Гарри поскреб пальцем пятно слюны на плече Джорджа и вдумчиво спросил всех троих:
— Вы всё ещё хотите проверить на мне вашу конфетку? Не то могу пригласить и оставить его навсегда, и тогда он вас переварит с концами, м?..
— А, что?.. — тупо уставилась на него незадачливая троица. — А, нет! — дошло до Фреда. — Нет-нет, Гарри! Больше никаких вредилок! Мы больше никого не будем угощать своими придуманными сладостями…
— Мы слишком хорошо поняли, что значит быть съеденным, — вяло поддакнул Джордж. Ли молча закивал, его голос, судя по всему, ещё не оправился от испуга. Гарри сочувствующе похлопал их по плечам, подобрал Книгу и ушел к себе — возвращать Бестию на место. Временно проглоченные и выплюнутые обратно в мир третьекурсники тоже встали и, поминутно щупая себя и друг друга, потихоньку пошли в Большой зал, где произвели невероятный фурор — как же, их же сожрали у всех на виду! — а тут на-те вам, возвращаются как ни в чем не бывало, живехоньки-здоровехоньки.
Как бы то ни было, а своё обещание близнецы выполнили — от их сомнительных сладостей больше ни один первокурсник не пострадал. Более того, они весьма и весьма зауважали Гарри и со всем возможным почтением всегда здоровались с ним. И даже…
— Слышьте, парни, Плио мне тут уже который день твердит, что у вас имеется какая-то вещь, принадлежавшая моему отцу… — тормознул Гарри как-то раз Фреда и Джорджа. Те озадаченно переглянулись.
— Нет, Гарри, у нас нет ничего от твоего отца.
— Мы же твоего папу не знали!
— И всё же… — Гарри почесал горлышко лемуру, сидевшему у него на плече. — Она утверждает, что у вас есть карта Замка, сделанная моим отцом. Откуда ты знаешь, Плио? — мягко спросил он зверька. Плио тоненько зачирикала, взволнованно перебирая гаррины волосы. — О как, Карта Мародеров? — перевел чириканье лемура Гарри близнецам.
Те очумело снова переглянулись, вздохнули дружно, потом Фред полез за пазуху и достав, передал Гарри пергамент — знаменитую Карту Мародеров.
Ученье — свет
И никакие тролли не нужны для зарождения крепкой дружбы…
___________________________________________________________
Дальше была учеба. Неспешные и обстоятельные лекции в аудиториях, где студенты слушали речи профессоров и так же неспешно конспектировали услышанное в тетради, скрипя стальными и гусиными перьями. К практическим занятиям профессора перешли только к Хэллоуину, после того, как прочно были усвоены азы.
Перешли, значит, к практике профессора и начали гонять детей как Тузиков — до полного изнеможения и языка на плечо… Зубодробительные и незапоминающиеся формулы на Трансфигурации у МакГонагалл доводили отличников до истерики — было крайне сложно запомнить дикую цифру, перемежающуюся черточками, галочками, дробями и прочими таблицами синусов, косинусов, тангенсов и котангенсов, с которыми Гермиона распрощалась ещё в маггловской школе, как и со всей математикой!!! И вот на-те вам — вернулась математика, и в каком виде, ой, мама, роди меня обратно!..
Уроки Чар у Флитвика сравнялись с записью в балет. Пассы, пассажи, па и пируэты… правда, руками — кистью и палочкой — но вы-то разницу видите? Вот. И бедняжкам приходилось теперь выплясывать-отплясывать все эти «Вингардиум Левиоса», отчебучивая все те сложносоставные движения — типа кисть вращается легко, и резко, и со свистом. Запомните — легко, и резко, и со свистом. Ну и как это — легко, и резко, да ещё и со свистом, прости, господи?.. Рон ни разу не балетмейстер, и к концу урока он уже откровенно рыдал, ненавидя всех и вся, особенно растреклятую заучку Гермиону, которой не сиделось на месте и было больше всех надо. И вскоре они вдохновенно орали друг на друга, не обращая внимания на Флитвика и остальной класс.
— Вингардиум Ливоса! — вопил рыжий, тыча палочкой в Гермиону, словно пытался заколдовать именно её.
— Да не так! Левиоса, а не Ливоса!!! — орала Гермиона в ответ, даже не думая уворачиваться от нацеленной в лицо палочки. А ведь та могла и колдануть непонятно чем…
— Да чтоб тебя, уйди, надоела!!! Сгинь!!! — взорвался Рон. — Дура! Ты самая кошмарная девчонка на свете!!!
Ну и как на это должна среагировать впечатлительная и разгоряченная девочка? Правильно — истерикой. А где обиженные девочки отводят душу? Снова верно — в туалете… Гермиона не стала исключением из правил, именно туда она и отправилась заливать слезами горе.
Идя вечером в толпе, Гарри краем уха уловил сожаления двух подружек.
— Ах, бедняжка… как её жаль… — вздыхала Парвати.
— Неужели она так и проплачет весь день в туалете, все праздники пропустит? — сокрушалась Лаванда.
Гарри вспомнил разнос Рона на уроке и забеспокоился — черт его знает, как Гермиона отреагирует, ещё утопится с горя в умывальнике… Развернувшись, Гарри заработал локтями в обратную сторону. Распихав всех с пути и насажав синяков в ребра препятствиям, Гарри выскочил в коридор. Срочно припомнив, где находится туалет для девочек младшего курса, помчался туда со всех ног. Прибежав, он осторожно поскребся в дверь, напряженно прислушиваясь.
— Уйдите! — раздался жалобный вопль. Гарри облегченно растекся по двери — ну слава те господи, живая! — сполз на пол и остался там сидеть. Дожидаться рёву. Сидел Гарри под дверью и внимательно слушал девчоночий плач, отмечая про себя, сколько же в нём оттенков и звуков… тут тебе и сдавленный вой, и скуление, и хныканье, и шмыганье носом, и всхлипывания, и короткие отрывистые рыдания при особенно сильном воспоминании, и возмущенный вопль с топаньем ногами и бессильным стуком кулачком по стенам, и прочие подобные выражения психоза…
Иногда Гермиона умолкала, и тогда Гарри вскидывал голову, надеясь, что это означает конец истерики, но, попыхтев и в очередной раз зажалев себя, девчонка снова срывалась в рев.
«Гермиона, блин!» — стукнулся Гарри затылком в дверь. Плач тут же затих. И сразу за тишиной последовал напряженно-удивленный вопрос:
— Кто там?
— Я! — отозвался Гарри.
— Черт… ты что, всё слышал?
— Угу… — А куда деваться-то? Дверь скрипнула, и на пороге возникла красная зареванная Гермиона. Подозрительно оглядев коридор справа и слева, она уставилась на Гарри, сидящего на полу и неудобно вывернувшего шею на неё, запрокинув голову вверх.
— Ты чего тут? — в голосе девочки звенит сталь. Дамасская.
— А ты в порядке? — невинно моргнул с пола Гарри. Весь запал Гермионы куда-то исчез, как всегда бывает, когда какой-то человек доказывает свое отношение поступком. Гарри, не один час просидевший под дверью, терпеливо слушая девчачьи рыдания, несомненно, доказал на деле, какой он верный друг. Только настоящий друг способен прождать под дверью всю истерику, сидя на холодном твердом полу, лишь потому, что выражает беспокойство за тебя, говоря тем самым, как ты не безразличен ему.
И сердце одинокой разобиженной Гермионы почувствовало это отношение, в кои-то веки девочка поняла, что она не одна на свете, что есть в Хогвартсе близкий друг, искренне переживающий за неё. Улыбнувшись, Гермиона отошла к раковинам — умываться и приводить себя в порядок. Гарри осторожно, крадучись, всё-таки женская территория, прошел к ней и встал рядом, глядя в её отражение в зеркале. Смущенно бормотнул:
— Там… в зале вовсю пируют. Празднуют…
— А я не могу веселиться, — сварливо отозвалась Гермиона. — У меня бабушка как раз на Хэллоуин умерла.
— А у меня родители в эту же ночь были убиты! — ухватился за ту же уважительную причину Гарри.
Переглянувшись и проникнувшись общим горем, дети вышли из уборной вместе, уже как друзья, взявшись за руки. В зал не пошли, так и пробродили весь праздник по пустынным коридорам древнего замка, рассматривая те или иные чудеса-диковинки, вроде причудливых балясин на мраморной лестнице или ах-какой-красивой лепнины на потолке вокруг люстры на сто свечей… Уж поверьте, в старинной крепости глазу было за что зацепиться, помимо картин и канделябров.