ускоряться.
У здания Харьковской ЧК притормозили. Троцкий спрыгнул на тротуар, вбежал в двери, охрана и свита – следом.
– Иосиф! Хватит тут возиться, мы уезжаем.
– Есть, Лев Давидович! – Бешанов поспешно вскочил из-за стола.
– Архивы сжечь.
– Да как же, товарищ Троцкий, там же на контру столько всего!..
– Не беда, Иосиф, новую контру себе наловишь.
– А с теми, что уже сидят? Сиверс уже признался, что занимался вредительством!..
– А Шульц?
– Шульц его и припёрла к стенке. На очной ставке. Её показания полностью изобличили предательскую деятельность…
Губы Троцкого недоверчиво скривились.
– Вот, у меня как раз тут её бумаги…
Нарком взял пачку листов, бегло пробежался взглядом; точнее, это могло показаться, что бегло, на самом же деле Троцкий, обладая феноменальной зрительной памятью и скоростью чтения, успевал за минуты усвоить содержимое сложных и запутанных документов.
– Эх, Иосиф… – покачал он головой. – Ну, её счастье, что некогда нам с ней как следует поработать. Наплела она тебе с три короба, а ты и поверил. Измену из пальца высосала. «Не расписывался на сводках», ха-ха. Это у нас Коба очень любит, чтобы на его рассылках из наркомата национальностей все закорючку бы поставили, а я так внимания не обращаю. Чепуху она плела, эта Шульц.
– Так как же… – сбивчиво забормотал Бешанов. – Тогда Сиверс что же, не виноват, что ли?
– Ещё как виноват, и расстрелять его надо непременно. Фронт разгромлен, бежит, белые не сегодня завтра будут в Харькове, а мы что же, Рудольфа Сиверса к ордену Красного знамени должны за это представить? Расстрелять, обязательно расстрелять! С непременным распубликованием, как Старик наш любит говаривать.
– А Шульц?
– Её тоже расстрелять. Сильно подозреваю, она не та, за кого себя выдаёт… но времени вести следствие у нас нет, да и неважно это. Контра она или не контра, но отвечать за провал тоже должна. Вместе с Сиверсом. Не тяни, Иосиф, вызывай команду и списывай их всех. Мы – на вокзал. Не медли, как закончишь – немедленно выезжай. Долго ждать не будем, предупреждаю прямо.
– Ну, мы с ней разберемся тогда, с Шульц этой… – лицо Бешанова наливалось тёмной кровью.
– Отставить! – поморщился Троцкий. – Всё-таки интеллигентная дама. Давай-ка, Иосиф, без этих твоих фокусов. Просто расстрелять не мудрствуя лукаво. Имей в виду, правду я всё равно узнаю, так что не советую хитрить.
– Слушаюсь, – понурился Бешанов.
– Ладно тебе. Наловишь ещё себе контры, говорю же! Всё, Иосиф, исполняй. Да смотри, задержишься, опоздаешь – пешком до Москвы добираться станешь.
Чуть больше ста вёрст от Купянска до Харькова. Чуть больше ста. В былые времена проскочили бы их и даже не заметили, а теперь… Эвон, пыхтит впереди поезд, «на закланье предназначенный», как пафосно выразился Петя Ниткин. «Единая Россiя» – следом, и не летят они, но тащатся. Хорошо, если вёрст пятнадцать в час выходит…
Их встречали брошенные красными станции и полустанки. И – словно вновь пробираются они через всю Россию из охваченной мятежом столицы на юг – проверяй все стрелки, следи, не разобраны ли пути, нет ли ещё какой пакости. На месте красных Федя Солонов постарался бы взорвать хоть самый мелкий мост – тут бы всё и встало.
Но Господь миловал, а может, уже и некому было у красных сейчас что-то минировать. Части их, перемешавшись, некоторые – побросав оружие, в беспорядке отходили кто куда. Иные так и вовсе не отходили, а попросту расходились – по домам.
Никогда ещё Фёдор не видел Две Мишени таким бледным. И никогда не видел его молящимся при других. Молитву Константин Сергеевич всегда вершил сам, вдали от чужих глаз; сейчас же – молился вслух, никого не стесняясь.
И никто не задал ему никаких вопросов. Какие уж тут вопросы…
Чугуев они прошли уже вечером. Пришлось замедлить ход, двинуть вперёд целую роту александровцев – но никто не попытался преградить им путь, и сам городок замер, застыл, вымер: обыватели попрятались, двери крепко заперты, ставни захлопнуты, на вокзале – ни души.
– Чёрт с ними, – сквозь зубы бросил Две Мишени непонятно в чей адрес. Врага рода человеческого он старался не поминать вслух, но, видать, сейчас и впрямь край наступил. – Слушайте меня, братцы-александровцы, господа прапорщики. У нас приказ государя и главнокомандующего Добровольческой армией – взять Харьков. Харьков мы, конечно, возьмём. Но по-своему.
– Константин Сергеевич! – не выдержал Федя. – Так что же с Ириной Ивановной? Она что, в Харькове была? Зачем, почему?.. И в Чека попала? Так, значит, её выручить надо!
– Именно это, дорогой Фёдор, мы и собираемся предпринять. – Лицо полковника не оставляла жуткая, могильная какая-то бледность. – И чтобы всё получилось, действовать предстоит как шестерёнки в часах, без единого сбоя. Держат её вместе с другими заключёнными в Харьковской ЧК, вот здесь… – Карандаш ткнул в карту города. – Командование полком примет Чернявин, он город брать будет, а мы с вами – если вы, конечно, со мной! – отправимся совсем в иное место. Предупреждаю сразу – я намерен нарушить приказ. Согласно ему, я должен возглавить штурм, но я… – Аристов выдохнул, – не чувствую в себе сил сделать это. Поэтому пусть вся слава пойдёт начальнику штаба. Что скажете, господа прапорщики?
– А чего тут говорить, Константин Сергеевич, куда вы – туда и мы, – решительно сказал Фёдор.
Остальные кивали, кто молча, кто повторял вслед за Фёдором. Первая рота александровских кадетов – вернее, то, что от неё осталось после почти девяти месяцев войны.
– Патроны берите по три нормы, – распорядился полковник. – Тяжело, но ничего не поделаешь.
По старой привычке, ещё четырнадцатого года, александровцы везли с собой на платформах тяжёлые грузовики. Харьков – город немаленький; тогда, по осени, в Питере без машин они бы уж точно никого не спасли. Платформы прицеплены в конце поезда, грузовики съезжают с них своим ходом. И тогда – держитесь, красные!
…Так называемые «ударные пролетарские дивизии» – благодаря кипучей энергии Льва Давидовича Троцкого – и впрямь удалось если не «сформировать» по всем правилам, то, по крайней мере, собрать в них людей и выдать им оружие. Верные как смерть трёхлинейки да подсумок с патронами. Кому-то достались и гранаты, а вот с пулемётами было совсем плохо.
Разбитые же части с фронта, словно понимая, куда будет направлен следующий удар белых, Харькова старательно избегали. Вереницы самых упорных и упрямых по-прежнему пробирались от Купянска к столице советской Украины лесными дорогами, сельскими просёлками, однако они безнадёжно опаздывали…
А рабочие дивизии выдвигались к окраинам Харькова. Дело шло уже совсем к вечеру, когда на ведущей с