кроме меня и долбанного твоего Арнольдика. И вообще, пошел он на хрен, твой Арнольдик, он меня больше не интересует. Почему ты пришла ко мне?
– Что значит «почему»? А зачет? Мне Ольга сказала, что вы принципиально не поставите мне зачет без отработки. Вот я и пришла шваброй махать.
– А чего же не махала?
– Так вы же сами усадили меня за стол, журнал заполнять! Забыли, что ли? А потом, когда руки мне на плечи положили, вот тут я и поняла…
– Что поняла?
– Что, что… А вы что?
– Что хочу тебя сию секунду. А ты?
– А я поняла, что погибель моя пришла. И не ошиблась. Да только к чему это все теперь? Не травите душу, Геннадий Алексеич, идите уже к своей Оленьке.
– Подожди, не отвлекайся. Что значит «погибель»?
Ну зачем он пришел, зачем?! Маринка уже переплакала: главное ведь первую ночь с бедой переспать, потом будет легче.
Вокруг суетились люди, могли среди них оказаться и знакомые – она ведь всю жизнь прожила в этом микрорайоне, и, уж если не лично, то по крайне мере визуально очень многих знала. Но в данный момент не думалось ни о ком, никого словно и не существовало, только он, только Гена. Ну зачем он пришел, зачем рвет душу? Ведь и так больно, без его расспросов!