Не расслышал, – блефую и сажусь рядом. – Ты так и не научилась говорить, поэтесса. Мямлишь вечно что-то неразборчивое.
Варю смутил близкий контакт, что тоже стало для меня удивлением. Она замерла, оставив кусок бутерброда за щекой, так и не решившись его проглотить.
– Теперь мне все ясно, – усмехаюсь я. – Твой рот никогда не бывает пустым.
Девчонка потерянная, моргает без остановки, робеет, – все это дает мне повод расслабиться. Я до сих пор ей небезразличен. Зря переживал.
– У тебя кетчуп на лице, – я аккуратно касаюсь краешка ее губ большим пальцем и убираю розовое пятнышко. Она перестает дышать. Шире раскрывает рот. Тянется ближе, но у меня другие планы. – Сейчас должна была заиграть романтическая музыка, мне стоило тебя поцеловать, а по экрану пустится длинные титры, – загадочно шепчу, не сводя с нее пристальных глаз.
Варя с трудом проглатывает кусок хлеба.
– По логике вещей именно так и должно, – щебечет она, предвкушая вкус моих губ. Ее глаза ненормально блестят. Подбородок трясется.
Ну, привет, фанатичка, давно не виделись.
– Этого не будет, – я резко отпускаю ее лицо и подхожу к стопке с дисками. – В романтическом кино девчонки не объедаются луком, а у тебя его полный желудок, – тихо посмеиваюсь.
Та психует, расстается с бутербродом и надувает губы.
– С возвращением, Звягин! – бухтит она. – Ты все такой же мудак.
– С возвращением, зануда, – парирую я. – Ты все такая же зануда.
Знаю, это было эгоистично. Стоило мне только убедиться в ее верности, как она снова стала мне неинтересна. Ну… не так интересна, как хотелось бы ей.
Включаю диск Queen, падаю на кровать и прячу руки за голову.
– Почему ты вечно называешь меня занудой?
– Ты даже хуже, чем зануда, – подмечаю я. – Ты какая-то другая Варя. Я думал что скучнее некуда, но ты доказала обратное. А еще этот лук…
Отныне, издеваться над Тарасовой – мое любимое хобби.
– Ах, так? – подскакивает она. – Ну смотри у меня!
Девчонка подходит к своему портфелю, открывает его, достает упаковку жвачки «Wrigley's Spearmint», вскрывает пластинки и одну за другой заталкивает в рот.
– Что ты делаешь? – хмурюсь я, не уловив суть угрозы.
– Шешас увыдэшь, – отвечает она с набитым ртом. – От жапаха луыка не оштанется и шледа. Ты шам напрошился.
Она едва сдерживает улыбку и слюни, и мчит на меня. Кажется, что из ее носа вот-вот надуются огромные пузыри. Я быстро раскусываю желание маленькой извращенки и опережаю ее. Обнимаю хрупкие колени, валю на кровать, запрыгиваю сверху, накрываю липкий рот ладонью и держу, пока та не проглатывает жвачный комок.
–У тебя большие проблемы, Тарасова, – разочарованно качаю головой. – Теперь твоя задница слипнется. На что тогда будешь искать приключения?
Но Варе уже не до смеха. Она с надеждой смотрит мне в глаза, рвано дышит, а потом возвращает взгляд на губы. Опять она за свое. За непоколебимость и находчивость – пять, за метод – три с минусом, за навязчивость – кол.
– Плевать, – закается она. – Но ведь теперь луком не пахнет?
– Это ты верно заметила, – соглашаюсь и уже догадываюсь, что от своего она не отступит. Меня восхитила ее напористость и я решил поощрить девчонку.
Поцеловал.
У Вари мягкие губы, почему-то прохладные, а теперь еще и сладкие. Мне было приятно целовать ее, но противный камень так и ерзал между ребер. Сам того не заметил, как переступил грань, но самое отвратительное, что мою благодарность она воспринимала по-другому, и я знал об этом. А еще отвратительнее то, что это была всего лишь благодарность.
Отрываюсь от ее губ, молчу, смотрю хитро.
– О чем ты сейчас думаешь? – спрашивает Варя, переведя дыхание.
Девчонка явно ждала романтический ответ, но…
– Если все-таки твоя задница слипнется, то как…
– Звягин!
* * *
Сегодня Варя заставила меня прийти в лабораторию, дабы получить нужные рекомендации, словно я сам не знал, с чем имел дело. Но за все это время я понял одну простую истину: легче пойти Варе на уступки, чем потом часами выслушивать ее ворчание – в этом они с мамашей похожи. Я относился к Варе как сестре ( со знаком *) , она же походила на заботливую мамочку – сомнительный союз, даже очень.
– Здравствуйте, – сухо приветствую врача и сажусь на кушетку. – Виктор Звягин. Я записывался на прием.
Подняв голову, глаза врачихи распахиваются, будто она увидела дальнего родственника. Неужели, среди такого огромного потока людей ей удалось меня запомнить? Почему она так смотрит? Почему так смотрит?
– Добрый день, Витя, – медленно проговорила она, разжевывая каждую букву. – Как – ты – себя – чувствуешь?
Почему она разговаривает со мной, как с полным идиотом?
– Спасибо. Хорошо.
– Это хо – ро – шо.
С ней все в порядке?
Пока она что-то пишет в своих тетрадках, я беззаботно капаюсь в телефоне. Когда перед глазами всплывают множество непрочитанных сообщений от Геры, я невольно покрываюсь брезгливыми мурашками. Я не вылечился по взмаху палочки, факт – это так не работает, но и видеть «дружка» не желаю. Боюсь даже думать о встрече с ним и чем эта встреча может закончиться, но главное, как отразиться на мою жизнь. Жизнь, которая только-только пошагала вперед.
– Вот, – врач протягивает мне белый листок бумаги, – передашь это своей девушке, она подскажет, как поступать дальше. В общем-то, все. Ты свободен.
Несмотря на то, что у тетушки в голове полный бардак, я был благодарен ей, что не отняла у меня много времени. Походы к врачу не так страшны, как мне казалось раньше. И снова Тарасова оказалась права, черт бы ее побрал.
– Можно? – за спиной вдруг слышится мерзкий, но до боли знакомый голос.
– Да, входите. Я свободна.
Развернувшись, я натыкаясь на рыжую голову и буквально перестаю дышать. В отличие от меня, Верещагина не удивлена нашей встречей. Ее глаза превращаются в мелкие щелки. Не скрывая своего пренебрежения она обходит меня стороной и занимает место рядом с врачом. Я же вылетаю из кабинета и дожидаюсь стерву на улице.
Какого хрена она тут делает?
А вот и проблемы подъехали… Почему-то я не удивлен. Все не могло быть так гладко. Слишком приторно, как Варькины губы.
Спокойно. Спокойно.