в предстоящей операции? В каком качестве?
Генрих пожал плечами:
— Да мне, в сущности, все равно. Могу работать как полевой агент, могу с обработчиками. Полагаю, вам виднее.
— Понятно. Умеете ли стрелять, думаю, спрашивать не совсем удобно…
— Умею. — Генрих ничуть не обиделся. — Из любого оружия. У вас тир есть?
— Конечно. Ладно… — Золотых вызвал из коридора одного из своих людей. — Герасим! Отведи человека на тесты. В первую группу.
Герасим кивнул и поманил Генриха пальцем.
— Спасибо за открытость, — поблагодарил напоследок Золотых. — Если честно, вы первый, кто пришел к нам с поднятым забралом и реальной готовностью сотрудничать.
Генрих развел руками и ничего не сказал.
Он так и не вспомнил, кто таков второй пожилой безопасник в кабинете, хотя лицо его по-прежнему казалось знакомым.
Едва европеец покинул кабинет, из смежной комнаты высунулся Шелухин с ЗаССовской трубой в руке.
— Нестеренко объявился, — сказал он. — Прибалтов отследил.
Золотых нетерпеливо щелкнул пальцами; Шелухин быстренько приблизился к столу и протянул трубу.
— Золотых, слушаю…
— Господин полковник? Нестеренко, с басовокзала. Только что прикатил биобус из Шумилова, на нем приехали оба прибалта — дог и эрдель. Оба с рюкзачками, пошли в сторону стоянки такси. Богдан По за ними приглядывает…
— Мышей ловят? — поинтересовался Золотых. — В смысле — по сторонам хоть глядят?
— Глядят. Богдана они, по-моему, срисовали, а я не показывался, из зала наблюдал.
— Скажи Богдану, чтоб на рожон не лез. Даже если они не станут сдаваться.
— Понял, выполняю…
— Таскайтесь за ними, можете даже сильно не прятаться. Но и в первый ряд нечего лезть.
— Понял, господин полковник…
Нестеренко отключился.
— Ну, что, — сказал Золотых Коршуновичу. — Последняя парочка. Остальные сдались.
— По-моему, и эти сдадутся. Иначе твои шустрики черта с два бы их отследили.
— Ты это… добрее будь, вот, — огрызнулся Золотых без всякой злобы. Слишком уж давно они с Коршуновичем друг друга знали. И мелкая пикировка соперников-профессионалов давно стала чем-то вроде полуобязательного ритуала.
— Кстати! — Золотых хлопнул себя по лбу. — А что с Шерифом? Где твой Лутченко?
Коршунович взглянул на часы.
— Скоро объявится… Через час-полтора, наверное.
Золотых тоже взглянул на часы.
— Черт, завтракать пора. Сходим, что ли?
— Надо бы, — вздохнул Коршунович. — У меня тоже это… кишка кишке колотит по башке.
Золотых усмехнулся и вызвал ординарца:
— Олежка! Распорядись, чтоб завтрак несли!
— Так поздно уже завтракать, Константин Семеныч! Обедать давно пора!
— Ну пусть обед несут, какая разница! И можно заодно вчерашний ужин…
— Давай все-таки сходим, а, Семеныч? Подумаешь, пару минут… — предложил Коршунович.
Золотых пожал плечами:
— Ну ладно, давай… Олежка, отставить, мы в буфет пойдем! Степа, побудь тут, после нас позав… Гм! Пообедаешь, лады?
— Конечно, Константин Семеныч.
Золотых встал из-за стола, оправляя китель.
— Тебе не жарко? — поинтересовался Коршунович. — Снял бы ты его…
— Жарко, — фыркнул полковник и выразительно воздел указательный палец горе: — Однако я сейчас являю собой лицо Сибири. Вот прибалтов проведем, тогда и сниму.
— Тучноватое, надо признать, лицо, — фыркнул Коршунович. — Ты когда в футбол последний раз бегал?
— Футбол я не люблю, — вздохнул Золотых, выходя из кабинета. — Я теннис люблю.
— Теннис? — Коршунович задумчиво пожевал губу. — Это импортное дрыгоножество и рукомашество? Я понимаю — футбол или, там, волейбол. Но теннис? Тебе не кажется, что это игра для маленьких девочек?
— Тогда уж давай всей толпой в регби играть. Дабы подчеркнуть мужескость. И без судьи, чтоб клочья из всех летели…
— Клочья из нас полетят, Семеныч, не беспокойся. В самое ближайшее время.
— Так! — Золотых остановился посреди коридора. — У нас обед, понял? Мы отвлекаемся душой и… это… восстанавливаем силы. Так что о деле — ни слова.
— Молчу, молчу, — отмахнулся Коршунович. — Порядочки у вас…
— А что, в России иначе?
Коршунович только вздохнул.
В буфете было полно спецназовцев. Рядом с каждым столом аккуратными треугольными вигвамами стояли иглометы. Да не ручные, а длинноствольные, каждый с рукоятью и выступом под вторую ладонь, с упором для плеча и приживленным двуморфом целеуказателя.
— Что-то у меня аппетит разыгрался, — проворчал Коршунович. — Хотя когда я по-людски обедал в последний раз — и вспомнить не могу…
Едва они вернулись в кабинет, Степа Чеботарев сообщил:
— Сдались прибалты. Приехали на тачке прямо к кордону на Звездном и вылезли с поднятыми руками. Сейчас здесь будут.
— Вот видишь, Семеныч, как полезно обедать в буфете. Пока ты насыщаешься, дело само делается…
— Сделается оно, как же! — Золотых уселся на свое место. — Рак на горе семикратно свистнет, пока оно само сделается…
Всю дорогу Рихард был мрачен, а Цицаркин — уныл. Единственное, что радовало, так это отпавшая необходимость сохранять осторожность и глядеть в оба. Тем не менее еще на басовокзале Рихард тихонько пихнул Цицаркина локтем и взглядом указал на сибиряка-безопасника, который созерцал их проход к стоянке такси из-под темных очков.
— Следят, орелики, — буркнул Рихард по-балтийски. — Боятся, наверное, что мы сбежим куда-нибудь.
Он исподлобья взглянул на сибиряка и несколько секунд его откровенно рассматривал.
— Интересно, — сказал Цицаркин, — а если бы мы и правда решили сбежать, что бы они сделали?
— Не знаю. — Рихард пожал плечами, отчего изрядно похудевший рюкзачок за его плечами колыхнулся. — Могли бы и пристрелить, между прочим. Мы теперь как бы в юрисдикции Сибири.
— Почему — как бы? Действительно в юрисдикции. Дурацкое, кстати, положение.
— У других — не лучше.
— Лучше, Рихард. Лучше. Они подтягиваются из отстающих к основной группе. А мы — из лидеров влипаем в самый пелетон. В самую гущу.
Рихард с сомнением пожал плечами и обратился по-русски к проходящему мимо таксисту:
— Ехать бум, папаша?
— Бум! — оживился папаша. — А куда?
— В управу службы безопасности.
Лицо у папаши вытянулось.
— Ето на Басевича, что ль? — переспросил он. — Так туды хрен теперича проедешь! Кордонов и не счесть, еще от бульвара.
— Ну тогда до кордонов поедем, — вздохнул Рихард, открывая дверцу заслуженной «Тайги», изрядно потрепанной временем и суровыми сибирскими условиями.
Цицаркин молча уселся рядом с Рихардом.
Едва таксист тронул пестики и рванул «Тайгу» с места, как завзятый раллист, Рихард снова перешел на балтийский:
— Ты действительно веришь, что у нас был серьезный отрыв? У научников наших, в смысле.
— А зачем тогда дом Эрлихмана разнесли? От скуки, получается?
— А я вот что думаю, — сказал Рихард. — Может, и было у Эрлихмана что-нибудь интересное, да только он это сумел скрыть. Замаскировать. Если бы там содержалась информация о базе волков, результаты наблюдений — и все это было бы доступным, — сибиряки ни за что не позволили бы кому-либо все это уничтожить. Даже волкам. Эвакуировали бы в конце концов. Куда-нибудь от греха подальше. В собственную контору, например.