на борт, — признался Веспасиан.
— Ну почему, во имя всех богов, вы не сказали мне об этом раньше? — возмущенно воскликнул Раскос. — Пока мы стояли в Томах, я бы мог пригласить другого жреца, чтобы он его снял.
— Потому что все это чушь, вот почему, — раздраженно ответил Сабин.
— Чушь? Разве вы не заметили, как на нас постоянно сыплются несчастья? Разве это не доказательство того, что никакая это не чушь?
— Неужели от погоды пострадали только мы? — вставил слово Веспасиан. — Все суда в Понте Эвксинском были вынуждены пережидать шторм, и все суда здесь, в Эгейском, в равной мере страдают от безветрия. Что заставляет тебя думать, что погода мстит исключительно нам?
— Потому что на борту нашего судна жрец, который способен влиять на богов. Он получает от них помощь.
— В таком случае я получаю помощь от моего бога, Митры, и пока что он благосклонно относился к нашей миссии, — заметил Сабин. — Прежде чем мы покинули Томы, я молился ему, и он мне ответил. Он пообещал, что ради меня ниспошлет штиль, и сдержал свое слово. Меня ни разу не вырвало.
— Можешь верить во что тебе вздумается, — отмахнулся от него Раскос. — Но если ты слышал, как жрец пробормотал проклятие, я точно знаю, что мы прокляты, и намерен положить этому конец.
— Думаю, хуже нам от этого не будет, — примирительно произнес Магн, глядя сначала на одного, затем на другого. Он сам не знал, чью сторону ему занять. — То есть, если действительно на нас лежит проклятие, мы от него избавимся. Если же нет, вознести молитвы лишний раз тоже не помешает.
— Если ты начнешь вымаливать у богов ветер, я буду блевать весь остаток пути до самой Остии. Обещаю тебе, в этом случае я сделаю так, чтобы тебя прокляли все боги, каким ты только поклоняешься, — предупредил его Сабин, когда они вступили под сень вековых кедров.
Преодолев пару миль, которые они прошагали по напоенному ароматами лесу, они оказались в ущелье, зажатом между двумя крутыми склонами. Перед ними, на западном склоне, виднелось святилище Амфиарая, — узкое, длинное сооружение, на которое смотрел театр, вырубленный прямо в склоне горы. Было в атмосфере этого места нечто сонное. Несколько человек, которых различили издали глаза Веспасиана, либо неспешно прохаживались взад-вперед, либо лежали в тени колоннады, которая уводила куда-то прочь от храма. Умиротворенную тишину нарушал лишь треск цикад и жалобное блеяние баранов, что паслись в загоне позади храма.
Воздух наполняли ароматы жареной баранины.
— Как-то здесь пусто и тихо, — заметил Веспасиан, зевая.
— Это потому, что Герой говорит с просящими во сне, — ответил Раскос. — Вы приносите в жертву барана, задаете жрецам вопрос и ложитесь спать на бараньей шкуре. Во сне вам будет явлен ответ.
То есть жрецы вообще ничего не делают? — презрительно фыркнул Сабин.
— Они посредники. Они вкушают часть жертвенного мяса и, делая это, передают вопрос или просьбу об исцелении Амфиараю.
— Все понятно. Они весь день едят баранину, — рассмеялся Сабин. — Непыльная работенка, как я погляжу.
Раскос одарил его колючим взглядом.
— Это старое и уважаемое святилище. От тебя не требовалось приходить сюда, но коль сейчас ты здесь, будь добр, уважай верования людей. Сейчас я куплю барана и принесу жертву. Если хочешь, можешь присоединиться ко мне.
Как и следовало ожидать, цену за барана пастух заломил немыслимую, ибо знал: тот, кто пришел сюда без своего животного, раскошелится. Что ему еще остается? Пришлось как следует поторговаться, а после того как Магн пригрозил пастуху, что после наступления темноты тому лучше не ходить по местным горам в одиночку, сделка наконец состоялась. Баран достался им, и они вступили под крышу храма.
Внутри их встретила приятная прохлада и огромная мраморная статуя Амфиарая, высотой почти до самого потолка. У ее основания были установлены семь пылающих факелов, и под каждым сидел жрец. Перед статуей стояла жаровня, полная раскаленного докрасна древесного угля, прикрытого сверху решеткой. Рядом располагался забрызганный кровью алтарь, на котором лежал нож. Со стен свисали бесчисленные шкуры некогда принесенных здесь в жертву баранов.
— Подойдите ближе, просящие, — произнес, увидев гостей, самый старый жрец, поднимаясь с центрального стула. — Мое имя Антенор, я главный жрец Амфиарая. А вы кто такие?
Раскос подвел барана к алтарю и склонил голову.
— Мое имя Раскос.
— Скажи мне, Раскос, что ты желаешь узнать у Амфиарая, какое исцеление ты от него ждешь?
— На мое судно именем Збелтурдоса наложено проклятие. Я бы хотел узнать, как мне сохранить мою команду, чтобы мы могли завершить плавание, и я прошу исцелить моих рабов- гребцов от корабельной лихорадки.
— Мы передадим Амфиараю твои просьбы. Приноси свою жертву.
Раскос повернулся к Веспасиану, Сабину и Магну, давая понять, что они должны помочь ему положить барана на алтарь. Как только они подошли ближе, Веспасиан обратил внимание, как Антенор внимательно посмотрел сначала на него самого, затем на Сабина.
— Кто эти люди, Раскос? — спросил он у капитана.
— Это путники, совершающие плавание на борту моего судна. Они здесь для того, чтобы убедиться в силе и мощи Героя, а не для того, чтобы принести ему жертву.
— Вы двое братья?
— Да, мы братья, — равнодушно подтвердил Сабин. Наблюдательность жреца не произвела на него впечатления: даже самого быстрого взгляда было достаточно, чтобы усмотреть в их чертах семейное сходство.
— Откуда вы плывете?
— Из Том на Эвксинском море, — ответил Веспасиан, хватая за рога барана, чтобы взвалить его на алтарь.
— Вы держите путь на запад? — уточнил Антенор, подходя к алтарю и не спуская с братьев взгляда.
— Да, в Остию, — подтвердил Веспасиан, вместе с Сабином пытаясь удержать упирающегося барана.
Жрец кивнул, как будто услышал нужный ему ответ, а затем вновь повернулся к Раскосу.
— Во имя истины и исцеления, прими этого барана, о великий Амфиарай!
Раскос взял нож и полоснул им по горлу животного. Алтарь обагрился кровью. Глаза барана закатились, хотя еще несколько мгновений он продолжал бить ногами, как будто пытался отогнать от себя смерть. Впрочем, постепенно он затих, ноги его подкосились, и он рухнул в лужу собственной крови, которая тотчас окрасила его шерсть.
После этого, размахивая ножами, вперед вышли другие шесть жрецов и принялись свежевать барана.
Спустя несколько минут коллективных трудов перемазанная кровью шкура была снята с мертвого барана. Антенор кивнул в знак одобрения и перевернул освежеванную тушу на спину. Взяв у Раскоса нож, он разрезал барану живот. Еще несколько взмахов ножа, и он вынул баранью печень и положил ее на край алтаря. За этим вновь последовал одобрительный кивок. Судя по всему, знаки были