— Ну конечно, вам так кажется.
Амелия понимала, что больше не может откладывать решение щекотливого вопроса. Она глубоко вдохнула, собираясь с духом.
— Саймон, Люсиль — невинное дитя. Она действительно ни в чем не виновата. Она потеряла мать, и теперь ей нужен отец.
— Тогда вам остается надеяться, что Саутленд явится и заберет ее.
Его холодный ответ поразил Амелию.
— Именно это вы и попросили его сделать?
— Разумеется! — подтвердил Гренвилл. — У меня нет ни малейшего желания растить чужого ребенка!
Слезы подступили к глазам. Амелия даже не пыталась их смахнуть. Саймон был настроен категорически против Люсиль. Амелия понимала: ей нужно собраться с силами и что-нибудь срочно придумать!
— Этот Саутленд знал, что Элизабет ждала от него ребенка?
— Понятия не имею. — Теперь он снова заговорил подчеркнуто спокойно. — В конце концов, она не поверяла мне своих тайн.
Саймона терзает нестерпимая душевная боль, подумала Амелия, но он ни за что не признает это.
— Перестаньте смотреть на меня с жалостью, — предостерег Гренвилл.
— Я и не думала жалеть вас.
— Черта с два вы не жалеете!
И тут Амелия сдалась, уступив эмоциональному порыву. Она подошла к Саймону и взяла его руку в свои маленькие ладони.
— Вы страдаете. Вы уязвлены. И это понятно. Но вы ведь хороший человек! И я знаю, что по прошествии некоторого времени, когда ваши раны затянутся, вы будете относиться к Люсиль по-другому.
— Неужели вы на самом деле думаете, что это разумно — предлагать мне сейчас свое утешение? — спросил Гренвилл, и его глаза вдруг вспыхнули ярким огнем.
Сердце Амелии учащенно билось. А если ему вздумается обернуть все это в попытку соблазнения? Но, несмотря на страх, она по-прежнему не отпускала его руку.
— Вам нужно утешение, Саймон.
— И неужели вы действительно считаете разумным продолжать называть меня Саймоном? Наш роман закончился много лет назад.
Она напряженно застыла на месте и бросила взгляд на распахнутые двери, но там никого не было.
— Да, дом полон слуг, а слугам свойственно много разговаривать. — Гренвилл резко выдернул у нее свою руку. — Это опасная ситуация, Амелия.
— Даже вы признали, что мы — друзья. А друзья утешают друг друга в трудную минуту, Гренвилл.
— Ага, так немного здравого смысла все же вернулось к вам, я теперь — снова Гренвилл!
— Что сделало вас таким угрюмым, нелюдимым? Не может быть, чтобы в этом был повинен один лишь брак с женщиной, которую вы не любили!
— Выходит, я теперь — угрюмый и нелюдимый?
— Вы совершенно изменились! — вскричала она.
— Что ж, давайте, наконец, кое-что обговорим. — Гренвилл неторопливо, вальяжной походкой, отошел от нее и тяжело опустился на диван. Потом поднял взгляд. — Я попросил вас приехать сюда, поскольку мои сыновья нуждаются в вас. Мы оба знаем, что вы приняли это предложение, потому что мальчики потеряли мать. А вот я не нуждаюсь в вас, Амелия. Мне не нужны ваши утешения. Но если вы по-прежнему будете пытаться навязывать мне их, можете впоследствии сильно пожалеть об этом.
— Вы угрожаете мне? — вскричала она, не веря своим ушам.
— Мы оба знаем, что нас по-прежнему влечет друг к другу, — пожал плечами Гренвилл.
Как же непринужденно и самодовольно он говорил об этом! Он был прав в том, что их по-прежнему влекло друг к другу, а также в том, что мальчики нуждались в ней. Но Саймон ошибался, когда утверждал, будто она не нужна ему. Он явно страдал, хотя Амелия и не знала отчего. Но, что бы ни послужило причиной его душевной боли, это явно было намного важнее неудавшегося брака.
Амелия думала о его ужасной реакции на стук ставни прошлой ночью.
Гренвилл пристально смотрел на нее, развалившись на диване.
— Почему вы держите заряженный пистолет в ящике стола? — выпалила Амелия. — Почему так испугались того, кто мог стоять у вашей двери прошлой ночью?
Саймон попытался улыбнуться, но вместо улыбки получился лишь зловещий оскал.
— Лондон полон жуликов, самозванцев и воров.
— О, да будет вам! Воры не стучат в дверь!
— Как вы уже обратили внимание — да и я сам это заметил, — я изменился.
— Вы бросились к двери с заряженным пистолетом! — воскликнула Амелия, не желая отступать. — Я очень беспокоюсь о вас, Саймон. Вы говорили какие-то очень странные вещи — вы вели себя очень странно. Если я могу помочь, мне хотелось бы сделать это.
Его твердый взгляд не дрогнул ни на мгновение.
— Мне очень жаль, ведь я не собирался пугать вас прошлой ночью. Жизнь меняет всякого, Амелия, и она, безусловно, изменила меня. Полагаю, мое поведение временами действительно выглядит странно. Вы уже помогаете мне. — Гренвилл снова предпринял попытку улыбнуться, но из этого ничего не вышло. — Мои сыновья крайне нуждаются в вас. Вам стоит направить свое сострадание на них, а не на меня.
В этот миг решимость Амелии помочь Саймону, с какими бы трудностями он ни столкнулся, стала настойчивой, всепоглощающей. Слава богу, что она согласилась занять эту должность в его доме! Но ей стоит действовать не так прямо, если она желает ему помочь.
— Вы что-то замышляете? — тихо спросил он, сосредоточив взгляд на ее лице.
Амелия подошла к дивану и очень осторожно уселась на самый его край. Гренвилл занимал место в самой его середине.
— Мне хотелось бы обговорить с вами распорядок дня мальчиков.
Его взгляд настойчиво скользил по ее лицу.
— Мы можем сделать это утром.
— Хорошо. Но, возможно, нам стоит закончить обсуждение судьбы Люсиль и ее будущего, — не сдавалась Амелия.
Его взор какое-то время блуждал по ее губам, потом вернулся к изучению глаз.
— А я и не понял, что мы обсуждали будущее Люсиль.
— Как вы думаете, Саутленд приедет? — с отчаянной надеждой спросила Амелия. Было бы правильно, если бы девочку воспитывал ее родной отец.
— Не знаю. Может, и нет. Он — холостяк с хорошей репутацией.
Ее сердце упало.
— В таком случае он не приедет. Холостяк наверняка не сможет растить своего незаконнорожденного ребенка!
— Возможно, его родители могли бы предложить свою помощь. Амелия… вы встревожены или обрадованы?
Выпрямившись, она стиснула руки на коленях.
— Я хочу для нее только самого лучшего.
— Да, вероятно, хотите. Но вы уже слишком сильно привязались к ней.
— Как можно не полюбить такую прелестную крошку?
Гренвилл резко поставил ноги на пол, распрямил спину.
— Вам двадцать шесть лет. И все же вы никогда не были замужем, у вас нет собственных детей.