— Кора, это вы меня нарочно посадили как на сцене, чтобы я всем был виден? Даже нельзя выпить на брудершафт…
— Коля, можно ужинать на кухне, но там я накрыла стол для Дау. Вдруг он вернётся очень поздно. Я не знаю его планов.
— Ничего себе обстановочка. Сидишь, как на сцене. Штора, видите ли, не задвигается, и ещё угрожают неурочным возвращением мужа!
А физики тоже не зевали. Александр Компанеец, один из первой пятёрки харьковских учеников Дау, был не только одарённым физиком, но и поэтом. Буквально на второй день где-то в узкой компании физиков он прочёл стихи, сочинённые в мою честь: Увы, прозрачной молвы укоры Попали в цель. Вчера я видел, как был у Коры Коля Л.! Неплотно были закрыты шторы — Зияла щель. И в глубине манила взоры Её постель. К чему сомнения, к чему все споры И канитель? Я сам увидел, как был у Коры Коля Л.!
Не моя вина, что репутация у Колечки была блестящая: пришёл, увидел, победил.
Только вскоре после публичной читки обо мне этих своих стихов Компанеец, спускаясь от Дау со второго этажа нашей лестницы, ввалился ко мне в кухню, пытаясь выйти наружу сквозь её стенки. Я с трудом направила его к входной двери, обратив внимание, что его щеки были пунцового цвета, а глаза выпучены.
— Дау, — крикнула я снизу, — что ты сделал с Компанюшей?
— А что? — ответил мне Даунька с верхней площадки лестницы.
— Он хотел сквозь стену из кухни выйти на улицу.
— А ты меня совсем не боишься. Вот, как я умею прорабатывать своих учеников.
— За что ты его так? По-моему, он даже свихнулся!
— Он посмел написать очень плохие стихи о тебе.
— А ты говорил, что он хорошо пишет стихи.
— Коруша, в общем я ему объяснил, что ты есть моя жена!
Мой роман с Колечкой продолжал развиваться. Молве об этом очень помог Компанеец со своими стихами, а также то, как его проработал за это Дау. Кто знал Л., тот больше не мог сомневаться в наших интимных отношениях. Теперь, когда я готовила ужин для девиц Дау, я могла быть грустной и даже могла разрешить себе поплакать, не опасаясь, что мне грозит штраф.
— Коруша, почему ты такая грустная? У тебя слезы?
— Даунька, меня Коля обхамил.
— Как?
— Уже целую неделю мне не звонит. А вдруг он меня бросил?
— Корочка, а ты очень в него влюбилась?
— Да, очень! — рыдаю я.
И Даунька мне сочувствует. Он так и не узнал, что я рыдала от ревности. От того, что, уставясь на освещённую макушку липы, с отчаянием и тоской, в припадке безумной ревности, буду молча глотать слезы и напряжённо ждать, когда вся липа погрузится в ночную мглу. Тот момент, когда липа теряет свою золотую корону и становится тёмным скромным силуэтом, этот момент приносит блаженное облегчение. Во мне уже не клокочет зверь ревности, заставивший залезть в стенной шкаф и извлекать письма из чужого почтового ящика, исчезло также жгучее желание превратить в месиво ту, что пришла по зову секса (ненавижу это слово, оно не имеет ничего общего с любовью!).
Далеко от Москвы, в бархатный сезон, нежась на пляже в ярких лучах нашего субтропического солнца, мне кто-нибудь из пляжных приятельниц говорит:
— Кора, академик Ландау, правда, ваш муж?
— Да, мой муж физик.
— Кора, вы меня простите, но все здесь на пляже говорят, что он вам так изменяет!
— Вот это чушь, просто сплетни из зависти. Дау обожает одну меня!
— Кора, в это мне легче поверить. Помните, когда мы с вами поселились и вышли на прогулку в Сочи, как стремительно подлетел ко мне тот паренёк и выпалил: «Ваша спутница — иностранка и по-нашему ничего не понимает, а вы, я вижу, русская, так вы ей передайте: красивее девушки я отродясь не видал! И уродится же такая красота!».
Это было очень неожиданно, очень пылко и искренне сказано, соответствовало его молодости. Я быстро прошла вперёд, надо было сохранить невозмутимость иностранки, не знающей русского языка. Пожалела, что Даунька не слыхал, какой комплимент преподнесла мне сама молодость.
Нет, нет, не зря я встаю по расписанию, час гимнастики, самомассаж и горячие ванны с жёсткими щётками. Результат налицо. Я должна задерживать жадный к женской красоте взгляд моего Дауньки. Пусть, когда он изучает их телосложение, находит недостатки в сравнении со мной.
— Даунька, скажи, ведь твои девицы спрашивают, любишь ли ты свою жену?
— Конечно, спрашивают.
— И ты им смеешь говорить, что не любишь меня?
— Ну, нет! Я врать не могу. Я им говорю — моей жене 40 лет. Они сразу к тебе теряют интерес. Где бы я ни был, с кем бы я ни был, я всегда скучаю по тебе. Оцени этот факт, Коруша. На юге с прелестной спутницей я тайком от неё мчусь на местный почтамт в жару писать тебе любовные письма и слать телеграммы.
— Зайка, когда я получила твою телеграмму из Сухуми: «Целую самую любимую, целую самую красивую. Дау», как я была счастлива! Наверное, ты прав, так и надо строить семейную жизнь.
Такая телеграмма не допустит опуститься, разжиреть, состариться. Я, как в бою, должна быть на страже своей женственности, своей физической формы. Уж коль судьба подарила мне такого мужа, а иного мне хотеть теперь невозможно. Тогда я не знала, что луч сияния его глаз — священный огонь его творческой мысли!
Глава 25
Первое десятилетие после войны жизнь мчалась. Все спешили жить, навёрстывали упущенное. Четыре года войны тянулись, как столетие, а послевоенные годы мелькали, как день или месяц.
— Даунька, вот этот листок, исписанный, но без цифр и формул, я нашла в передней на полу. Он тебе нужен?
— Нет, можешь выбросить. Вчера ужинал в ресторане, и доброжелатели прислали дружеский шарж, а моя спутница засунула его мне в карман.
— Дау, а мне прочитать можно?
— Читай.
— Посвящается Л.Д.Ландау.
Давно забыты электроны За этим кругленьким столом, Труды и звания забыты! Все мысли, думы лишь о том, Чтоб восхититься дивным станом, Очаровать — но чей черёд? Гулять и пить по ресторанам — Наука же идёт вперёд.
Доброжелатели
— В ресторанах ты пьёшь вино?
— Нет, все вина очень невкусны, а коньяк — это настойка на клопах. И ты отлично знаешь, алкоголиком я не стану. Девицы лакают коньяк, а я пью фруктовую воду.
— Почему же твои доброжелатели написали, что у тебя запои по ресторанам чередуются с наукой?
— Вот именно, знаешь ведь хорошо, как я люблю ресторан, или захотела оштрафоваться, так я быстренько с очередной получки высчитаю тысчонку. Коруша, без ресторана не освоишь красивую девицу.
— Ты всегда говорил, что с неосвоенными девушками любишь ходить в кино.
— Кинотеатры просто созданы, чтобы водить туда неосвоенных девиц! Там так удобно их тискать. Но некоторые девицы не хотят в кино, хотят в рестораны. Что поделаешь? Скучно смотреть, как другие её танцуют, а я сижу и пью какой-нибудь лимонад. Я не лодырь, я привык трудиться и, как ни труден для меня ресторан, я эту трудность преодолеваю ради прекрасного пола.